Жил да был большевистский публицист и редактор М. С. Ольминский, и был он борцом против лишних слов. Тут и там раздавались его гневные тирады вроде следующей: «Почитайте наши теперешние газеты — сколько в них воды! Если «декабрь», то прибавят «месяц» — как будто декабрь может быть не месяцем, а вороной! Или «целый ряд ораторов» — как будто бывает половина ряда! Или «окружающая обстановка» — как будто бывает обстановка не окружающая».
И вот однажды в газету, где работал наш герой, поступила заметка о демонстрации в Твери. Заканчивалась она так: «Явившаяся на место происшествия местная полиция арестовала восемь человек демонстрантов». Ольминский немедленно приступает к вытравливанию лишних слов: «…„Местная“ — разве в Твери могла явиться полиция не местная, а казанская? Затем — „явившаяся на место происшествия“; разве могла она арестовать, не явившись? А „полиция“ — кто же арестует, кроме полиции? Наконец, „человек демонстрантов“ — конечно, не коров и не прохожих. Остается для печати: „Арестовано восемь“; только и нужно, а всё остальное — вода».
Против таких сокращений выступал другой большевик, П. А. Красиков: после правки М. С. Ольминского, мол, остается только точка в конце статьи.
— Клевета! — отвечал Ольминский, — Остается не только точка, но и два слова, которыми всё сказано.
И вот однажды в газету, где работал наш герой, поступила заметка о демонстрации в Твери. Заканчивалась она так: «Явившаяся на место происшествия местная полиция арестовала восемь человек демонстрантов». Ольминский немедленно приступает к вытравливанию лишних слов: «…„Местная“ — разве в Твери могла явиться полиция не местная, а казанская? Затем — „явившаяся на место происшествия“; разве могла она арестовать, не явившись? А „полиция“ — кто же арестует, кроме полиции? Наконец, „человек демонстрантов“ — конечно, не коров и не прохожих. Остается для печати: „Арестовано восемь“; только и нужно, а всё остальное — вода».
Против таких сокращений выступал другой большевик, П. А. Красиков: после правки М. С. Ольминского, мол, остается только точка в конце статьи.
— Клевета! — отвечал Ольминский, — Остается не только точка, но и два слова, которыми всё сказано.
