Образ айтишника — один из ключевых в интернет-культуре с момента её появления. Что неудивительно: основной аудиторией всемирной сети изначально были почти исключительно айтишники с некоторым количеством примкнувших к ним учёных-технарей вроде сотрудников CERN. Примерно с рубежа веков ситуация начинает меняться. Эти наши интернеты начинают заполняться сначала обычными «юзерами», а с появлением соцсетей к концу нулевых годов в них понемногу забираются уже чуть менее чем все.
И всё же без айтишников по сей день никуда — ни по существу, ни в интернет-культуре. Айтишникам посвящаются бесчисленные мемы и гэги, культурные тропы, сериалы, тематические интернет-комиксы и всё такое прочее.
Однако образ стереотипного айтишника со временем менялся, и порой довольно сильно. Попробуем проследить за изменениями образа компьютерного специалиста за прошедшие годы и десятилетия.
▍ В начале был программист
Программист был доминирующим термином для обозначения компьютерного специалиста с глубоко советских времён оттепельных «физиков и лириков» до второй половины нулевых годов. Но романтичным и важным в СССР этот образ стал не сразу.
Первые расчёты даже для важнейшего ядерного проекта проводились без ЭВМ, на преимущественно трофейных немецких механических вычислительных машинах «Рейнметалла» и «Мерседеса», а также ручных арифмометрах. Их выполняли сотни выпускниц московских курсов программисток, объединённых в математические отделы при предприятиях закрытых городов вроде Обнинска и Арзамаса-16.
Надо сказать, что поначалу профессия рядового программиста считалась чем-то вроде машинистки или стенографистки, поэтому и в СССР, и в США на соответствующие курсы в основном брали молодых женщин. Они выполняли нарезанные сверху и распределённые задачи на механических вычислительных машинах и арифмометрах, которые затем сводились и переходили в распоряжение уже высокопрофессиональных технических специалистов.
Уже в начале 50-х стало ясно, что без ЭВМ проведение продвинутых вычислений в интересах научных исследований и технических разработок — особенно в сферах ядерной физики и космических технологий — невозможно. Кибернетика из «буржуазной лженауки» уже в середине десятилетия стала осмысляться как одно из важнейших направлений развития страны.
Понятия программирования и программистов были популяризированы в широких слоях советских технических специалистов работами Анатолия Китова во второй половине 1950-х годов. Его «Электронные цифровые машины» 1956 года стали не только советским, но и международным бестселлером. За ними последовали работы Китова и Николая Криницкого «Элементы программирования» того же 1956 года, а затем и «Электронные цифровые машины и программирование» 1959 года — ставшие первым советским учебником программирования для вузов.
Попутно в СССР рубежа 50-х и 60-х нарастающими, если не взрывными темпами рос престиж инженерно-технических специальностей. «Что-то физики в почёте, что-то лирики в загоне: дело не в сухом расчёте — дело в мировом законе», сокрушался ещё в 1959 году поэт Борис Слуцкий. Быть стилягой и угорать по джазу стало неприлично не только с точки зрения комсомольских работников, но и с точки зрения продвинутой молодёжи: примерно так пафосный гламур нулевых сменился подчёркнуто неряшливым «хипстерским» стилем начала 10-х.
Продвинутая городская молодёжь, ещё недавно плясавшая буги в стильных оранжевых галстуках, рванула кто в геологические экспедиции, кто на технические факультеты. Попутно она натянула грубые свитера и принялась отращивать бороды, из которых непременно торчали трубки. Всё «как у старины Хэма».
Именно к каноничному образу Хэмингуэя восходит популярный в 60-е стиль советских технических специалистов. Портрет «Хэма» в домах образованной молодёжи был вездесущ. Ему и его героям, лаконичным, прямым, приземлённым и решительным, старались подражать не столько в литературе, сколько в жизни, и популярность его была прежде всего феноменом среды инженерно-технически работников.
Страстно увлечённый решением сложной научно-маго-технической задачи Витька Корнеев из «Понедельника начинается в субботу» груб не случайно. Быть нарочито прямым, высказываться строго по делу, не разводя лишних слов, лирики и политеса, в среде ИТР 60-х было хорошим тоном. Конечно, на официальных плакатах их по традиции рисовали либо в лабораторных халатах, либо в галстуках, с «приличной» выбритостью — но сами они предпочитали свитера и бородатость.
Самыми популярными в культуре 60-х были, конечно, физики в строгом смысле слова, а также инженеры и математики. Учёным физических специальностей, работавшим над фантастическими технологическими и научными прорывами, посвящали фильмы и книги, картины и стихи.
Однако и программисты становились всё более заметными. Одной из главных причин этого была их острая востребованность и острая же нехватка: даже вузовский учебник по программированию вышел только в 1959 году, а программисты для всё более новых и многочисленных ЭВМ были нужны везде и «ещё вчера».
Уже в «Понедельник начинается в субботу» Стругацких, вышедшем в 1964 году, понятие программиста было общеизвестным, а сам он считался крайне ценным специалистом:
Потом горбоносый спросил: «А где вы работаете?» Я ответил. «Колоссально! — воскликнул горбоносый. — Программист! Нам нужен именно программист. Слушайте, бросайте ваш институт и пошли к нам!»
Пожалуй, Александр Привалов из «Понедельника» — первый общеизвестный программист в русскоязычной культуре. Более того, он стал первым айтишником, оказавшимся в позиции протагониста: именно его глазами читатели знакомились со всем разудалым маготехническим и колдунско-бюрократическим упоросом, творившимся в НИИ Чародейства и Волшебства, в котором явно угадывался условный закрытый город со специализацией в области ядерной физики или ещё чего-то инженерно-оборонного.
Впрочем, внешне Привалов походил, скорее, на компьютерщика из 80-х или 90-х, чем на моднейшего «физика-шестидесятника». Вместо свитеров он носил «серую ГДР-овскую куртку» с джинсами, а вместо бороды — очки в толстой оправе. Однако Zeitgeist в «Понедельнике» передан прекрасно, и не случайно по сей день он остаётся одним из самых популярных произведений Стругацких.
Вплоть до 80-х годов программисты не слишком выделялись среди многочисленных направлений инженерно-технической интеллигенции, особенно когда они по мере развития технического образования стали заметно более многочисленными и, соответственно, менее дефицитными. К тому же, в 70-е с их поворотом интереса общества и особенно интеллигенции к «человеческому, даже слишком человеческому» ореол романтизма и привлекательности вокруг технарей померк.
Космос, ядерные технологии, ЭВМ становились чем-то будничным и даже скучным для неспециалистов. Теперь уже, скорее, «стали физики в загоне, стали лирики в почёте». Да и хэмингуэевская бородатость к этому времени стала полукомическим анахронизмом, ассоциирующимся скорее с не вылезающими из таёжных экспедиций геологами и любителями КСП-шной песни под гитару.
Однако среда программистов, особенно в 80-е с началом массового производства советских персональных ЭВМ, а затем и импортом зарубежных ПК, стремительно росла. Программисты, специалисты в области компьютеров были нужны всё более везде. Переход от плановой к рыночной экономике, возникновение бесчисленных частных компаний, стремительная компьютеризация и распространение Интернета вели к соответствующему росту запроса на компьютерщиков вообще и программистов в частности. Сначала это «просекли» только самые продвинутые организации и компании, а затем осознали и почти все.
Это стало спасением и новым шансом для многих ИТР, которые изначально «не вписались в рынок» и сильно пострадали от перемен эпохи распада СССР. В начале 90-х годов «советский инженер» звучало уже не гордо, как в 60-е, а, скорее, как приговор «социальному лузеру», не сообразившему, как «крутиться» в мире малиновых пиджаков и тёрок в лесополосе на фоне первичного накопления капитала. Однако к концу десятилетия более молодые «советские инженеры», а тем паче выпускники технических вузов, всё чаще становились вполне востребованными на рынке труда постсоветскими компьютерщиками.
Понятие «компьютерщика» существовало уже в 1980-е годы, и тогда считалось неологизмом. Именно так, по крайней мере, считают составители издания «Новые слова и значения. Словарь-справочник по материалам прессы и литературы 80-х годов». Но использовали его не так часто. Где-то по традиции, где-то по сути занятия айтишников 90-х и начала нулевых чаще всего называли по умолчанию «программистами». Ну и, естественно, по дремучести эпохи полагали любого из них способным взять и написать прогу в жанре «сделать сразу всё и круто», или что-нибудь взломать даже без подключения к сети. Впрочем, кодить тогда действительно умела несравнимо большая доля IT-специалистов, чем в наши времена.
В России 90-х программист нередко считался странным существом «не от мира сего», близким к «безумному учёному», слабо приспособленным к «нормальной жизни». Ну или кем-то вроде шамана, разбирающегося в крайне сложных и труднопредставимых вещах на грани мистики. Всяко «не от мира сего».
Возможно, в ряде случаев стереотипы основывались не на массовом поведении айти-специалистов, а на особенно ярких и впечатляющих для непосвящённого случаях, связанных с носителями синдрома Аспергера или расстройств аутического спектра. Классические анекдоты про программиста, который ставит на тумбочку пустой стакан на случай, если не захочет пить, или который в буквальном соответствии с инструкцией жены покупает десяток батонов, если в магазине есть яйца, в случае ряда форм аутизма вполне могут быть отнюдь не анекдотами.
Дело в том, что, насколько можно судить, часть расстройств аутического спектра и им подобных в современном обществе буквально провоцируют носителя искать себя именно в сфере программирования и других IT-специальностей: они предполагают минимум проблемного для них общения с людьми, и в то же время позволяют раскрыться их психическим особенностям в тех формах, в которых они могут превосходить нейротипичных людей. О-о-очень не каждый айтишник имеет подобные черты психики, но среди носителей таковых черт вероятность, по крайней мере, попытки IT-карьеры будут явно выше среднего.
Как бы то ни было, в 90-е образ для общества и культуры в целом находился на периферии внимания поглощённого экономическими проблемами, политическими скандалами и криминальными разборками социума.
Зато в юном ещё Рунете обитали в основном именно что программисты. И программист же был в центре всей ранней культуры русскоязычной сети: в качестве и персонажа, и автора, и читателя, потребителя культуры. Тогда как проникновение в сеть всё более многочисленных не-программистов, искавших на клавиатуре кнопку «Any», выглядело для старожилов нашествием варваров, если не «планетой обезьян».
К концу 90-х годов уже существует целый корпус внутренних шуток, анекдотов и текстов-пародий, посвящённых программистам и написанный в основном ими же. Их пересылали друг-другу по электронной почте, рассказывали за пивом и размещали на Anekdot.ru — одном из первых сайтов Рунета. А также передавали друг другу и знакомым в пачках распечатанных листов: именно с такой папки и началось моё знакомство с миром IT-культуры в далёком 99-м в школьной поездке… кхе-кхе.
❖ Хочу больше картинок
В анекдотах постоянно обыгрывались отличия в мышлении программистов и «цивилов», погружённость первых в свою специфику, написание кода и логические операции. Реже — совершенное непонимание вторыми даже азов программирования и того, как работают компьютеры, не говоря уже про кодинг. Общим местом был «вендекапец»: острая ненависть к ранним версиям Windows с симпатиями к MS-DOS или Linux.
У российского айти 90-х тоже был свой берущий за душу ДДТ, но есть нюанс!
Бывали и карикатуры, но они были редким явлением. Куда больше для популяризации образа компьютерщика — впрочем, в основном во всё той же и без того околокомпьютерной интернет-среде — сыграли мультфильмы про Масяню. Главные герои, Масяня и Хрюндель, и сами не чужды компьютеров, но куда лучше в них разбирается их друг и третий постоянный персонаж Лохматый.
Ещё одним образом компьютерщика в российской культуре 90-х годов был хакер. В конце 90-х и начале нулевых образ хакера был изрядно мифологизирован киберпанком: хакеры считались очень таинственными и почти всемогущими, способными взломать с калькулятора как Пентагон, так и чью-то личную папку со в поте лица скачанными по диалапу порнокартинками. Вероятно, именно поэтому хакеры тогда мало ассоциировались с согражданами, и считались персонажами скорее зарубежными, откуда-то из голливудских блокбастеров и новостей о том, что хакеры опять взломали какой-то нью-йоркский банк.
Едва ли не первым известным персонажем-программистом в постсоветской массовой культуре стал… Антон Городецкий из «Дозоров» Лукьяненко. Правда, в отличие от своего предшественника Александра Привалова, в книгах по специальности он почти не работал, занимаясь в основном всяческими сугубо магическими приключениями и решением не технических, а этических проблем. Ну а в экранизациях из Городецкого улетучились даже те крохи исходной айтишности, которые были в книгах.
И всё же до последней трети нулевых годов программист и компьютерщик для массовой русскоязычной неинтернетной аудитории был персонажем странным, малопонятным и даже экзотическим. Его образ «затворника за монитором» скорее предполагал толстые «нёрдовские» очки, нежели бороду, и некоторую неряшливость и банальность в одежде, которой он уделял мало внимания на фоне увлечённости компьютерами.
Что интересно, образ хакера — ассоциировавшийся тогда скорее с чем-то иностранным — наоборот, часто предполагал облик яркий, модный, молодёжный и околопанковский. В частности, это можно заметить в очень кринжовом, но в чём-то показательном фильме 2006 года «}{0ТТ@БЬ)Ч», где примерно так выглядят российский главгерой-айтишник и американская хакерша.
Ситуация стала резко меняться примерно с 2006-го, когда со взрывным ростом аудитории и массовой ЖЖ-фикацией начался золотой век культуры Рунета. Из тогдашних мемов и приколов, в особенности на Башорге, родился образ стереотипного Админа, сиречь системного администратор. Или же Одмина, как предпочитали писать ценители «медведовского» извода падонкаффского йезыка. Именно Админ, всё более востребованный на рынке труда по мере всеобщей компьютеризации и интернетизации бизнеса и всех прочих организаций, стал самым популярным и наиболее стереотипным образом айтишника конца нулевых — начала десятых годов.
Естественно, многих бомбило от того, что любого IT-специалиста стали называть «админом» так же, как ранее его же вне зависимости от специализации в кодинге называли «программистом». Но среда диктовала именно такое словоприменение, и именно как «одмины» стереотипные айтишники этого времени вошли в историю русскоязычной интернет-культуры. Благо к этому времени развитие сети позволяло массовый постинг картинок, а веб-комиксы стали оглушительно популярным форматом.
Естественно, очень многие веб-комиксы про «админов» размещались на соответствующем разделе Башорга, иллюстрируя популярные и разошедшиеся в массах цитаты.
❖ Хочу больше картинок
Впрочем, далеко не все тогдашние комиксы про админов были связаны с Башем:
❖ Хочу больше картинок
Настоящему труЪ-одмину эпохи Баша полагались кот, свитер, борода, очки, а также шаманский бубен. Также он очень не любит «винду» и бесящих его «тупых юзверей», достающих его по самым идиотским проблемам с элементарным решением, ну а по мнению «юзверей» сам админ сутками сидит и ничего не делает, да ещё и получает за это денег. Разговаривает он какими-то очень странными и непонятными для непосвящённого словами.
При этом у него постоянный недосып от бессонных ночей то за работой, а то просто в сети, отчего наблюдаются красные глаза и нездоровое пристрастие к кофе и энергетикам. Он неряшлив в быту и может жить среди дикого бардака на одном дошираке, но не дай бог кто-то тронет его любимую технику или влезет в его файлы. В отношениях с противоположным полом у него всё сложно, как общаться с женщинами он понимает не без труда, но периодически всё же оказывается в отношениях или женатым (не всегда понятным для себя образом).
❖ Хочу больше картинок
С одной стороны, образ Админа имел ярко выраженные черты. С другой — он был куда менее экзотичен и экзотизирован, чем «типичный программист» 90-х. Вероятно, масштаб популярности образа «одмина» на рубеже нулевых и десятых годов был связан не только с тем, что с сисадмином офисный работник — которых среди ранних юзеров было очень много — сталкивался куда чаще, чем со специализированным программистом. Но и с тем, что очень многие юзеры отнюдь не айтишных специальностей видели в нём… себя.
Да, они не администрировали сетей, и тем более не программировали. Зато они тоже проводили дни, недели, месяцы и годы за монитором компьютера, в котором разбирались пусть и не как «админ», но куда лучше многих окружающих — массовые соцсети тогда ещё только зарождались. Они тоже пили кофе с энергетиками тоннами, авралили ночами, пусть и не над кодом, а над квартальными отчётами. Они любили котов, пиво и орать, что все окружающие непроходимые идиоты — и не понимали, каким ещё шаманством можно починить начавший «глючить» комп.
При этом считать себя «офисным планктоном» или менеджером среднего звена» было как-то неприлично и обидно. Фигура «админа» была гораздо симпатичнее как объект ассоциации с собой, и в то же время она была удобным объектом как айтишной самоиронии, так и шуток со стороны.
Поэтому айтишники-«админы» стали феноменом действительно массовой интернет-культуры, а также вышли за её пределы. Они проникли, причём в каноничном виде, даже в такой консервативный жанр, как детская литература. Например, книжка-картинка Елены Фельдман «Самый счастливый дом» повествует про обычный дом на улице Мармеладной, у которого были такие шумные и неряшливые жильцы, что однажды он не выдержал и сбежал от них на берег реки Волги. Программист Владик — у которого, разумеется, есть «админские» борода и кот — играет немалую роль сперва в побеге, а потом и в возвращении блудного дома.
❖ Хочу больше картинок
Таким образом, рубеж нулевых и десятых годов компьютерщики и даже программисты прошли под гордым названием «админа». А вот к середине десятых их стали чаще называть айтишниками.
Понятие айтишника, от английского IT (Information Technology), возникло ещё в первой половине нулевых, но встречалось поначалу довольно-таки эпизодически. Google Trends показывают в качестве отправной точки устойчивого употребления 2012 год.
К концу 2010-х понятие айтишника стало общеупотребительным и общепонятным, как минимум, для большинства активных пользователей сети. При этом до сих пор не завершились споры о том, кого можно называть айтишником, а кого нельзя. Крайние мнения на пике дискуссий включали два полюса.
На одном находились журналисты начала 2010-х годов, пытавшиеся по сочетанию неосведомлённости и желанию похайпить на модной теме включить в разъяснение модного неологизма вообще всех, проводящих много времени за компьютером: от скачивающего «курсач» студента до бабушки, постящей рецепты солений и народные заговоры от гипертонии в «Одноклассниках».
На другом полюсе были хардкорные программисты, отказывавшие в праве именоваться айтишниками даже сисадминам с тестировщиками. К нашему времени такие крайности могут считаться историческими курьёзами, но неясности остаются до сих пор. К примеру, считается ли айтишником работающий на игропром 3D-дизайнер или CG-художник? Во многом, пожалуй, грань между айтишником и неайтишником объективно размывается по мере того, как всё больше профессий становятся неотделимы от больших объёмов работы с программным обеспечением в цифровой среде.
В связи с этим в 2010-е мемы про айтишников становятся всё менее отличимыми от мемов про «работу вообще», которая всё чаще также происходит за мониторами компьютерных устройств.
❖ Хочу больше картинок
А ещё со второй половины 2010-х годов всё более обсуждаемой темой оказываются взаимоотношения мужчин-айтишников с противоположным полом.
Айтишник стал известен в масс-культуре как мужчина, который много зарабатывает и при этом не тратит деньги на тачки и бухло, как стереотипные «мужицкие мужики», а тихо сидит дома и что-то кодит. В силу не очень развитых социальных навыков, как считают стереотипы, айтишник плохо умеет знакомиться и заводить отношения, особенно в оффлайне, и вместо означенных отношений является завсегдатаем ресурсов категории 18+ (на которых, как гласит часть мемов и шуток, всё равно то и дело увлекается совсем не тем, чем предполагается).
Ориентированные на «традиционную» женскую аудиторию сайты и паблики запестрели заголовками вида «Как выйти замуж за айтишника». При этом часть подобных публикаций рассуждают сугубо функционально: да, типовой «компьютерщик» далёк от идеала мужской красоты и «крутого парня», зато при правильной эксплуатации выгоден, удобен, неприхотлив и полезен в хозяйстве. Более того, он настолько не обласкан женским вниманием, что будет по гроб жизни благодарен за то, что его «подобрали», даже если супруга внешне далека от образов фито- и просто «няш» из гламурных журналов или роликов с Порнхаба.
Отдельный интерес парни-айтишники стали представлять для барышень, желающих релоцироваться куда-нибудь в США, Европу или Восточную Азию. Муж-айтишник, как в позднесоветских анекдотах еврейская жена, стал «не роскошью, а средством передвижения».
В то же время, в фем-сообществах и вообще в среде «progressive left» общей темой стала «токсичность» айтишников, в особенности в форме сексизма: пренебрежение к женщинам как таковым, их объективация и рассмотрение сугубо в качестве сексуального объекта, заведомо не равного себе.
❖ Хочу больше картинок
Отчасти это связано с тем, что русскоязычная среда IT-специалистов долгое время развивалась как преимущественно мужская. Причём с самого своего зарождения в начале 60-х годов, когда программирование стали преподавать в советских вузах: тогдашнее общество СССР даже при всей оттепельной прогрессивности было готово принять женщин как технических и инженерных специалистов куда больше на уровне публичных лозунгов, нежели реальных социальных практик.
Даже в США со всеми их протестантскими скрепами ранняя среда компьютерных специалистов была изначально менее сугубо мужской. Там стереотип о том, что труЪ-программист может быть только мужиком, оформился и закрепился только в 80-е годы. Как считают американские социальные антропологи, это было связано с распространением в 70-е годы персональных компьютеров, которые родители-бумеры гораздо чаще покупали детям мужского пола.
Тогда, в начале 80-х, в среде увлечённых компьютерами американских подростков и произошло оформление околокомпьютерной гик-культуры, почти исключительно мужской. Если ты не «кодил на Сях, пока мать была на сносях», то при обучении в колледже или университете кодингу «с нуля» на тебя уже смотрели, как на нуба. Если до конца 70-х в американских колледжах на компьютерных специальностях мужчин и женщин было примерно поровну, то с 80-х гендерный баланс IT-специалистов резко смещается в мужскую сторону.
Русскоязычная культура компьютерщиков, и без того в основном мужская с момента популяризации в начале 60-х, столкнулась с англоязычной именно в таком виде — и восприняла это как нечто естественное. И лишь теперь, всё ещё не без скрипа, образ айтишницы и даже программистки становится всё более привычным.
До 2010-х годов женщина-программист воспринималась редким явлением и аномалией, нередко даже возмутительной в глазах коллег-мужчин. А в золотой век образа «одмина» и вовсе проходила (в образах массовых стереотипов, а не на практике) по категории розовых единорогов. Впрочем, уже тогда часть цитат и мемов указывали на то, что явление женщин-айтишниц становилось всё более распространённым.
❖ Хочу больше картинок
Судя по всему, через некоторое время количество айтишников обоего пола станет приблизительно равным, так же, как ранее сравнялось количество автоводителей. А грань между айти и не-айти по мере продолжения цифровизации, компьютеризации и интернетизации всего и вся будет размываться и дальше.
Естественно, никуда не денутся и хардкорные айтишники, программисты и прочие, но их работа уже не будет связываться с чем-то почти мистически загадочным, а образ станет куда более обыденным. Примерно то же самое в XIX-XX веках произошло с образами учёного и инженера: изначально они тоже были немногочисленны, загадочны и выглядели для непосвящённых почти что магами. Наследие этих представлений дожило до наших дней в виде персонажей стимпанка и ностальгических романов Жюля Верна.
Результаты работы учёных и инженеров, некогда казавшиеся очень сильным колдунством, ныне окружают нас настолько привычно и повсеместно, что кажутся само собой разумеющимися. Ну а их профессии лишились загадочного флёра, став чем-то привычным и якобы понятным. Примерно то же по мере погружения всей нашей жизни в цифровые пространства происходит и с IT: программист, загадочный и непонятный ещё в 90-е, теперь стал привычным элементом социального ландшафта. Пусть и со своей спецификой, конечно.
Потому что как ещё может быть в эпоху развитого киберпанка? Всё по классикам…
🏆 Голосуй за нас на премии «ЦОДы РФ»!
