40 лет назад, но — как вчера
Это — продолжение рассказа. Начало — «Знать небо» — здесь.
31 июля 1981 года — эта дата, как
Посмотрите сами на карту.
Двойная красная линия как раз и показывает, как лунная тень бежала по Земле — внутри нее наблюдатель мог видеть полную фазу затмения в течении непродолжительного (до двух минут) времени: вместо Солнца черный круг неосвещенного полушария Луны, окруженный янтарным сиянием солнечной короны и языками пламени протуберанцев, на вечерней плотности темном, но не черном небе несколько ярких звезд и планет, заревое кольцо по всему периметру горизонта; за пределами «двойной-сплошной» — только разной величины частные фазы — когда Луна не закрывает Солнце полностью, проходит немного мимо. Но даже частными фазами покрывалась практически вся Страна Советов. Такое не случается каждый год. Можно даже сказать, что со Страной Советов подобное стечение обстоятельств приключилось единожды — первый и последний раз.
Итак, рано-рано, солнечным июльским утром 31 июля 1981 года над водами Черного Моря вблизи турецких берегов Солнце взошло уже закрытое Луной. Я с трудом могу представить, как это могло выглядеть — затянувшееся, ясное, но почему-то хмурое утро, вместо Солнца темное пятно окруженное неясным сиянием… была ли видна корона так низко — на самом горизонте?
Но уже через несколько минут лунная тень, движущаяся со скоростью сверхзвукового самолета, достигла черноморского побережья Грузии. Высота Солнца там была все еще небольшая. И я не уверен, что на хóлмах всей Грузии нашлось достаточно удобных мест для созерцания затмения — Кавказские горы могли испортить все наблюдения… Поэтому известные мне тогда любители астрономии устремились немного восточнее — на хóлмы Северного Кавказа — территорию РСФСР, где по счастливому стечению обстоятельств располагались несколько гостеприимных наблюдательных баз советской астрономии тех лет — Специальная Астрофизическая Обсерватория и Кисловодская Наблюдательная Станция.
Дальше — все с той же стремительностью — лунная тень пересекла северный Каспий, Северный Казахстан, Южный Урал, Алтай, Забайкалье, что бы выйти в Приморье и коротко «чиркнув» по Сахалину уйти в акваторию Тихого Океана, и вблизи Гавайских островов покинуть поверхность Земли.
Все это путешествие лунной тени обошлось в 2 часа 55 минут. Представляете? — от Черного Моря до Сахалина за 2 часа 55 минут?! — Нам с Вами до стремительности лунной тени даже с могуществом современных транспортных технологий очень и очень далеко. Но стоит ли на нее равняться? Куда познавательнее просто хотя бы раз в жизни оказаться на ее пути в хорошую погоду и увидеть своими глазами полное солнечное затмение. Я никогда его не видел, но те мои друзья, которые видели и отправлялись ради этого за многие тысячи километров от родного дома (не всегда же Лунная тень так подыгрывает Советскому Союзу или России), тратя на это такие деньги, которые я и в руках-то не держал никогда, носят в себе эти впечатления долгие годы и десятилетия. А как начнется, зайдет вдруг разговор о затмении, так буквально видно, как в их глазах зажигается отражение бриллиантового кольца — последнего лучика затмевающегося Солнца… Как-будто там — в глазу — машина времени.
Я в те годы был совсем небольшой, если не сказать — маленький. И о поездке в экспедицию в полосу полной фазы не помышлял. А шанс, между прочим, был. Я уже учился в Планетарии — на самом младшем курсе. Но в советской образовательной системе все были равны и ежегодно проводилась Всесоюзная Астрономическая Олимпиада — для всех категорий — для 5-7 классов (я был в 5-м), для 8-классников, и для старшеклассников (9-10 классы той еще образовательной системы, которая умудрялась быстрее и доходчивее вправлять знания в мозги подрастающего поколения). Для каждой возрастной категории призом за первое место была поездка на затмение. Но первую в жизни астрономическую олимпиаду я провалил — моя фамилия болталась в конце списка участников — очевидно, хуже меня не было никого. И поэтому я мог надеяться лишь на то, что в Москве 31 июля будет хорошая погода, что каким-то образом отыщется открытое место, что в 5 часов 45 минут я уже буду не спать и увижу как слегка прикрытое Луной Солнце поднимется над горизонтом и… между прочим не так уж и слегка — максимальная фаза в Москве составляла 73% — это почти три четверти диска солнечного должна была закрыть Луна. И не заметить такое я тогда считал невозможным. Думал, что явление это будет наблюдать вся Москва — от мала до велика… Я был излишне высокого мнения о взрослых людях, которые на самом деле всего лишь зарабатывали на хлеб, отмечали общепринятые партией праздники и тихонько, что бы это не дай бог не сбылось, строили коммунизм…
Сам же я два первых летних месяца был в пионерском лагере — 100 километров к югу от Москвы. Там, между прочим, и условия для наблюдений были бы удобнее (горизонт не завален ничем открыт), и фаза на пару процентов побольше. Но затмение выпало ровно в пересменку и я приехал в Москву накануне события. Разумеется, я тот час же отправился в Планетарий — там должны были проходить какие-то наблюдения для тех несчастных воспитанников астрономических курсов, которым не судьба была поехать в настоящую экспедицию в полосу полной фазы.
Проучившись год в Планетарии и даже сдав свои первые переводные в нем экзамены я никого в нем не знал, кроме руководителя нашего курса, который таковым уже не являлся — ведь я перешел с младшего на средний, а кто там будет вести? — это для меня был вопрос… Тем не менее я задал более важный вопрос прямо администратору — наблюдать затмение в Планетарии будут. Ответ был обнадеживающим:
— Будут, но ты рано приехал. Все собираются в 11 вечера на Астроплощадке. Голубев проводить будет.
Сейчас не всем понятно, зачем собираться в 11 вечера, если затмение рано утром, но если подумать, то можно понять — на такси мы тогда почем-зря не ездили в 12 летнем возрасте, а в 5 утра метро еще не работало. Вот именно поэтому планетарцы собирались с вечера и надеялись использовать доставшуюся в нагрузку ночь для полноценных наблюдений всего остального — звезд, планет, Луны — нет, с Луной фокус не проходил, ведь она по-утру намеревалась затмить Солнце, а значит и взойти могла только с ним вместе — никак не ночью…
Я вернулся домой, как-то прожил вторую половину дня в бесконечном ожидании, и уже в пол одиннадцатого был на астроплощадке. Я приехал не первый. Но среди слоняющихся в сумерках по площадке планетарцев я никого не знал — это все были ребята на грани школьного и институтского возраста. Меня они игнорировали. На вопрос: «Где Голубев?» они, глядя презрительно сквозь умные очки, недоуменно переспрашивали: «Какой Голубев?», давая тем самым понять, что полагают — наверное я забрел сюда по ошибке.
Через несколько таких тычков я все же получил ответ на свой вопрос:
— Леонид Фёдорович в свой кабинет пошел за окулярами. Обсерватория уже открыта, а окуляры вечером администратору сдали. Хорошо, что у Леонида Фёдоровича есть запасной комплект. Так бы без наблюдений остались.
На меня смотрела крупная и по-восточному яркая девушка, неожиданная, но добродушная на вид.
— Меня Юля зовут. А тебя?
— Андрей — смутился я.
— Ты наблюдать затмение приехал?
— Да.
— И будешь с нами всю ночь? Спать не захочешь?
Этот вопрос меня разозлил. Не сам по себе, но в совокупности с надменным отношением старшекурсников, не считавших меня за равного. «Да знаете ли вы все сколько ночей я уже не спал в своей жизни, что я вообще спать не люблю ночью — меня фиг уложишь!!!...» Но всего этого я выпалить не успел, потому, что к калитке астроплощадке приблизился мужик в сопровождении двух умников в очках и Юля указала мне на него.
— Вот Леонид Фёдорович Голубев — и уже продолжила обращаясь к нему — Тут мальчик… Андрей… приехал затмение наблюдать с нами.
Такое представление мне не очень понравилось и я не дав Юле договорить начал разруливать ситуацию:
— Никакой я не мальчик. Я — кружковец московского планетария, младший курс окончил, у Кашинского Сергея Ивановича. Мне сказали, что сегодня будут наблюдения… то есть завтра будет затмение… и что бы я к 11 часам приехал… сюда… администратор сказала…
Голубев посмотрел на меня выдерживая паузу и соображая, что ответить этому внезапно свалившемуся на него вечернему сюрпризу. По всему было видно, что мужик он добродушный, безотказный и думает сейчас лишь о том, как бы обставить дело так, что бы показаться серьезным и не дать мне борзеть с первой же минуты.
— Экзамены сдал?
Это был удачный для меня вопрос. Мне было чем гордится: Кашинский из экзамена делал казнь и пытку грозясь, что ни в первый день ни во второй — через неделю — у него не сдаст никто. Валил всех и каждого. Но я сдал и получил в подарок от него за это Звездный Атлас Михайлова — купить такое было в те годы невозможно и приз реально был крутым.
— Сдал, и самым первым сдал. У Кашинского это не просто и…
— Родители в курсе? Волноваться не будут? — прервал мое бахвальство Голубев — Ну, если ночью замерзнешь или спать захочешь, в моей каморке сможешь вздремнуть.
Похоже Голубев понял, что парень хоть и болтун, но вменяемый, внезапный фокус не выкинет, и перешел к инструктажу:
— Затмение только утром, а пока будем наблюдать то, что сможем… — он поднял голову к небу, вечернюю синеву которых затягивали невесть откуда взявшиеся облака — Прогноз на эту ночь «Переменная облачность» — будет затягивать, расходиться. Очень надеюсь, что к восходу Солнца распогодится. Ты пока с ребятами познакомься, с кем не знаком еще. Они тебе все расскажут. На самом деле они телескопом пользоваться умеют сами и я только ответственный за наблюдения.
Голубев вошел в пределы темного сада Астроплощадки и отправился в Обсерваторию. Юля последовала за ним, а я за Юлей, хотя идея знакомиться со всеми участниками наблюдательной группы, особенно теми, кто уже успел продемонстрировать свое пренебрежительное ко мне отношение, меня не привлекала. Однако, в этой сгустившейся темноте презрительный блеск очков меня уже не пугал, а в тесном пространстве под куполом обсерватории вдруг вообще исчезла разница между высокими и не очень, взрослыми и теми, кто еще только в начале планетарского пути — всем приходилось либо нагибаться к окуляру, либо лезть за ним на стремянку…
— Леонид Федорович! Мы тут уже на Альбирео навели. В искатель. Но без окуляров все без толку — кто-то громко, с интонациями отвечающего у доски отличника, произнес в обсерватории. — А я вот принес. Если у Вас тут Альбирео, то 56 крат ставьте — больше не надо. Вот держи… взял? Два других я в сейф положу. Дверца будет открыта.
Я почти не видел происходящее во тьме, но представлял себе, что сейчас будет установлен самый слабый окуляр, а те, что посильнее понадобятся для других каких-то объектов. Про Альбирео я уже читал в книгах — одна из самых эффектных двойных звезд — главная звезда оранжевая, а ее спутник голубой, но из-за резкого цветового контраста кажется — кому-как — то зеленоватым, то фиолетовым. Но сам я этого не видел никогда и предвкушал интересное зрелище.
Голубев отошел от телескопа и его голос раздался от противоположной стены (если можно так выразиться, ведь в Обсерватории стена только одна, и та — круглая):
— У вас сейчас уйдет за створки. Повернуть купол надо.
Раздалось грозное лязгание чугуна по чугуну. Сквозь него прорывалось чье-то кряхтение. Купол дернулся и нехотя двинулся совсем в другую сторону, чем это можно было предполагать — навстречу движению небесной сферы, а не вместе с ней. Голос отличника у окуляра выразил возмущение:
— Не туда! Сейчас вообще уйдет!
Купол остановился. Через секунду двинулся в другую сторону. Спустя еще несколько секунд и приступов индустриального грохота створки заняли именно такое положение, что в широкой прорези между ними точно по центру торчал силуэт трубы телескопа — то, что надо! Но облака сплошной пеленой уже бескомпромиссно затягивали эту часть небосвода.
— Ну, что, посмотрел, Нахаленок? — отодвинься! дай другим посмотреть, а то сейчас все затянет…
Оказывается занудного «отличника» звали Нахаленок… вот так прозвище? Как на самом деле его зовут?
У окуляра началась возня.
— Затягивает — сказал один голос.
— Уже не видно — сообщил другой.
Я вышел из обсерватории. Небо над Москвой было затянуло окончательно. Да… с Альбирео не повезло. Но быть может с затмением все будет нормально, распогодится.
Разговоры в обсерватории перешли в другое русло. Обсуждали уехавших в экспедиции, и как оказалось — в разных направлениях, коллег-астрономов. Взрослые выпускники астрономических курсов, как это следовало из диалогов, имели знакомства в ГАИШе, мимо которого я всего лишь раз в жизни проходил. Оказывается, «умные» поехали не на Кавказ, куда вне всякого сомнения ближе и дешевле, а в Забайкалье, где и прогнозы по погоде лучше и высота Солнца в полной фазе затмения будет максимальной — на меридиане в полдень.
Мне каким-то образом удалось присоединиться к разговору и стать его полноправным участником. Наверное, в темноте не бросалось в глаза, что мне стремянка по-нос. И задавая вопросы я узнал о перспективах нашего наблюдения много неожиданного.
— А мы здесь все равно ничего не увидим. Дома загораживают. Что бы здесь увидеть, надо или башню строить в три раза выше, либо на купол планетария лезть. Но нас туда никто не пустит.
— Хорошо, что вообще наблюдения разрешили.
— Да. До этого телескопа ночью не доберешься. По случаю затмения разрешили, а так…
— Разрешили, а что толку? Наблюдать вообще не здесь надо.
— А где?
— Например, в ГАИШе
— Как туда попасть?
— Надо уметь, связи иметь.
— Ребята, возьмите с собой в ГАИШ, раз у Вас есть…
— Ха-ха! Нахаленок, бутылка портвейна!
— Да вы издеваетесь? Откуда я возьму?!
Тут я понял, что к Нахаленку отношение старших планетарцев еще более издевательское, чем ко мне. И это меня успокоило.
По жестяной кровле купола застучали капли. Дождик!
— Закрывайте скорее створки, объектив испортим!
Внутри обсерватории вспыхнула активность — как на подводной лодке Капитана Немо, когда она входила в подводный водоворот — ни меньше. Было даже здорово присутствовать при таком экшне: секунду назад спокойно беседовавшие члены экипажа вдруг бросаются каждый к своему штурвалу, троссу, стремительно карабкаются по вантам и… закрывают створки купола, опускают тубус телескопа закрывают противоросник крышкой… вот, только когда опять всплывать будем? — лишь это остается непонятным…
В обсерваторию вошел Голубев:
— Дождь пошел. Успели закрыть? Объектив не намочили?
— Все в порядке, Леонид Фёдорович. Успели.
— Ну, молодцы. Может тогда закроем обсерваторию и ко мне пойдем. У меня горячий чай.
— Мы потом, закрывать не надо…
Но я за Голубевым все же пошел. Во-первых мне интересно было, где его кабинет. А во-вторых я уже прилично заскучал — разговаривали эти дылды преимущественно между собой, а не со мной. И не всегда на свои вопросы я получал ответ. Может у Голубева при свете лампы я узнаю больше.
Кабинет Голубева оказался не в Планетарии… не совсем в Планетарии, а где-то на технической его территории, если пролезть в секретную калитку, обойти пол здания и найти нужную неприметную дверь. Он был больше похож на кладовую дворника или другую аналогичную подсобку. По форме — изогнутый коридор, узкий, заваленый какими-то приборами и запчастями. В глубине стол — к нему еще протиснуться надо.
За столом сидела Юля и полного телосложения добродушный парень — Сергей. В чашках дымился остывающий чай и в мутной стеклянной вазочке с отбитым краем несколько конфет-карамелек.
Очевидно, разговор был прерван дождем.
— Ребята закрыли купол. Успели. Я зря волновался. Ты, Андрей, садись вот туда… — Голубев предложил мне втиснуться куда я не понял, но я стал застенчиво объяснять, что и так постою и что чаю мне не надо, но наверное меня и не услышали, потому, что Юля еще раньше вернулась к теме разговора, начало которого случилось без меня:
— Леонид Федорович, а Вы полное солнечное затмение сами видели когда-нибудь.
— Видел — отвечал Леонид Фёдорович тоном бывалого морского капитана, который все на свете видел, все моря исплавал вширь и в глубину — Давно, правда. Я тогда в Бюраканской Обсерватории работал — в Армении. Но затмение было не у нас. Мы ездили…
— Ой, Леонид Фёдорович, а что Вы там в обсерватории делали — Юля вдруг сменила тему — что изучали?
— Я там лаборантом работал — роль бывалого капитана в исполнении Леонида Фёдоровича Голубева уже растаяла, как утренний туман — Фотопластинки проявляли, измерения по ним делали, в исследованиях Амбарцумяна участвовали. Он сам к нам приходил, с нами пластинки рассматривал. Но там совсем другая жизнь была. Тут вот город, на работу каждый день к 10 утра. А там природа фантастическая, горы, работа по ситуации — проявили все пластинки, что астрономы за ночь на снимали, все измерили, идем в поход, шашлык…
— Как же здорово быть астрономом, Леонид Фёдорович! А мне не быть… — грустно заметила Юля?
— Почему же тебе не быть? Ты молодая, красивая, вся жизнь у тебя впереди.
— Я же в Гнессинке учусь, Леонид Фёдорович. Я музыкант. Везде скрипку с собой таскаю, а не телескоп или фотоаппарат какой-нибудь.
— Юля, музыка это тоже очень хорошо — пытался возражать Голубев.
А я подумал — «Ну, вот, началось — «Музыка тоже хорошо» у них… да что может быть лучше звезд в этом мире!!!». И я заёрзал к выходу.
— Там наверное дождик уже кончился. Пойду посмотрю.
Никто не возражал. Сергей Никитин даже попытался следовать за мной, но его попытки вылезти из-за стола показались мне тщетными. Дожидаться его я не стал.
Дождя и правда не было уже. В Обсерватории шумели споры. Нахаленок (судя по голосу) отчаяно что-то доказывал, остальные реагировали на это иронично, часто смехом. Ровно в зените, в прогалине между облаков сияла звезда.
— Там вроде проясняется. Может наведем на что-нибудь?
Кто-то из ребят высунулся через дверь наружу.
— Нет, не успеем. Дырка маленькая.
Я остался перед входом и запрокинув голову смотрел в плывущую по облачному небу дыру в пространстве.
— Дождь прекратился — окликнул меня подошедший Сергей.
— Это наверное потому, что над нами нет облаков — ответил я
— Ну тогда прогнозы могут быть самые неутешительные…
В ожидании новых прогнозов я прошел несколько кругов по лабиринту сада, мимо темных силуэтов статуй Галилея и Коперника, Ньютона и Джордано Бруно. Уснувшие в ночи солнечные часы показывали, что времени нет — ни часов, ни минут. Замер на неведомой цифре «счетчик миллионов» и кажущие исполинскими шарами глобусы поочередно устраивали свои локальные затмения — то обсерватории, то армилярной сферы… Чирикали редкие птицы и глухими неожиданными шлепками отмечались яблоки, упавшие с развесистой яблони перед окном сторожа — что б просыпался иногда.
В какой-то момент я присел на скамейку под кроной дерева — она была сухой и теплой. Я сидел и наблюдал, как между ветвями деревьев плывут облака, изредка пропуская свет звезд в наш сад, замерший в ожидании затмения. Наверное я скоро задремал, хотя сам не заметил, как это случилось. И не знаю, сколько прошло времени, прежде чем меня растолкала Юля.
— Андрей, мы тебя потеряли. Пойдем, там в Обсерватории что-то показывают. Облака расходятся и это хорошо. Может и затмение увидим…
— Дома бы еще разошлись — пробурчал я сонно и поспешил за девушкой.
Действительно, облаков над нами почти не осталось, но по всему было видно, что вблизи горизонта они все еще так же многочисленны. Небо светлело, несколько звезд было видно и в Обсерватории уже на что-то навели, что-то обсуждали.
Это была гамма Андромеды. Тоже двойная звезда. Но более тесная, чем Альбирео в Лебеде. Около яркой оранжево-красной звезды угадывался близкорасположенный белый или голубоватый спутник. Как я понял, увеличение так и осталось 56 крат и большее в эту ночь не использовали. Наблюдатели через одного жаловались, что изображение сильно дрожит и что ставить увеличение больше нет никакого смысла — «И так все плывет, как над газовой плитой».
Оказывается, пока я дремал на лавочке, были попытки навести на звездное скопление «Хи-Аш» Персея, но так никто и не понял — навелись ли или мимо промазали — в поле зрения звезд полно, но если сдвинуться в сторону — тоже полно… Может так и должно быть везде? А как тогда понять — скопление это или нет? — Вот суть разговоров и споров, которые дошли до меня сквозь утреннюю дремоту с зябкое поёживание.
Но вскоре все разговоры сошлись к одной теме:
— Где взойдет Солнце?
Опытные наблюдатели пытались выставить склонение Солнца по координатам из астрономического календаря и навести телескоп на точку восхода «по приборам». Становилось очевидно, что самый высокий дом построили там, где и можно было ожидать — где должно взойти полуприкрытое Луной Солнце 31 июля 1981 года, если смотреть на него из Обсерватории Московского Планетария.
А между тем уже расцвело настолько, что и звезды растворились в утренней синеве, и сам восход уже был совсем рядом по шкале времени. Я успел не один раз усомниться в правильности этой поездки в Планетарий, ведь выйдя из дома и пройдя всего-то километр я мог преспокойно наблюдать абсолютно открытый горизонт с вершины Бирюлевского моста. Но мне зачем-то надо было обязательно в Планетарий, к астрономам — в центр Москвы — это умно?!
Зато я познакомился тут с Юлей, Сергеем Никитиным, Олегом-Нахаленком, ну и самое главное — с Леонидом Федоровичем Голубевым. И пусть даже не в самую лучшую погоду я побывал на самых настоящих ночных наблюдениях в Обсерватории Московского Планетария, в которой до сего момента я успел побывать лишь простым посетителем и видел в дырку окляра перевернутую звезду венчающую шпиль сталинской высотки. Значит сегодня все же было здорово. А уж затмение — это же частное, не полное. Сойдет и так…
Юле пришла мысль прогуляться к высотке — а вдруг пустят на какой-нибудь высокий этаж, на балкончик смотровой площадки например… или может быть оттуда — от высотки тот злопостроенный дом загораживать взошедшее Солнце не будет. И мы отправились к метро, через площадь Восстания к высотке. Благо пути было в пределах пяти минут. Но обойдя высотку вокруг ничего лучшего и открытого для наблюдений мы не нашли, а в закрытые подъезды нас само собой не пустили. И мы вернулись к Планетарию, где нас уже весь в нетерпении и волнении ждал Голубев:
— Где вы ходите? Я у сторожа ключи взял. На Планетарий поднимемся. Оттуда должно быть видно.
Это был неожиданный поворот событий. Наш «капитан затмения» был действительно бывалым астрономом и в трудную минуту выход нашел.
Вы вошли в спящий утренним сном планетарий через какую-то круглую колонну подпирающую вынос второго этажа, который без нее давно наверное упал бы за 50 лет агитации материалистического мировоззрения. Скудно освещенная винтовая лестница сделала несколько оборотов, прежде чем мы гремя и спотыкаясь оказались на техническом этаже, прошли по нему и вышли через чердачную будку на балюстраду вокруг купола.
Здесь был гораздо более лучший вид. Пробиваясь между летящими вдоль горизонта облаками плыла лодочка Солнца. Это была даже не лодочка, а тонко срезанная долька лимона. До максимальной фазы было ровно 5 минут — мы не пропустили самое интересное — успели!
Оказалось, что у всех были с собой какие-то специальные фильтры. Пялиться долго на Солнце незащищенным глазом не рекомендуется, даже если Солнце у горизонта и кажется неярким. Но через что смотреть на Солнце — это вопрос не всем понятный. Я прихватил с собой черный фильтр от маски электросварщика. Для наблюдений в телескоп он не годился — стекло из которого делают такие фильтры откровенно кривое и Солнце через него больше на кляксу похоже. Но просто глазом смотреть — в самый раз. У ребят были какие-то более цивилизованные штуковины, а в оставленной нами где-то внизу Обсерватории и вовсе использовалась специальная Призма Гершеля отводящая прочь 99,5% солнечной энергии.
Сейчас трудно себе это представить, но никто из нас затмение не фотографировал. Такое даже не приходило в голову. Это сейчас бы все от мала до велика обложились камерами с ультразумом, сотовыми телефонами и планшетами. Но в 1981-м году фотоаппараты были далеко не у всех. У кого был фотоаппарат, скорее всего не было штатива, а если было и то и другое, то требовался еще и телеобъектив миллиметров на 200-300, что бы хоть что-то могло получится, отличное от лучистой точки в облаках.
Поэтому мы просто любовались зрелищем и отмечали в разговорах между собой — прошла ли максимальная фаза, видно ли, что затмение пошло на убыль…
Между тем, у ребят оставшихся в обсерватории фотоаппарат был и было даже устройство крепления фотоаппарата к трубе телескопа. Им повезло: Немного позже максимальной фазы замутненное облаками Солнце все же выглянуло из-за дома и ребята смогли сделать несколько снимков. Я увидел снимки несколько дней спустя — В довольно приличном масштабе — 13х18 см — на полузатмившемся диске Солнца, подчеркнутом пеленой волокнистых облаков, были отлично проработаны веснушки солнечных пятен, столь многочисленные в 1981 году по случаю пика солнечной активности. Рассматривая эти снимки я был горд собой, что хоть и не я это сфотографировал, но в какой-то степени тоже причастен к процессу тем, что не поперся на мост в своем районе, а поехал в Планетарий и проторчал всю ночь на астроплощадке в ожидании затмения — проторчал не зря.
PS: Осенью 1981 года на общем собрании кружковцев Московского Планетария нам показывали результаты добытые счастливыми участниками двух наших экспедиций. Среди материалов были и фотографии, и даже киноматериалы снятые так, что дух захватывало — затмённое Солнце почти во весь кадр (проще говоря — в пол купола Планетария) пылающее языками протуберанцев и… все равно проплывающие перед всем этим грандиозным вселенским представлением облака — без них не обошлось нигде, но все же совсем они никому праздник не испортили. А в сравнении с нашими — московскими — облаками на Кавказе и в Забайкалье их и не было вовсе.
PPS: Но больше всего мне понравилось не это, а пейзажные фотографии того, как наблюдают астрономы затмение, как к наблюдениям готовятся, расставляют приборы, как выглядит их лагерь в чистом поле, за которым начинает лес, а за ним горы, снежные вершины, сияющие в небе неторопливые кучевые облака, голубая даль в которой, если внимательно присмотреться, можно даже днем увидеть те самые пути-дороги, что манят нас к далеким звездам, к неизведанным мирам, где тоже может быть есть какая-то жизнь… Мне вспомнились слова Леонида Федоровича, сказанные с грустью в голосе в его каморке ночью: «там совсем другая жизнь». Вот эта — другая жизнь и манила меня прочь от жизни обыденной, земной. И я решил, что надо во что бы то не стало тоже отличиться на очередной астрономической олимпиаде и получить приз — поездку в экспедицию на поиски «Другой жизни».
В качестве музыкального приложения предлагаю альбом, посвященный Солнцу — «Гелиос». В нем есть трек, посвященный полной фазе солнечного затмения — «Корона». Мне — никогда полную фазу солнечного затмения не видевшему — сподобиться на большее не удалось.
