Томас резко вывернул руль влево, все восемь колёс его «крабика» протестующе заскрипели, впиваясь в грунт.
— Даю тебе пять минут, — раздалось в наушниках. Голос Джулии с трудом пробивался через помехи — он отъехал от станции чересчур далеко.
— Мне достаточно трёх.
— Уверен?..
— Ты издеваешься? — завопил он в микрофон.
Томас поморщился. Он не планировал ответить так резко. Но он знал рельеф, изучил каждый его дюйм. Месяцы подготовки, вычислений, споров, планирования. Фотографии, впившиеся в память. Он не мог ошибаться.
Ему всего пять лет. Достаточный возраст, чтобы знать о смерти, но недостаточный — чтобы смириться с самой концепцией. Достаточный возраст, чтобы бояться бесконечности, но недостаточный — чтобы ею вдохновляться.
— Почему, почему, почему он не может вернуться?
Отец потёр шею ладонью — непроизвольный жест, который, как Томасу доведётся узнать, означал не злость — разочарование. Отец впервые встретился с этим — казавшаяся ничтожной новость, невинный вопрос о Марсе, и — бац! — слёзы. Слёзы, слёзы, бесконечные слёзы. Но как теперь успокоить Томаса?
— У него… ммм… было задание. И он хорошо его выполнил — очень хорошо. Потом перевыполнил — и не один раз. Но они… ммм… так и не придумали способа вытащить его оттуда.
— Это… нечестно. Он там СОВСЕМ ОДИН! — Жесточайшая несправедливость. Всхлипывания, переходящие в рёв.
«Крабик» перевалил через гребень дюны и помчался вниз. Заверещал предупреждающий зуммер — порвался какой-то шланг. Типично для марсианской техники — она прибывает с Земли, блестя свежей краской, чтобы вскоре оказаться разодранной в клочья марсианскими штормами. Марсиане лишь с грустью шутят. «Марс тебя пережуёт и выплюнет, — ворчат они в мастерской. — Ещё ничто, построенное на мягкой зелёной Земле, не выжило на Марсе.»
Кроме Первого.
Рука отца лежала на голове у Томаса, лаская волосы.
— Я говорил с приятелями о Нём. И один сказал мне так: Он дожидается нас. Ради этого он и остался там.
Томас посмотрел на отца с подозрением. Он уже был знаком с увёртками взрослых — родители не раз смягчали для него острые углы этого жестокого мира, и это бесило.
— Дожидается? Кого-то конкретно?
— Нас. Всех нас. — Отец расслабился. Он знал своего сына и умел «читать» его голос, он распознал затишье после бури. — Он… как ВАЛЛ-И. Разведывает планету для нас, готовит плацдарм. Люди не могут вот так вот просто взять и отправиться туда — если бы не Он, они так и торчали бы на Земле.
— А когда отправимся мы? — нетерпеливо спросил Томас. — Как насчёт… сейчас?
— Не думаю, что я смогу, когда бы то ни было, — ответил отец. — Но я готов поспорить, что ты — сможешь.
Томас впился взглядом в приближающуюся красную стену. Пылевая буря, побочный эффект примитивных методов терраформирования. Миллиарды тонн марсианского грунта, гонимые ветром. Если буря настигнет Томаса, это будет… скажем так, нехорошо. Но если он упустит Первого сейчас, то вряд ли сможет найти его снова.
Так они потеряли Первого раньше. Они прибыли (боже, сколько лет прошло!) на Станцию имени Сагана, не так уж и близко от места, где остался Первый. Они всегда хотели найти Его. Но процесс терраформирования постоянно поднимал пылевые бури, и они теряли Его сигнал. Снова находили, и снова теряли. Его засыпало, перекатывало, относило и снова засыпало — из года в год. И с годами сигнал звучал всё слабее.
Томас беспокоился. Со временем волнение всё сильнее овладевало им. У него нашлись единомышленники. В свободное время они спорили о векторах дрейфа, составляли карты движения дюн. И с ужасом ожидали, что следующая пылевая буря заглушит сигнал навсегда.
Томас не даст этому случится. Не позволит.
Бип.
Взгляд Томаса прыгнул на экран. Вот он, сигнал! Его голос, который в своё время с лёгкостью пронзал космические бездны — а сейчас лишь вяло хрипел, взывая о помощи.
Бип. Бип. Бип. Бип бип бип бипбипбип — заглушённый рёвом песка, хрустом рушащихся ледников, грохотом сходящих лавин и обваливающихся шахт — несущихся, прыгающих, обрушивающихся на Томаса. Пыльная круговерть. Обзор упал до нуля.
Но сигнал звал. Первый совсем рядом.
Томас вывалился из «крабика» и с трудом пополз вперёд. Ветер яростно трепал его скафандр. Аварийная сирена, шипение — декомпрессия! От озверело несущейся пыли стекло шлема моментально поматовело. Ему было всё равно. Где-то вдалеке Джулия кричала в микрофон его имя. Он знал, что это безумие, что в этом нет никакого смысла, но он упорно полз наперекор ветру, ощупывая —
— гладкая плоскость. Острый угол. Томас поднял линемёт и выстрелил. Линь пробил металл — как раз вовремя: дюна, подпираемая бурей, наползала, грозя в очередой раз похоронить Первого. Но линь держался, а на нём клещом висел Томас, медленно отползая под защиту «крабика». Он закрыл глаза, позволяя себе расслабиться. Всё! Они сделали это. Они больше не потеряют Первого.
Когда его спрашивали, он давал верные ответы. «Для исследований. Ставить научные эксперименты. Ради будущего человечества.» Он знал, что комиссия ожидает услышать от кандидатов. Зачем? Для чего этот билет в один конец на красный булыжник в бесконечной тьме? Он сам верил своим ответам. Теперь он мужчина, он оставил детские заскоки позади. Томас летит, потому что так надо.
Но перед самым отлётом отец обнял его…
— Это моя вина. Забил тебе голову дурацкими историями…
— Пап, у меня ученая степень по биофизике. Я с самого института готовился к этому. Я хочу…
— … найти Его? — отец потёр шею ладонью. Пятнистая от старости шея, сухая, сморщенная ладонь. — Ты многие годы только об этом и говорил.
— Годы — пока у меня не сломался голос. Но — да, в том числе и поэтому. Чтобы найти Его. — Томас запнулся. Что можно сказать, глядя отцу в глаза последний раз в жизни? — Я буду писать, каждую неделю. Когда будет свободен канал.
Рука отца нашла его ладонь. Два обручальных кольца на тонкой цепочке.
— Отвези на Марс, Томас, — с гордостью сказал отец. — Отвези нас с мамой на Марс.
Томаса привёл в чувство голос Джулии в наушниках.
— Есть несущая! Приём устойчивый. Никто не верит, что тебе это удалось.
Он зашевелился, выбираясь из груды песка. Потом принялся разрывать его руками. В «крабике» были лопаты, инструменты — но сейчас он не думал о таких мелочах.
— Как там начальник базы — рвёт и мечет?
Джулия в наушнике расссмеялась — скорее даже, хрюкнула. Какая же она умница!
— Она не злится. Совсем-совсем. Твоя находка… вдохновила людей. Ты даже не представляешь, как. — Короткая пауза. — Мы скоро будем.
Томас ответил не сразу. Его язык распух, глаза слезились. Мелкая рыжая пыль стекала струйками, освобождая панорамную камеру — уродливые коробки на трубчатой шее. Томас продолжал копать.
— «Мы» — это кто?
— Мы все.
Они шли на приводной маяк «крабика», как ночные бабочки на огонь. Парковались, планировали, приземлялись поотдаль, выбирались из своих транспортных средств и шли пешком ко всё ещё роющему Томасу. Словно пилигримы.
Никто не помогал ему копать, но почему-то казалось, что так и надо. Они просто смотрели на него с расстояния в несколько метров — даже Джулия. Он смёл песок с солнечных батарей. Его руки провели по кабелям, сталь для оплётки которых, как он помнил, была выплавлена из останков двух небоскрёбов — рухнувших икон Земли. Толпа, не сговариваясь, засмеялась от радости, когда он отрыл колёса. Все передатчики скафандров работали — но никто не произносил ни слова, одна лишь Галима что-то шёпотом напевала.
Томас включил провод от планшета в инструментальную панель и замер — донёсшийся из наушников сдавленный вздох десятков людей заставил его обернуться. Джулия была права — за его спиной стояли все. Станция имени Сагана сейчас стояла опустевшей — все марсиане были здесь, все до единого.
Все марсиане пришли увидеть Первого. Первого Марсианина.
Пальцы Томаса в толстых перчатках пробежались по планшету. Танец огоньков, журчание шестерёнок, величественный пируэт камер. Томас знал, что на самом деле Он не «смотрит» на них, но выглядело это именно так — Первый Марсианин проснулся от долгого сна и взирал на остальных марсиан.
Как бы говоря — «Ну наконец-то!»
Люди плакали. Их секрет выплыл наружу — секрет, о котором многие из них даже и не подозревали. Этот момент был малой частью того, что побудило их пересечь бездны темноты, стать марсианами, вывести Человечество на новый виток спирали —
— но какая-то, крохотная часть каждого из них всего лишь жаждала найти «Оппортьюнити».
Томас положил планшет. Программы самодиагностики выполнялись, аккумуляторы заряжались, обновления программ загружались в память ровера. Техническая часть работы была сделана. Его рука скользнула в поясную сумку и вынула запечатанный контейнер. С превеликой осторожностью он повесил свой подарок на «шею» марсохода.
Платформа с камерами повернулась. Под ней на тонкой цепочке покачивались два обручальных кольца.
Обессиленный, Томас направился к толпе.
Некоторые считали, что Первому самое место в музее. Но горячие головы — с Томасом во главе — взяли верх. Они заменили аккумуляторы, залатали колёса, вместо обветшалых солнечных батарей установили современные нанофотосинтезаторы. Cовсем чуть-чуть обновили бортовые компьютеры — достаточно, чтобы работал виртуальный интерфейс, и у Первого Марсианина всегда имелась возможность позвать на помощь остальных марсиан — если такая нужда возникнет.
Потом они отпустили «Оппортьюнити» в бесконечное путешествие по Марсу.
Ровер больше никогда не потеряется. Отслеживать его передвижения стало традицией, первой работой для молодых инженеров. Со временем марсиане стали считать, что новичкам следует — в течение первых месяцев пребывания на планете — совершить паломничество к роверу, куда бы его ни завёл маршрут. Отпуск на это время предоставляется всегда, без ненужных вопросов. Каждый пилигрим, каждый новый марсианин, нежно касается ровера — дважды — и отправляется своей дорогой.
Люди нередко клянутся, что, когда они это проделывают, старый зонд разворачивает камеры, дабы посмотреть на них. Конечно, это всё выдумки.
Но никто над ними не смеётся.
От редактора журнала Wired, опубликовавшего оригинальный рассказ: Однажды один из нас задал вопрос в Твиттере — что делать с пятилетним малышом, скорбящем о ровере, которому не суждено вернуться домой. Джон Роджерс попросил нас подождать пару часов — а потом прислал этот рассказ. Спасибо, Джон.
От переводчика: Вы как хотите, но я читал и плакал.
— Даю тебе пять минут, — раздалось в наушниках. Голос Джулии с трудом пробивался через помехи — он отъехал от станции чересчур далеко.
— Мне достаточно трёх.
— Уверен?..
— Ты издеваешься? — завопил он в микрофон.
Томас поморщился. Он не планировал ответить так резко. Но он знал рельеф, изучил каждый его дюйм. Месяцы подготовки, вычислений, споров, планирования. Фотографии, впившиеся в память. Он не мог ошибаться.
Ему всего пять лет. Достаточный возраст, чтобы знать о смерти, но недостаточный — чтобы смириться с самой концепцией. Достаточный возраст, чтобы бояться бесконечности, но недостаточный — чтобы ею вдохновляться.
— Почему, почему, почему он не может вернуться?
Отец потёр шею ладонью — непроизвольный жест, который, как Томасу доведётся узнать, означал не злость — разочарование. Отец впервые встретился с этим — казавшаяся ничтожной новость, невинный вопрос о Марсе, и — бац! — слёзы. Слёзы, слёзы, бесконечные слёзы. Но как теперь успокоить Томаса?
— У него… ммм… было задание. И он хорошо его выполнил — очень хорошо. Потом перевыполнил — и не один раз. Но они… ммм… так и не придумали способа вытащить его оттуда.
— Это… нечестно. Он там СОВСЕМ ОДИН! — Жесточайшая несправедливость. Всхлипывания, переходящие в рёв.
«Крабик» перевалил через гребень дюны и помчался вниз. Заверещал предупреждающий зуммер — порвался какой-то шланг. Типично для марсианской техники — она прибывает с Земли, блестя свежей краской, чтобы вскоре оказаться разодранной в клочья марсианскими штормами. Марсиане лишь с грустью шутят. «Марс тебя пережуёт и выплюнет, — ворчат они в мастерской. — Ещё ничто, построенное на мягкой зелёной Земле, не выжило на Марсе.»
Кроме Первого.
Рука отца лежала на голове у Томаса, лаская волосы.
— Я говорил с приятелями о Нём. И один сказал мне так: Он дожидается нас. Ради этого он и остался там.
Томас посмотрел на отца с подозрением. Он уже был знаком с увёртками взрослых — родители не раз смягчали для него острые углы этого жестокого мира, и это бесило.
— Дожидается? Кого-то конкретно?
— Нас. Всех нас. — Отец расслабился. Он знал своего сына и умел «читать» его голос, он распознал затишье после бури. — Он… как ВАЛЛ-И. Разведывает планету для нас, готовит плацдарм. Люди не могут вот так вот просто взять и отправиться туда — если бы не Он, они так и торчали бы на Земле.
— А когда отправимся мы? — нетерпеливо спросил Томас. — Как насчёт… сейчас?
— Не думаю, что я смогу, когда бы то ни было, — ответил отец. — Но я готов поспорить, что ты — сможешь.
Томас впился взглядом в приближающуюся красную стену. Пылевая буря, побочный эффект примитивных методов терраформирования. Миллиарды тонн марсианского грунта, гонимые ветром. Если буря настигнет Томаса, это будет… скажем так, нехорошо. Но если он упустит Первого сейчас, то вряд ли сможет найти его снова.
Так они потеряли Первого раньше. Они прибыли (боже, сколько лет прошло!) на Станцию имени Сагана, не так уж и близко от места, где остался Первый. Они всегда хотели найти Его. Но процесс терраформирования постоянно поднимал пылевые бури, и они теряли Его сигнал. Снова находили, и снова теряли. Его засыпало, перекатывало, относило и снова засыпало — из года в год. И с годами сигнал звучал всё слабее.
Томас беспокоился. Со временем волнение всё сильнее овладевало им. У него нашлись единомышленники. В свободное время они спорили о векторах дрейфа, составляли карты движения дюн. И с ужасом ожидали, что следующая пылевая буря заглушит сигнал навсегда.
Томас не даст этому случится. Не позволит.
Бип.
Взгляд Томаса прыгнул на экран. Вот он, сигнал! Его голос, который в своё время с лёгкостью пронзал космические бездны — а сейчас лишь вяло хрипел, взывая о помощи.
Бип. Бип. Бип. Бип бип бип бипбипбип — заглушённый рёвом песка, хрустом рушащихся ледников, грохотом сходящих лавин и обваливающихся шахт — несущихся, прыгающих, обрушивающихся на Томаса. Пыльная круговерть. Обзор упал до нуля.
Но сигнал звал. Первый совсем рядом.
Томас вывалился из «крабика» и с трудом пополз вперёд. Ветер яростно трепал его скафандр. Аварийная сирена, шипение — декомпрессия! От озверело несущейся пыли стекло шлема моментально поматовело. Ему было всё равно. Где-то вдалеке Джулия кричала в микрофон его имя. Он знал, что это безумие, что в этом нет никакого смысла, но он упорно полз наперекор ветру, ощупывая —
— гладкая плоскость. Острый угол. Томас поднял линемёт и выстрелил. Линь пробил металл — как раз вовремя: дюна, подпираемая бурей, наползала, грозя в очередой раз похоронить Первого. Но линь держался, а на нём клещом висел Томас, медленно отползая под защиту «крабика». Он закрыл глаза, позволяя себе расслабиться. Всё! Они сделали это. Они больше не потеряют Первого.
Когда его спрашивали, он давал верные ответы. «Для исследований. Ставить научные эксперименты. Ради будущего человечества.» Он знал, что комиссия ожидает услышать от кандидатов. Зачем? Для чего этот билет в один конец на красный булыжник в бесконечной тьме? Он сам верил своим ответам. Теперь он мужчина, он оставил детские заскоки позади. Томас летит, потому что так надо.
Но перед самым отлётом отец обнял его…
— Это моя вина. Забил тебе голову дурацкими историями…
— Пап, у меня ученая степень по биофизике. Я с самого института готовился к этому. Я хочу…
— … найти Его? — отец потёр шею ладонью. Пятнистая от старости шея, сухая, сморщенная ладонь. — Ты многие годы только об этом и говорил.
— Годы — пока у меня не сломался голос. Но — да, в том числе и поэтому. Чтобы найти Его. — Томас запнулся. Что можно сказать, глядя отцу в глаза последний раз в жизни? — Я буду писать, каждую неделю. Когда будет свободен канал.
Рука отца нашла его ладонь. Два обручальных кольца на тонкой цепочке.
— Отвези на Марс, Томас, — с гордостью сказал отец. — Отвези нас с мамой на Марс.
Томаса привёл в чувство голос Джулии в наушниках.
— Есть несущая! Приём устойчивый. Никто не верит, что тебе это удалось.
Он зашевелился, выбираясь из груды песка. Потом принялся разрывать его руками. В «крабике» были лопаты, инструменты — но сейчас он не думал о таких мелочах.
— Как там начальник базы — рвёт и мечет?
Джулия в наушнике расссмеялась — скорее даже, хрюкнула. Какая же она умница!
— Она не злится. Совсем-совсем. Твоя находка… вдохновила людей. Ты даже не представляешь, как. — Короткая пауза. — Мы скоро будем.
Томас ответил не сразу. Его язык распух, глаза слезились. Мелкая рыжая пыль стекала струйками, освобождая панорамную камеру — уродливые коробки на трубчатой шее. Томас продолжал копать.
— «Мы» — это кто?
— Мы все.
Они шли на приводной маяк «крабика», как ночные бабочки на огонь. Парковались, планировали, приземлялись поотдаль, выбирались из своих транспортных средств и шли пешком ко всё ещё роющему Томасу. Словно пилигримы.
Никто не помогал ему копать, но почему-то казалось, что так и надо. Они просто смотрели на него с расстояния в несколько метров — даже Джулия. Он смёл песок с солнечных батарей. Его руки провели по кабелям, сталь для оплётки которых, как он помнил, была выплавлена из останков двух небоскрёбов — рухнувших икон Земли. Толпа, не сговариваясь, засмеялась от радости, когда он отрыл колёса. Все передатчики скафандров работали — но никто не произносил ни слова, одна лишь Галима что-то шёпотом напевала.
Томас включил провод от планшета в инструментальную панель и замер — донёсшийся из наушников сдавленный вздох десятков людей заставил его обернуться. Джулия была права — за его спиной стояли все. Станция имени Сагана сейчас стояла опустевшей — все марсиане были здесь, все до единого.
Все марсиане пришли увидеть Первого. Первого Марсианина.
Пальцы Томаса в толстых перчатках пробежались по планшету. Танец огоньков, журчание шестерёнок, величественный пируэт камер. Томас знал, что на самом деле Он не «смотрит» на них, но выглядело это именно так — Первый Марсианин проснулся от долгого сна и взирал на остальных марсиан.
Как бы говоря — «Ну наконец-то!»
Люди плакали. Их секрет выплыл наружу — секрет, о котором многие из них даже и не подозревали. Этот момент был малой частью того, что побудило их пересечь бездны темноты, стать марсианами, вывести Человечество на новый виток спирали —
— но какая-то, крохотная часть каждого из них всего лишь жаждала найти «Оппортьюнити».
Томас положил планшет. Программы самодиагностики выполнялись, аккумуляторы заряжались, обновления программ загружались в память ровера. Техническая часть работы была сделана. Его рука скользнула в поясную сумку и вынула запечатанный контейнер. С превеликой осторожностью он повесил свой подарок на «шею» марсохода.
Платформа с камерами повернулась. Под ней на тонкой цепочке покачивались два обручальных кольца.
Обессиленный, Томас направился к толпе.
Некоторые считали, что Первому самое место в музее. Но горячие головы — с Томасом во главе — взяли верх. Они заменили аккумуляторы, залатали колёса, вместо обветшалых солнечных батарей установили современные нанофотосинтезаторы. Cовсем чуть-чуть обновили бортовые компьютеры — достаточно, чтобы работал виртуальный интерфейс, и у Первого Марсианина всегда имелась возможность позвать на помощь остальных марсиан — если такая нужда возникнет.
Потом они отпустили «Оппортьюнити» в бесконечное путешествие по Марсу.
Ровер больше никогда не потеряется. Отслеживать его передвижения стало традицией, первой работой для молодых инженеров. Со временем марсиане стали считать, что новичкам следует — в течение первых месяцев пребывания на планете — совершить паломничество к роверу, куда бы его ни завёл маршрут. Отпуск на это время предоставляется всегда, без ненужных вопросов. Каждый пилигрим, каждый новый марсианин, нежно касается ровера — дважды — и отправляется своей дорогой.
Люди нередко клянутся, что, когда они это проделывают, старый зонд разворачивает камеры, дабы посмотреть на них. Конечно, это всё выдумки.
Но никто над ними не смеётся.
От редактора журнала Wired, опубликовавшего оригинальный рассказ: Однажды один из нас задал вопрос в Твиттере — что делать с пятилетним малышом, скорбящем о ровере, которому не суждено вернуться домой. Джон Роджерс попросил нас подождать пару часов — а потом прислал этот рассказ. Спасибо, Джон.
От переводчика: Вы как хотите, но я читал и плакал.
