Мы возобновляем цикл очерков из истории нашего университета НИТУ «МИСиС» под названием «Красный Хогвартс». Сегодня — о людях хороших и спорах в Сети.

---

Как там было у классика? «Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвленна стала».

Вот-вот. В соцсети хоть не заходи, «булкохрусты», «коммуняки» и «либералы» опять насмерть бьются в интернете, крики множатся, вентиляторы перегреваются, и никто не хочет уступать. Все требуют немедленного исполнения собственных мрий, и никто не хочет жить в реальности.

Хотите расскажу реальную историю жизни одного реального человека? Как у меня часто бывает — неполную, урезанную, но оттого не менее показательную.

Для меня эта история началась с сайта «Письма из прошлого», где собираются коллекционеры почтовых открыток. Там обнаружилась переписка двух девочек, двух гимназисток, двух Надь.



Ничего особенного — обычная переписка двух петербургских подруг, одна из которых уехала на лето с папой в тогда еще не курортный Железноводск, а вторая скучает на собственной — что редкость — даче в Келломяки.

Июнь 1908 года, шесть лет до великой войны, девять лет до великой революции. Надя Стуколкина отправляет открытку с видом Келломяки Наде Сергеевой:

(Мы продолжаем цикл очерков из истории нашего университета под названием «Красный Хогвартс». Сегодня — о молодости одного из двух наших выпускников, похороненных в Кремлевской стене)

Аврамий Павлович Завенягин родился под звон колоколов в светлый день Пасхи, 1 апреля все того же общего почти для всех моих героев 1901 года. Произошло это на железнодорожной станции Узловая, что в Тульской области. Родился он в семье паровозного машиниста Павла Устиновича Завенягина, и был девятым и последним ребенком.



Свое редкое имя – Аврамий – получил благодаря популярному тогда «Сытинскому календарю», утверждавшему, что 1 апреля – день Святого мученика Аврамия. Позже в имя усилиями паспортисток вкралась вторая буква «а», благодаря чему у детей нашего героя оказались разные отчества: сын всю жизнь был Юлием Аврамиевичем, а дочь – Евгенией Авраамиевной.

В многодетной семье, впрочем, количеством букв не заморачивались и звали последыша просто Авраней.

Но это продолжалось недолго.

Практически всю жизнь Аврамия Павловича звали именно Аврамием Павловичем, это отмечают все мемуаристы. Всегда звали. Даже когда он был студентом-первокурсником.

Вот что писал его однокашник Василий Емельянов, наш Ядерщик: «Авраамий Павлович Завенягин был бывшим секретарем укома, его всегда, даже в студенческие годы, звали — Абрам Павлович». Ему вторит и другой бывший студент Горной академии, геолог Леонид Громов: «Я не помню, чтобы кто-нибудь называл его по имени, только Абрам Палыч. Не помню, чтобы кого-нибудь из студентов, кроме него, называли по имени-отчеству. … И это получалось само собой, безо всяких с его стороны претензий или подсказок».

(Мы продолжаем цикл очерков из истории нашего университета под названием «Красный Хогвартс»).

В НИТУ «МИСиС» сейчас очень активно отмечается 75-летие Великой Победы. Это будет первый большой юбилей без ветеранов. Еще на 70-летие в университете были живы четверо, если не путаю, участников войны, за эти пять лет они все ушли.

Дальше — только документы. Но, как историк, хочу заметить, что иногда документы впечатляют не меньше, чем рассказы живых людей. Мне часто вспоминается мое прошлогоднее расследование загадки, связанной с четырьмя не совсем обычными сотрудниками нашего университета.

Как и все интересные исторические расследования, оно началось с малого. Я бы даже сказал — с малого и скучного. Со скучного наследия бюрократов — протокола заседания Правления Московской горной академии в июне 1924 года:

«Параграф 25. Слушали: Заявление топографов геодезистов С. Лобик, В. Федорова, Румянцева, Орешкина о зачислении их на службу в состав топогр. геодезич. партии Комитета по Грозненским разведкам при М.Г.А. Постановили: Зачислить».



Скучный документ валялся в столь же скучном архивном деле топографа Федорова Василия Андреевича. Мало того, что скучном, так еще и худом как велосипед — всего 18 листочков. Работая в архиве, пролистать я его решил исключительно из чувства долга и ничего интересного не ожидал.

Заявление о приеме на работу, уведомление о приеме, дежурные справки о праве работников ВТУЗов на дополнительную жилплощадь в 20 квадратных аршин и запрещении «уплотнения», командировочное в Чечню…

Что это?

25 июня 1924 года начальник административно-хозяйственного управления Мирон Чередниченко отправляет телеграмму в Грозный ректору Московской горной академии, знаменитому академику Ивану Губкину: «ФЕДОРОВ БЫВШИЙ ОФИЦЕР БЕЛОЙ АРМИИ НЕОБХОДИМО ПОРУЧИТЕЛЬСТВО Я ЕГО НЕ ЗНАЮ ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ».

Мой первый герой в этом цикле очерков был практически никому не известным человеком, второй – самым, наверное, знаменитым студентом МГА, третий занимает промежуточное положение – о нем периодически вспоминают СМИ, но не так, чтобы настойчиво и с энтузиазмом. А началась эта история со старого анекдота про богатого папу скромного студента. В общем, пошли знакомиться!

Вот он. Согласитесь – красивый молодой человек. Даже не то, чтобы красивый… Ухоженный – так будет точнее.

С другой стороны – а что бы ему не быть ухоженным? Сегодня его назвали бы мажором, потому как на наши деньги он был сыном олигарха. Звали юношу Владимир Васильевич Аршинов, и был он сыном купца первой гильдии Василия Федоровича Аршинова, сукнодела-миллионщика и поставщика двора Его Императорского Величества, сделавшего огромные деньги на поставках обмундирования для русской армии.

Папаша презанятный, надо сказать, был человек. Родился в уездном городке Саранске, ныне гордой столице Мордовии, в многодетной семье крестьянина, перебравшегося на заработки в город и записавшегося в мещанское сословие. Одиннадцати лет от роду был отдан «в люди» — «мальчиком» в лавку села Починки. Получив должное количество тумаков и шишек и постигнув мир торговли изнутри и с самого низа, повзрослевший «мальчик» в 1872 г. 17-летним Д`Артаньяном отправляется покорять столицу. Правда, за неимением какой-либо лошади, пусть даже и оранжевой масти, Аршинов-старший ушел в Москву безо всякого пафоса – пешком и без обуви.

А вот дальше начинается интересное. В отличие от множества амбициозных провинциалов, Василий Аршинов не сгинул бесследно на московских изогнутых улицах.

Очень люблю работать со списками. Ни один охотник, вставший на след; ни один рыбак, выводящий своего жереха; ни один сыщик, расследующий кражу лифчика с бельевой веревки… Все они не знают и сотой доли того азарта, который возникает у историка при работе со списками давно ушедших людей.

Они где-то там, в темноте. Невидимые, неслышимые и безмолвные. Забытые практически всеми жителями Земли– им уже давно не перепадают ни мнемоны, ни даже лямишки. У счастливчиков есть родственник, в наш дурацкий суетливый век зачем-то озаботившийся «генекологическим древом». У большинства нет даже этого.

Ты входишь туда, в эту непрогрядную черноту, один. Ты понятия не имеешь, куда идти. Всё, что у тебя есть – фамилия и инициалы. Жалкое имущество, если честно. Особенно если фамилия – Кузнецов или Смирнов. «Иметь в Германии фамилию Мюллер…», ога, ога. Но ты идешь, просто потому, что бываешь здесь частенько, и на ощупь знаешь расхожие тропки, где можно зацепить какой-то хвостик, унюхать какой-то след. Ты не знаешь, сколько ты будешь бродить, и понятия не имеешь, как ты выйдешь – с пустыми руками, или выведешь на свет человека.

Да, по-прежнему мало кому интересного, но уже не безразличного тебе. А это почему-то важно – вывести его на свет. Я не знаю почему. Горчев, уже довольно давно ушедший туда, как-то написал эссе, которого мне и под угрозой расстрела не написать. Вы наверняка его читали, про Предназначение, а если не читали, то вы какие-то странные люди, обкрадывающие сами себя. Ну да, то самое: «На самом же деле, узнать своё Предназначение не очень сложно: если человек делает что-то просто так, не за деньги, и вообще никому это на*** не нужно, то это означает, что вот это самое и есть его настоящее Предназначение». Я бы так громко не сказал, конечно, но что-то в этом есть.

Просто… Они там совсем одни, понимаете? Совсем-совсем. А так про них узнаю хотя бы я.

Ладно, если без романтики и соплей, то все очень просто.

11 сентября 1903 г. в семье осевшего в Москве крестьянина-старовера Павла Алимарина родился сын, которого назвали Ваней.

Ване Алимарину не везло с образованием. Нет, начальное образование он получил — в Рогожском училище.


Ваня Алимарин (в центре) — ученик Рогожского училища.

Нет, не в том Рогожском училище, которое сейчас Московское старообрядческое духовное училище, а том Рогожском училище, которое сейчас Детская музыкальная школа имени Н.А. Алексеева. Да, того самого Николая Александровича Алексеева, который знаменитый московский городской голова, основатель и первый директор училища. Который потом передал директорство своему двоюродному брату, известному предпринимателю и промышленнику Константину Сергеевичу Алексееву, более известному под сценическим псевдонимом «Станиславский». Да, тот самый, который «Не верю!».

Но я отвлекся. Вернемся к Ване, который закончил Рогожское училище.

Банальней этой фотографии разве что семейные снимки. Студенческая компания друзей-однокурсников сфотографировалась на память – что может быть тривиальнее? У кого из учившихся в вузах и, особенно, живших в общежитии нет подобных фотографий с соседями по комнате? Студенты тоже вполне банальны и ничем особым не выделяются – технический вуз, будущие инженеры. Двое постарше, остальные практически одногодки в возрасте «едва за двадцать». Двадцать один, если быть точным. По нынешним временам – дети, практически. Поскольку вуз столичный, а контингент общажный, резонно предположить, что перед нами провинциалы, съехавшиеся в Белокаменную со всех концов страны. Так и есть – тут и льняная Кострома, и нефтяной Баку, и пожарно-каланчевский Витебск, и зарубежная тогда Чита, столица иностранного государства с названием «Дальневосточная республика», признанного, правда, только Советской Россией.

Выдают их разве что глаза – слишком уж тяжелый взгляд у этих двадцатилетних пацанов. Обычно так смотрят матерые мужики, жизнью обстоятельно битые и во многих щёлоках варенные. Разгадка — на календаре: 1922 год. По окраинам страны еще полыхают последние очаги Гражданской, еще идет война на родном для одного из них Дальнем Востоке, но по большому счету в России наконец-то затихает страшная семилетняя кровавая мясорубка, едва не опрокинувшая страну в небытие. Завершается «веселое время», как его назвал их ровесник – не по годам, а по судьбе – по имени Аркадий Голиков. Тот самый лихой красный командир, которому еще только предстоит стать создателем великой советской детской литературы Аркадием Гайдаром. Засыпает страшное чудовище Смуты, на проклятые времена бодрствования которого и пришлось взросление этих юношей, ровесников буйного и бурного XX века.

Едва отпраздновавшие свой двадцать первый день рождения, они видели в этой жизни всё.

Раз уж речь зашла о Фадееве, нельзя не вспомнить еще об одном студенте Московской горной академии – Николае Константиновиче Костареве.

Он родился в 1893 г. в Перми в семье казачки и разночинца. В этом самом 1893 году Антон Павлович Чехов плыл на Сахалин, долго смотрел с борта на свинцовые волны стылого Охотского моря, а вечером записал в книжечке: «Когда с мальчика, начитавшегося Майна Рида, падает ночью одеяло, он зябнет, и тогда ему снится именно такое море».

Родившийся в тот год мальчик Коля — видел такие сны.


Пермь и сегодня является довольно брутальным городом, а уж до революции, окромя заводов да кабаков там мало что водилось. К счастью, никакая окружающая среда не может отменить книги, в которых есть все то, чего недостаточно в реальности — мечта, приключения, романтика и чудеса.

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров,
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.

Детям вечно досаден их возраст и быт,
И дрались мы до ссадин, до смертных обид,
Но одежды латали нам матери в срок,
Мы же книги глотали, пьянея от строк.

Продолжаем разговор про мальчиков с фотографии

Геолог

Рядом с Фадеевым – Алексей Александрович Блохин, тогда, конечно, просто Алёша. Он известен несравненно хуже Фадеева, биография, соответственно, изучена без подробностей, поэтому рассказ будет много короче.


Алексей Блохин

Алексей старше своих соучеников – он родился 31 мая 1897 года, то есть на этом снимке ему уже двадцать пять. Он вообще самый старший на этом фото – Иван Апряткин, бывший деятель профсоюзного движения Азербайджана (второй слева в нижнем ряду), младше его на год, 1898-го года рождения. Все остальные – сопляки, родившиеся уже в XX веке.


Иван Апряткин

С Фадеевым Блохина роднит происхождение – у обоих отцы свой трудовой путь начинали сельскими учителями. Только если Фадеев-старший скоро примкнул к народовольцам и после первого ареста получил так называемый «волчий паспорт», лишающий его права проживать во многих местах России и заниматься учительством, то Блохин-старший так и учительствовал. Учительствовал всю свою жизнь в деревне Головино Костромского уезда, где и родились его дети. Когда выросли первые ученики – он учил их детей, выросли дети – учил внуков. И так 44 года подряд. Очень простой рецепт.

Это был совсем другой дореволюционный типаж, оказавшийся очень живучим – не революционеры, а низовая российская интеллигенция, всю свою жизнь в поте лица своего возделывающая доставшуюся ниву. Живущая среди народа и ничем, по большому счёту, от него не отличающаяся, вместе с ним переживающая все выпадающие радости и невзгоды. Все эти священники, врачи, учителя – окормляющие паству, каждый в своем секторе, и не требующие награду. Всегда мечтающие: «Лишь бы детям доля полегче досталась», и выбивающиеся из последних сил, чтобы дать детям нормальное образование.

Так было и у Блохиных.

Металлург


Иван Тевадросович Тевосян, как вы наверняка догадались — армянин по национальности. Именно Иван Тевадросович. Привычное «Иван Федорович» — русифицированный вариант. Кстати, по одной из версий, «Федоровичем» его сделал не кто иной, как товарищ Сталин. Якобы вождь самолично зачеркнул на поданном документе армянское отчество и написал сверху «Федорович». Это, впрочем, почти наверняка выдумка. Но не верно и любимое армянскими авторами «Ованес Тевадросович». Не возьмусь говорить о причинах, но факт остается фактом – отец нашего героя, небогатый портной из города Шуши, что в Нагорном Карабахе, всех своих детей, кроме младшего Вартана, назвал неармянскими именами: Юлия, Иван и Изабелла.

А вот про этого студента Московской горной академии ничего искать не пришлось, он, пожалуй, самый известный из персонажей «Красного Хогвартса». Однако, пообщавшись с сегодняшними студентами, я убедился, что большинство из них про него и не слышали. Пришлось заняться ликбезом, тем более, что от его биографии я всегда впадаю в оцепенение — настолько велико ее поражающее действие.


Вы вот знаете, что это за дедушка пенсионного возраста семитской наружности? Ну, который справа со злобным лицом неумело позирует у яблони? У, брат!!! Это Ефим Павлович Славский, человек невозможной, немыслимой биографии.

Полукровка — маму звали Евдокия Петровна. Папа, отставной царский солдат Файвель Славский, подарил мальчику отчество «Павлович», и больше ничего сделать не успел, поскольку рано умер. Родился и вырос мальчик на землях Области Войска Донского, что уже как бы внушает. Еврейский мальчик, выросший среди казаков — это, знаете ли, похлеще любого Маугли. Но мальчик Фима всю свою жизнь занимался тем, что убивал стереотипы.

Трудовую деятельность начал шахтером на угольных шахтах Макеевки. Как по другому поводу писал Жванецкий: «Еврей в угле — уже смешно». Но Славский на этом не остановился. В стране произошла революция, и еврея-шахтера сменило не менее экзотическое словосочетание «еврей-буденновец». Да-да, те самые «Мы красные кавалеристы, и про нас...». Всю Гражданскую войну Ефим Славский прошел в составе Первой Конной. Из-за огромной физической силы и безоглядной храбрости в армии был в большом авторитете.

(начало здесь)

У Революции, как известно, много неприятных привычек. Она не только пожирает своих детей, но и любит жонглировать людьми, то забрасывая их в горние выси, то роняя в самую грязь из князей. Но даже те, кого забросило на вершину, редко бывают счастливы. Революция – дама ветреная.

Когда самодержавие пало, Федоровский уверенно пошел в гору, и немудрено — Революция была его стихией, слом старого порядка будоражил его по-настоящему, заставлял петь его свободолюбивую душу. Ветры перемен, задувшие в феврале, грозили обернуться для страны ураганными шквалами, но Федоровский не боялся – он был счастлив.

Когда человек окрылен, он либо взлетает, либо разбивается. Федоровский, как я уже сказал, высоту набирал очень уверенно. Никому не известный старший лаборант (место преподавателя он получит только в 1918 г.) делает стремительную карьеру. В марте 1917 он работает в вышедшей из подполья Нижегородской организации РСДРП (б), в мае его избирают членом Временного окружкома РСДРП с правом совещательного голоса, все лето он выпускает газету «Интернационал», на страницах которой вновь жжот глаголом Степан Финляндский. Скрывавшийся за этим псевдонимом Федоровский все-таки был журналистом милостью божьей — сохранившиеся статьи убедительно свидетельствуют, что и многим сегодняшним мэтрам публицистики есть чему у него поучиться. Вскоре наш герой набрал такую популярность и в городе, и в губернии, что возглавил сначала Нижегородский совет рабочих и солдатских депутатов, а потом — и губернский комитет партии. После Октябрьской революции Федоровский, большевик с дореволюционным стажем и член РСДРП с 1904 года, встает во главе всей Нижегородской губернии, одного из крупнейших и экономически развитых регионов страны.

Раз уж в рассказе про мажора всплыла фамилия Федоровского, пора уже, наверное, рассказчику закончить свой «сумбур вместо истории», и вернуться к началу. Рассказать, наконец-то, откуда все-таки взялся наш Красный Хогвартс, как он появился на этой земле и кто в этом повинен. Лучше поздно, чем никогда, да.

Они оба были провинциалами и сверстниками – родились в 80-х годах XIX века. Да, еще оба занимались кристаллографией и минералогией.

Во всем остальном столь несхожих людей еще поискать.

Первый, Дмитрий Артемьев, родился в Нижнем Новгороде «в семье чиновника», как он всегда осторожно указывал в анкетах. На самом деле папенька Николай Иванович Артемьев если и был чиновником, то весьма непростым. По молодости, проведенной в Белоруссии, он и впрямь какое-то время числился «в штате канцелярии Минского Губернатора», но уже в 1871 году, еще до рождения сына, служил полицейским надзирателем города Кобрина, потом был приставом и помощником полицмейстера в Перми. Там же, в Перми, и дослужился до начальника Пермского Исправительного Арестантского отделения. Именно так назывался печально известный пересыльный замок, поставленный за городом на знаменитом Сибирском тракте, куда небезызвестный пермский конвой ежедневно доставлял арестантов, шедших в Сибирь на каторгу и в ссылку.


Пермское Исправительно-Арестанское Отделение — фото сотрудников и знак. К сожалению, фото не датировано, поэтому можно только гадать — есть ли на нем Артемьев-старший.

Сегодня в выпуске: взбесившаяся пишмашинка в Наркомпросе; 85-летний снайпер; к вопросу в о влиянии солнечной активности на революцию, «Папа Римский, открой архивы!» и многое другое.

---

Вартан Тигранович был мелкий бес. Нет, правда-правда – это прославленное Федором Сологубом словосочетание описывало его идеально. Но проблема была не в этом.

Проблема была в том, что он был прОклятым мелким бесом. Причем проклятие на нем висело очень редкое – Вартан Тигранович был проклят удачливостью. Ему всегда дьявольски везло, и в этом была основная причина всех его проблем. Поэтому лучше всего начать этот очерк так:

Вартан Тигранович Тер-Оганезов был мелким бесом. Очень удачливым и потому глубоко несчастливым мелким бесом.


У всех моих неположительных героев какие-то мистические проблемы с фотографиями. Это единственное его изображение, что я нашел. Рисунок Л.Н. Радловой.

Он родился 10 октября 1890 года в городе Тифлисе в семье коллежского регистратора Тиграна Вартановича Тер-Оганезова. Коллежский регистратор (он же «елистратишка простой») это – напомню – четырнадцатый, самый низший чин знаменитой «Табели о рангах». Он даже прав на личное дворянство не давал, только на почетное гражданство. Тот самый чин, о котором Александр «наше все» Пушкин предельно честно написал в «Станционном смотрителе»: «Сущий мученик четырнадцатого класса, ограждённый своим чином токмо от побоев, и то не всегда». Последнее замечание очень показательно, особенно если вспомнить, что один из персонажей рассказа «Смех и горе» Николая «Левши» Лескова именует коллежских регистраторов не иначе как «Не бей меня в рыло». В общем, папа у него был не самых больших чинов.

Сегодня в выпуске: преторианская гвардия Революции, когда персидское казачество восстало, резидент с кокаином, тайна первого слева и многое другое

Когда я занимался Мелким Бесом, то бишь Вахтангом Тиграновичем Тер-Оганезовым, мне попался… Уже хотел произнести слово «любопытный», но на самом деле – нет. Совсем не любопытный документ попался, попалась «цидулька бюрократическая обыкновенная». Это приказ № 192 по Московскому геологоразведочному институту от 23 октября 1931 г.: «Утвердить с 22/X 31 г. Методическое Бюро Геофизического Отделения в следующем составе: Думпис М.Ф. – председатель Методбюро; Шпигель С.А. – секретарь Методбюро; члены Методбюро: Заборовский А.И., Тер-Оганезов В.Т., Бончковский В.Ф., Баранов В.И., Левшин В.Л., Сорокин Л.В., Малышев Н.П. и два представителя от студорганизаций. И.О. директора МГРИ Митрофанов».

Ну и что в нем интересного, спросите вы? Интересное в нем – фамилия председателя, отвечу вам я. Когда я напишу в Википедию статью про Макса (он же Марк) Франциевича (он же Фрицевич) Думписа (он же Думбис и Думпеис), то сразу под фамилией мне придется выдать перечень плохо стыкующихся между собой профессий:



Думпис, Макс Францевич — известный советский революционер, военачальник, востоковед, дипломат, разведчик и геофизик.

И все это чистая правда. В биографии этого человека «генерального консула СССР в Кашгаре» мирно сменяет «студент Московской горной академии», «резидент советской разведки в Мазари-Шарифе» ничуть не мешает «ректору Московского горного института» а «комбриг 170-й бригады 57-й стрелковой дивизии четвертой армии Западного Фронта РККА» вполне себе сочетается со «старший научный сотрудник АН СССР по группе технической физики».

Это время, уважаемые читатели. Это было такое время и такие люди.

Сюжет первый, воин: «Берзини, Споргисы, Клявини...»