В 1993 году два американских учёных, Дуглас Норт и Роберт Фогель, получили Нобелевскую премию. Формулировка звучит так: «За возрождение исследований в области экономической истории благодаря приложению к ним экономической теории и количественных методов, позволяющих объяснить экономические и институциональные изменения».
Но можно сказать и понятнее.
Благодаря этим двум учёным появился новый способ исследовать прошлое, лучше понимать настоящее и даже немножко предсказывать будущее.
Клиометрика, направление на стыке истории и экономики, дала учёным новый инструмент, через который те, не будь дураками, немедленно начали рассматривать разные исторические факты. Они узнали, что железные дороги переоценены, рабовладение было вполне эффективным, а эмигранты изменили морские перевозки гораздо сильнее, чем любая технологическая инновация.
И ещё много интересных вещей.
Идею клиометрики можно описать просто: история встречает экономику, получает математику в союзники, и привычные сюжеты начинают выглядеть совсем иначе.
История как наука веками основывалась на нарративе. Да, с годами она обросла солидным багажом естественно-научных дисциплин, учёные научились датировать артефакты, определять фальшивки, распознавать, что именно автор хотел сказать на самом деле и почему не сказал. Но в основе любого исследования по-прежнему лежало предположение. Допустимое, но недоказуемое. Это, соответственно, накладывает ограничение на степень уверенности в выводах.
Взять, например, те же железные дороги. Понятно, что они оказали важное влияние на развитие США в XIX веке. Но какое именно? Что было бы, если бы паровоз не изобрели? Остаётся только предполагать, ведь просто взять и поставить эксперимент нельзя.
И тут врывается клиометрика, которая говорит: «Вообще-то можно».
Отцы-основатели
Роберт Фогель и Дуглас Норт подошли к Нобелевской премии разными дорогами.
Родители Фогеля эмигрировали из Советской России ещё до его рождения. Он родился в 1926 году и все нужные идеи впитывал ещё в колыбели. В прямом смысле: пока слушал, как его старший брат обсуждает с друзьями социальные и экономические аспекты Великой депрессии, коммунизм и учение Карла Маркса. Фамилия Маркса при этом звучала так часто, что Роберт даже считал его названием какой-то важной энциклопедии.
В школе Фогель заинтересовался экономикой и историей, а в Корнеллский университет пришёл убеждённым марксистом. Это было достаточно иронично, учитывая, что его отец к тому моменту стал весьма обеспеченным торговцем мясом. Общественной деятельностью Роберт занялся ещё на старших курсах истфака, а после выпуска вступил в молодёжную ассоциацию и агитировал за левого кандидата в президенты Генри Уоллеса.
Однако через несколько лет в марксизме разочаровался, и вот почему:
Марксисты утверждали, что после войны в США начнётся экономический кризис, сопровождающийся массовой безработицей.
Годы шли, а кризис всё не наступал.
«Эти ребята даже экономический цикл нормально спрогнозировать не могут», — подумал Фогель. И понял, что хочет лучше разобраться в проблеме. Поэтому в 1956 году он поступил в Колумбийский университет — теперь прицельно, на экономику.
Дуглас Норт подошёл к экономике с практической стороны. Он родился в 1920 году, увлекался гуманитарными науками и успешно окончил Беркли в 1942-м. В то время США всерьёз вступили во Вторую мировую, и молодой выпускник вполне мог попасть под призыв. Норт решил отдать долг родине, работая в торговом флоте.
Дуглас Норт выбирал между фотографией и экономикой
Именно здесь, курсируя по Тихому океану между США и Австралией, он всерьёз увлёкся экономикой. А также фотографией. Причём настоль��о сильно, что в определённый момент даже думал, не стать ли профессиональным фотографом. К счастью (для науки), в итоге он сделал правильный выбор и в 1952 году вернулся в Беркли.
Как раз вовремя.
Экономическая история. Или историческая экономика?
К началу 1960-х в науке сложилась интересная ситуация.
С одной стороны, поколения историков, экономистов и статистиков накопили огромную базу данных по всем отраслям человеческой жизни. Сколько тонн чугуна выплавляли в Шеффилде в 1915 году? Сколько шерсти давала среднестатистическая овца на Среднем Западе в середине XIX века?
С другой стороны, с разработкой ЭВМ впервые в истории появилась возможность всё это проанализировать. Построить объективную картину прошлого, которая очень важна для экономической науки, ведь она даёт возможность посмотреть на процессы в динамике, понять, к каким последствиям те или иные решения приведут через 5, 10, 100 лет.
Молодые учёные, разумеется, немедленно этим воспользовались.
Первой нашумевшей работой Фогеля стало исследование роли железных дорог в развитии США.
Весьма актуальная по тем временам тема, ведь многим странам приходилось восстанавливать экономику после войны или после обретения независимости. Возникал логичный вопрос: с чего начинать? Вкладывать деньги в производство или в инфраструктуру, которая позволит наладить экономические взаимосвязи?
«Конечно, в инфраструктуру, — говорила классическая наука. — Посмотрите, какой рывок дали Америке железные дороги!»
«Подождите, давайте посчитаем», — не согласился Фогель.
Он собрал все доступные данные — от производительности средней фермы до стоимости строительства судоходных каналов. После этого применил так называемый контрфактический сценарий: посчитал, насколько замедлилось бы развитие американской экономики, если бы железных дорог не было вообще.
И оказалось, что не так уж значительно: на уровне 2–3% ВНП. Это означает не то, что железные дороги были не нужны, а то, что �� агрегированных национальных показателях их вклад оказался меньшим, чем предполагалось в традиционных нарративах. В отсутствие паровозов производители пользовались бы автомобилями и перевозками по воде, со временем была бы построена система каналов. Да, некоторые отдалённые участки были бы заброшены, но на общий экономический рост это почти не повлияло бы.
Традиционных историков такое предположение фраппировало, однако возразить было нечего: все цифры — вот они, не верите — пересчитайте.
Но по-настоящему взорвала учёное сообщество следующая работа Фогеля, посвящённая экономической эффективности рабовладения в южных штатах. Он планировал с помощью этой работы доказать, что рабство нецелесообразно, однако здесь творение восстало против своего творца. Исследование показало, что по эффективности экономики Юг, конечно, уступал промышленным городам Севера, но вот северные сельскохозяйственные штаты уделывал уверенно.
Фогеля с соавтором (Стэнли Энгерманом) такой результат не устроил.
Они провели анализ повторно, дотошно уточнив все возможные данные: статистику по урожайности, затратам, доходам и пр. Затем построили модели, сравнивавшие историческую реальность с контрфактическими сценариями (например, какова была бы производительность при иных институтах). Посчитали даже, насколько северные коровы тяжелее южных. И… пришли к похожим результатам. Работа под названием «Время на кресте: экономика рабства американских негров» вызвала жёсткую академическую реакцию. Основная критика — методологическая (интерпретация источников) и этическая. В последующих работах Фогель подробно рассмотрел социально-моральные последствия рабства.
Кстати, некоторые даже обвиняли его в расизме, что было несколько иронично, ведь Фогель в 1948 году женился на чернокожей американке Энид Морган, с которой счастливо прожил до самой её смерти в 2007-м.
Историки отмечали, что количественные оценки зависят от допущений (о ценах, учёте затрат, природе данных плантаций) и что многие важные аспекты — социальные последствия, человеческие страдания — просто не вписываются в узкие экономические метрики. Кроме того, обсуждалась проблема отбора данных (плантации, сохранившие записи, могут систематически отличаться от остальных) и риски неверной контрфактной конструкции.
Вместе с тем против цифр, как и в прошлый раз, возразить было нечего. «Время на кресте» стало одной из самых цитируемых работ, а клиометрика прочно вошла в арсенал исследователей экономической истории.
Институты бьют технологии
Если Фогель исследовал конкретные ситуации и события, то Норт решил играть по-крупному и зашёл со стороны принципов.
Бывшего моряка заинтересовал вопрос эффективности морских перевозок. Почему на протяжении большей части Нового времени, с 1600 по 1784 год, стоимость перемещения грузов снижалась достаточно медленно, а затем резко рванула вниз? В XIX веке цена перевозки упала в 10 раз сильнее, чем за предыдущие два века вместе взятые.
Очевидный, казалось бы, ответ — технологии. Однако Норт, применив клиометрику, выяснил, что это не так.
Ключевыми факторами стали исчезновение пиратства, более рациональная организация труда и повышение загрузки судов. Последнюю обеспечивали эмигранты: если раньше корабли из колоний шли в Европу с товаром, а обратно — пустыми, то теперь на обратную дорогу набивалось достаточно желающих попытать счастья в Новом Свете.
Двойная выгода!
Дальнейшие исследования позволили Норту сделать вывод о том, что технологии сами по себе не могут обеспечить прогресса. Они должны сопровождаться развитием общественных институтов, которые сам учёный определял как «созданную человеком систему ограничений, которая структурирует политические, экономические и социальные взаимодействия». В число таких институтов, по его мнению, могут входить как формальные (законы, конституции, права собственности), так и неформальные (табу, обычаи, кодексы поведения).
Дальше — просто: если существующие институты снижают количество насилия, охраняют права собственности и позволяют людям включаться в активную экономическую жизнь — прогресс будет. Если же наоборот, институты служат охране права элит и закрепляют сложившееся положение, то у Норта для вашей экономики плохие новости.
Одним из примеров превосходства институтов над технологиями, по его мнению, является флейт.
Эффективный корабль, который голландцы использовали на Балтике, но в большой океан с ним достаточно долго не выходили. Причина проста: на Балтике рано победили пиратов, что позволило строить более лёгкие — без пушек и с меньшим количеством экипажа — корабли.
Кстати, именно Норт позволил новорождённой клиометрике выйти в «большое плавание». В 1960 году он стал одним из редакторов Журнала экономической истории — влиятельного издания, которое, говоря современным языком, задавало тренды. И именно с него в исторических публикациях начали появляться графики и статистические данные.
История наносит ответный удар
Наступле��ие клиометрики не осталось без внимания классических учёных, которые заметили в новом направлении сразу несколько слабых мест.
Во-первых, зависимость от точности исходных данных. Хорошо, когда у тебя полные статистические данные по овцеводству в Корнуолле за сто лет. Но что делать, если данных мало, они фрагментарны или могут быть неточными? Здесь на помощь клиометрике приходит статистика, позволяющая иногда получать информацию из очень маленькой выборки.
Во-вторых, сторонников клиометрики обвиняли в редукционизме. Сведение исторических событий к количественным моделям обедняют историю. В реальном мире социальные, культурные и экономические факторы взаимно влияют друг на друга сложным образом, который не всегда можно оценить статистическим анализом. Вероятно, поэтому клиометрика остаётся специализированным инструментом: она хорошо работает на стыке истории и экономики — там, где почти всё можно изложить языком цифр.
В-третьих, анализ неизбежно подразумевает упрощение. В частности, предполагается, что отдельные люди всегда действуют рационально и адекватно. А история, мягко говоря, полна обратных примеров. Поэтому для исследования берут не отдельных людей, а группы: условно говоря, если один крестоносец может отправиться в Святую землю по зову души, то армия крестоносцев уже действует как рациональный агент. Ей нужно есть, пить, спать, сокращать маршрут, и она стремится сделать всё это с максимальной эффективностью.
Но это не конец
Получив Нобелевскую премию, Норт и Фогель не отправились почивать на лаврах.
Первый всерьёз занялся изучением влияния общественных институтов на развитие экономики. Авторы влетевшей недавно в тренды книги «Почему одни страны богатые, а другие бедные», кстати, прямо указывали Норта в качестве одного из вдохновителей.
Роберт Фогель же занялся вопросами человеческой жизни. Так, на примере большого количества статистических данных он изучал, как менялись рост, вес и причины смерти людей на протяжении последних двухсот лет, как тот или иной фактор оказывал своё влияние. Этими данными по понятным причинам очень заинтересовалась страховая медицина. Ведь они позволяют не только взглянуть в прошлое, но и предположить, как те или иные изменения сейчас повлияют на здоровье людей через годы.
Роберт Фогель скончался в июне 2013 года, а Дуглас Норт — в ноябре 2015-го. Однако идеи, у истоков которых они стояли, сейчас разворачиваются в полную силу.
Подходы Фогеля и Норта оказываются продуктивными и в анализе цифровой экономики. Нортовская идея институтов как «правил игры» позволяет рассматривать такие механизмы, как GDPR или регламенты платформ, в качестве формальных и неформальных институтов: они перестраивают систему стимулов для фирм и пользователей, влияют на барьеры входа и на распределение ренты между участниками рынка. Контрфактический инструментарий Фогеля применим к оценке инфраструктурного эффекта цифровых сетей: с его помощью можно моделировать, как изменялась бы экономическая активность при отсутствии высокоскоростного Интернета или дата-центров в ключевых регионах по аналогии с тем, как Фогель количественно оценивал вклад железных дорог в XIX веке.
В общем, с приходом бигдаты и нейросетей статистическое исследование истории должно открыть перед учёными новые горизонты.
Можно даже сказать, что это математически неизбежно.