Чернобыльская зона отчуждения давно стала популярной туристической достопримечательностью. Теперь же на фоне этой меркантилизации молодые украинские парни нелегально проникают в зараженную радиацией пустошь с целью исследования. Это мир сталкеров.
Компания RUVDS.com не несёт ответственности и не поощряет действия, описанные в данном материале.Мы с товарищем прячемся среди деревьев в тревожной тишине, и я чувствую, как мне в ногу впивается лесная поросль. Тьма здесь настолько кромешна, что я буквально утопаю в ней. Последний раз я пил семь часов назад. Наш проводник Кирилл с остальной частью группы ушли за водой, но все еще не вернулись. Услышав отдаленный собачий лай, мы решили, что их поймали.
Прошлой ночью мы проникли на территорию Чернобыльской зоны отчуждения, площадь которой составляет 2 600 кв. км. Без Кирилла мы затеряны, где-то в лесу, не имея воды, карты и какого-бы то ни было плана.
За последние годы Зона, строго закрытая территория на севере Украины, окружающая место ядерной катастрофы 1986 года, стала популярной достопримечательностью. Каждое утро автобусы с туристами выстраиваются в очередь у контрольно-пропускного пункта, около которого в сувенирном магазине, обклеенном предупреждающими о радиации знаками, продают неоновые брелоки и костюмы для защиты от радиации. На футболке гида написано: «Следуй за мной, и ты выживешь».
На деле же опасность здесь минимальна. За время путешествия по четко разграниченным маршрутам посетители подвергаются меньшему объему излучения, чем при типичном рентгеновском снимке.
Однако в тени этой поставленной на коммерческую ногу индустрии существует секретная субкультура «сталкеров», состоящая в основном из молодых украинских парней, которые проникают в Зону нелегально, чтобы исследовать обширные пустоши по своим правилам.
Название «сталкеры» происходит из советской научно-фантастической повести «Пикник на обочине» 1972 года. Эта повесть, написанная братьями Аркадием и Борисом Стругацкими, рассказывает историю о зараженных «зонах», созданных на Земле пришельцами. В этих зонах сталкеры-мародеры бродят в надежде отыскать ценные инопланетные технологии. По мотивам этой книги режиссер Андрей Тарковский снял в 1979 году культовый фильм «Сталкер».
Помимо молодецкой непокорности, мотивы современных сталкеров достаточно сложны и происходят из национальной травмы, полученной в результате трагедии, последствия которой будут ощущаться еще не одним поколением. Теперь же у этой практики появилась и другая сторона. Предприимчивые сталкеры начали предлагать собственные «нелегальные туры» путешественникам, которых интересует менее ограниченный (а, следовательно, и более опасный) опыт пребывания в Зоне отчуждения. Я присоединился к одному из таких туров, чтобы разобраться, почему туристы могут предпочесть сталкерский маршрут официальному маршруту гида. Может ли субкультура, настолько привязанная к глубинам личной и национальной утраты, действительно предложить нечто ценное иностранцам?
Встреча
В этом путешествии мне составили компанию два парня из США, Брэдли Гарретт и Стив До (имя вымышлено), а также англичанин Дармон Рихтер. Гаррет и Рихтер – это бывалые урбанистические исследователи. Страсть к приключениям привела первого из них к получению докторской степени, колонки в журнале The Guardian, а также судимостей в четырех странах. Рихтер же сам организует туры по заброшенным постсоветским развалинам.
Встретились мы в баре, где дожидались нашего сталкера, Кирилла Степанца. С момента своего первого посещения Чернобыля в возрасте 21 года, Кирилл совершил более 100 нелегальных вылазок в Зону. Когда он появляется, мы видим перед собой высокого светлого парня с длинной щетиной и округлым лицом. Его бескаркасные очки подпрыгивают в унисон с веселым, сменяющимся выражением лица. Выглядит он не таким уж мужественным и бывалым, как я себе представлял.
И вот мы уже едем по городу, расположенному неподалеку от периметра Зоны. «Если нас поймают, то привезут сюда,» — шутит Кирилл, что не особо успокаивает. Никто точно не знает, какие последствия ждут пойманного в Зоне иностранца. Ну уж за решетку-то бросят как минимум.
Фургон доставляет нашу группу к началу темной песчаной тропы. Неоново-зеленые светлячки беззаботно мерцают вокруг нас, в то время как мы пробираемся мимо полицейского поста. Вскоре мы уже по пояс в воде и с рюкзаками над головами переходим вброд реку Уж, формирующую южную границу Зоны. Оказавшись на другом берегу, Кирилл оборачивается и с ухмылкой говорит: «Можете включать фонари. Здесь нас уже не увидят».
Первая ночь
Этой ночью нашей целью является небольшая деревушка, в которую за последние 32 года наведываются разве что случайные сталкеры. Дорога уже давно скрылась под лесным покровом. Домишки возникают промеж деревьев в виде угловатых теней, подобно лачугам ведьм из мультяшных ужастиков. Растительность проникает в открытые окна, а с кирпичной кладки облупляется старая краска. Большинство крыш под гнетом десятилетий провалились или же полностью обрушились.
Дом, в который мы входим, сохранился получше, хотя внутри практически не осталось следов его предыдущих обитателей. Нет ни их имущества, ни мебели, ни радиаторов, даже проводка отсутствует. Полы покрыты толстым слоем штукатурной пыли. «Радиации здесь нет, — говорит Кирилл, проходя по комнатам, – только грязно».
Мои мысли вновь возвращаются к «Пикнику на обочине». Между чернобыльскими сталкерами и их прототипами из повести легко провести параллели, в частности, по их непоколебимости перед лицом рисков. К рискам же можно отнести проникновение в организм стронция-90, радиоактивной частицы, содержащейся в почве, воде и дикорастущей пище Зоны. Попадая в тело, стронций замещает кальций, что по прошествии нескольких десятилетий потенциально ведет к поражению костной ткани раком. Несмотря на этот факт, в сети то и дело всплывают видео сталкеров, употребляющих воду и фрукты в Зоне. В нашем случае гиды из официальных туров оставляли тайники с припасами, чтобы мы могли ими воспользоваться. Но это, как мы позже выяснили, также оказалось сопряжено с рисками.
Мы с Дармоном ожидаем в тишине среди деревьев, не зная, что же все-таки случилось с Кириллом, Стивом и Брэдли. Вдруг неподалеку сквозь листву начинают пробиваться отблески фонарей. Мое сердце колотится настолько громко, что я боюсь, как бы оно нас не выдало. При этом я лежу на лесном покрове с параноидальными мыслями о том, что с каждым вдохом в мое тело проникают частицы стронция.
«Ребята?» — звучит знакомый голос.
Наши вернулись. Поход за провизией увенчался успехом.
«Придурок сделал тайник в пяти метрах от поста с чертовой собакой! — негодует Кирилл, – Я только с четвертого раза смог подползти достаточно близко. На шум вышел охранник, но мы успели убежать».
За распаковкой провианта я спрашиваю Кирилла, как он себя чувствует. «Лучше всех!» — отвечает он, вонзая свой походный нож в салями.
Стив же более обеспокоен. «А охранник не станет нас искать?»
Кирилл махает на этот вопрос рукой: «Он слишком ленив и не станет отрываться от своего удобного кресла».
Постепенно адреналин отступает, и я пытаюсь вспомнить, когда еще испытывал подобное напряжение и возбужденность. Комбинация этих чувств безусловно является одним из магнитов для сталкеров: в отличие от постановочных официальных туров здесь на кону реальные ставки. Либо ты избежишь захвата, либо отправишься в тюрьму. Либо у тебя бутилированная вода, либо ты идешь на риск испытать последствия стронция.
День второй
Сегодня мы преодолеваем обширные поля и дикие леса. Несмотря на описание этого места как «Мертвой зоны», жизнь здесь пышет из каждого угла. Орлы парят низко, олени носятся без опаски, то тут, то там раздается хрюканье диких кабанов, и повсюду стрекочут насекомые. Посреди этой природной утопии, проявляются обветшалые артефакты человеческой жизни: дорожный знак, гидрологический лоток, полуразваленный склад. Все это напоминает о том, что в свое время эта земля была частью империи, именовавшейся Советский Союз.
Кирилл идет впереди, делая вращательные движения и выпады палкой, которую подобрал для очистки пути от паутины. «О, даа!» — кажется, будто он не обращает внимания на окружающий его мир. Остановившись у яблони, с которой свисают огромные красные плоды, Кирилл срывает один из них и откусывает: «Вкуснятина!»
Я узнаю, что он родился через четыре года после катастрофы и за год до распада СССР. Все, что он помнит о том времени – это последовавшие за ним беспорядки. Но здесь в Зоне, Кирилл может вновь вернуться в не столь отдаленное прошлое Украины и восстановить небольшую часть утраченного.
Возможно, что такие свободные прогулки среди зараженных развалин сформировавшей его мир Великой империи, позволяют лучше представить тяжесть последствий ее разрушения.
После развала Советского Союза недостаточная охраняемость и повсеместная коррупция сделали Зону достаточно свободной для незаметного проникновения. Мародеры, собиратели металла, браконьеры и лесорубы тут не редкость. Даже ходят слухи о том, что преступные группировки добывают здесь плутоний или хоронят тела в Рыжем лесу – сильно зараженной области лесного массива, простирающейся вдоль дороги на Припять – «мертвого города» Чернобыля. Почва там настолько радиоактивна, что даже полицейские не имеют допуска на эту территорию. Естественно, это делает ее прекрасным местом для сокрытия опасных «улик».
Мы дожидаемся темноты, после чего отправляемся в Припять. «Дорога будет длинной, опасной и очень скучной, — предупреждает Кирилл, – сохраняйте тишину и идите строго в ряд, а то моя предыдущая группа шаталась подобно стаду», — закончил он, обрисовав в воздухе хаотичный жест рукой.
Серебристый свет луны падает на асфальт. Сверкающие над головой яркие звезды помогают мне не думать о том, что я опять остался без воды, когда она так нужна. Мы заворачиваем за угол, и Кирилл останавливается. Вдалеке у дороги поблескивает слабый свет.
«Факел?» — спрашивает Брэдли.
«Возможно, нелегальные рабочие, — предполагает Кирилл. – нужно быть осторожными».
Он ведет нас на ж/д пути, идущие вдоль дороги и отделенные от нее 20 метрами радиоактивной растительности. Мы тихо переступаем с одной шпалы на другую, как вдруг во тьме моя нога чуть промахивается, и в тишине, подобно раскату молнии, раздается резкий шорох щебня. Без последствий.
Идем дальше, и, проходя параллельно с мерцающим светом, я замечаю рядом с путями палатку. Остальные смотрят в другую сторону и видят иную картину. «Двое мужчин в белых защитных костюмах, роют». — прошептал Стив, когда мы прошли. Позже проводник официальных туров сообщил мне, что в упомянутом месте видел свежевскопанный участок земли площадью с могилу.
Продираясь через лес, мы, истощенные и жаждущие, приближаемся к Припяти. Оказавшись на открытой местности, мы выключаем фонари. Мои глаза привыкают к уже знакомой темноте, и я вижу под ногами асфальт. Но здесь есть и что-то еще, я это чувствую. Когда я поднимаю взор, то от увиденного по моему телу пробегают мурашки. Нас повсюду окружают тени, возвышающиеся высоко над деревьями.
Подобно 15-этажным надгробиям, городские здания стоят в тиши, застывшие и безнадежные. Это завораживает. Мое тело перестает жаловаться. Это то, что не получится передать никакой книгой, фотографией или фильмом: гнетущее чувство развернувшейся здесь невообразимой трагедии.
Рассвет третьего дня
С рассветом мы занялись исследованием развалин зданий, которые сделали Припять столь популярным местом для туристов. Внутри мы находим детские куклы и противогазы, разложенные по образу фотогеничных натюрмортов, созданных для передачи драматического эффекта. Все это напоминает, что туризм в Чернобыле больше о сборе лайков в Инстаграме, нежели о почитании истории.
На углу заросшего растительностью перекрестка у окраины города мы проходим мимо большой бетонной таблички, на которой красуется саркастичное граффити: «Туры ради выгоды: мы делаем деньги на трагедии». Кирилл смеется: «Сталкеры – лицемеры. Они бы делали на этом деньги, если бы могли».
Позже с самой высокой крыши в Припяти мы наблюдали, как молния освещает вечернее небо. Злые электрические разряды ударяли в гигантский металлический купол защитного «саркофага», в котором покоится вышедший из строя реактор. В отдалении лает собака: признаки других сталкеров? «Сейчас в Припяти может находиться около 50 сталкеров», — говорит Кирилл.
Внутренний отчет и анализ
Завтра мы вернемся в реальный мир, вывезенные тайком на джипе рабочего. Сейчас же настало время обобщить это путешествие. За последние четыре дня я прошел 70 километров, выдержав дискомфорт и адреналиновую тревогу. За это время я поспал всего шесть часов, пережил приступы радиационной паранойи и узрел последствия катастрофы. Иногда трагические пейзажи оказывались поистине впечатляющими. Теперь мое тело болит, как никогда. Хотя, несмотря на все это, чувствую я себя хорошо. Мой ум спокоен и насторожен. Можно ли счесть это наградой за преодоление всех рисков?
Идея о том, что для украинцев сталкинг представляет некую форму катарсиса, вполне логична. Постоянно возвращаясь в Зону, они подвергают переоценке травму, нанесенную национальной психике. Это место обретает форму музея, природного заповедника и убежища от внешней суетливой части страны. В то время, как нация страдает от хронической неопределенности, жизнь в Зоне продолжает выражать полную противоположность нестабильности. Причем все эти мотивы сохраняют актуальность даже для постороннего человека.
Выводы и возможные перспективы
Сталкинг позволяет погрузиться в историческое событие, имеющее леденящую кровь актуальность, в той степени, в которой этого никак не сможет дать официальный тур. Между тем, выраженная физиологическая награда за пройденные риски и практика выживания совместно даруют бесподобное медитативное состояние.
С учетом столь всесторонней привлекательности есть шанс, что сталкинг быстро станет жертвой собственного успеха. Что произойдет, когда популярность этих туров приведет к принятию со стороны властей крутых мер? Кирилл об этом не беспокоится: «У полиции нет денег. Да и вообще, чем больше сталкеров, тем больше людей им придется поймать до меня».
Однако, помимо полиции, есть и другие серьезные угрозы, из-за которых подобные туры наверняка не станут чересчур популярны. Даже безопасно пройденное путешествие не гарантирует отсутствия последствий: пройдут десятилетия прежде, чем я узнаю о случайном поражении стронцием-90.
Тем не менее, подобно тому, как персонажей истории Тарковского и Стругацких постоянно тянет обратно в коварные зоны пришельцев, для некоторых – даже чужестранцев – увлечение сталкингом может перерасти в страсть.
Наряду с обширной академической привлекательностью, сталкинг предоставляет уникальный способ утолить глубокую жажду к приключениям, что в современном мире становится сделать все сложнее. Сейчас для меня, излагающего эти строки в безопасном коконе своего дома, мысль о возвращении в то темное, некомфортное, мистическое и пьянящее существование выглядит весьма заманчивой.
«Это как во время войны, — сказал однажды Кирилл, – когда солдат возвращается домой, он испытывает ненависть к нормальной жизни. Его тянет назад».
