Космонавт из НАСА Скотт Келли провёл год в космосе на МКС. Его воспоминания по поводу этой беспрецедентной проверки человеческой выдержки и физических нагрузок поднимают вопросы о возможности будущих полётов на Марс
Скотт Келли внутри симулятора «Союз» перед миссией. Эта капсула станет спасательной в случае катастрофы
[Это был первый американский космонавт, так долго остававшийся в космосе. Кроме того, в этой миссии использовалась новая, не применявшаяся ранее аппаратура, подробно фиксировавшая состояние экипажа. Абсолютные космические рекорды принадлежат российскому космонавту Геннадию Падалке, который суммарно провёл в космосе 878 дней, и Валерию Полякову – он провёл на станции "Мир", ныне несуществующей, 437 суток и 18 часов без перерыва / прим. перев.]
Я сижу во главе стола в столовой у себя дома, в Хьюстоне, штате Техас, и заканчиваю обед со своей семьёй: моей давней спутницей Амико, моим братом-близнецом Марком, его женой, бывшим членом конгресса, Гэбби Гиффордс, их дочкой Клодией, нашим отцом Ричи и моими дочерьми, Самантой и Шарлоттой. Повседневная вещь – сидеть за столом, есть обед вместе с любимыми людьми, и многие делают это каждый день, не особенно задумываясь над этим. Но лично я мечтал об этом почти целый год.
Я так часто представлял себе, как я буду участвовать в этом обеде. Теперь, когда я, наконец, присутствую здесь, он кажется мне не совсем реальным. Лица любимых мною людей, которых я так давно не видел, болтовня нескольких человек одновременно, звон приборов, бульканье вина в бокалах – всё это незнакомые звуки. Даже ощущение гравитации, удерживающей меня на стуле, кажется мне странным, и каждый раз, когда ставлю бокал или кладу вилку на стол, часть меня ищет кусочек липучки или отрезок клейкой ленты, которая должна их удерживать.
Сейчас март 2016 года, и я уже провёл на Земле, после года в космосе, ровно 48 часов. Я отталкиваюсь от стола и с трудом пытаюсь встать, чувствуя себя, как старик, выбирающийся из кресла.
«Всё, я больше не могу», – объявляю я. Все смеются и предлагают мне отдохнуть. Я отправляюсь в направлении спальни – 20 шагов от стула к кровати. На третьем шаге пол вдруг уходит из-под меня, и я спотыкаюсь о цветочную кадку. Конечно, дело не в полу – это моя вестибулярная система пытается справиться с гравитацией. Я снова привыкаю к ходьбе.
«Я впервые вижу, как ты спотыкаешься, – говорит Марк. – Неплохо справляешься». Бывший космонавт, Марк по собственному опыту знает, как это – возвращаться на Землю. Я иду рядом с Самантой и кладу ей на плечо руку, а она улыбается мне.
Я добираюсь до спальни без происшествий и закрываю дверь. У меня болит всё тело. Все суставы, все мускулы протестуют против давящей гравитации. А ещё меня тошнит, хотя и не вырвало. Я снимаю одежду, залезаю в постель, с удовольствием ощущая простыню, лёгкое давление одеяла на тело, пышность подушки под головой.
По всему этому за прошлый год я сильно скучал. Мне слышны весёлые разговоры моей семьи за закрытой дверью – я давно не слышал этих голосов без искажений, вызванных телефонной связью, перескакивающей между спутниками. Я засыпаю под успокаивающий звук их разговоров и смеха.
Меня будит полоска света. Уже утро? Нет, это Амико идёт в постель. Я спал всего пару часов, но я чувствую себя дезориентированным. Приходится напрягать силы только для того, чтобы начать двигаться и сказать ей, как плохо я себя чувствую. Сейчас меня сильно тошнит, знобит, и боль усилилась. После предыдущей миссии я так себя не чувствовал. Это гораздо хуже.
«Амико», – наконец удаётся сказать мне. Она беспокоится, слыша мой голос.
«Что такое?» Её рука оказывается на моём запястье, а потом на лбу.
Её кожа кажется мне прохладной, но это потому, что я в жару. «Мне нехорошо», – говорю я.
* * *
В последний год я провёл 340 дней вместе с русским космонавтом Михаилом «Мишей» Корниенко на Международной космической станции (МКС). Мы работаем в программе, являющейся частью планируемого НАСА путешествия на Марс. Она предназначена для наблюдения за эффектами, возникающими при долговременном нахождении в космосе. Это уже мой четвёртый полёт в космос, и к концу миссии я проведу там 520 дней – больше, чем любой другой космонавт НАСА. Амико раньше уже проходила через всё это и была моей главной поддержкой, когда я провёл 159 дней на МКС в 2010-2011 годах. Тогда я тоже испытывал последствия возвращения на Землю, но они и близко не подходили к тому, что я чувствую сегодня.
МКС
Я с трудом поднимаюсь. Нахожу край кровати. Спускаю ноги. Сажусь. Встаю. На каждом шагу мне кажется, будто я сражаюсь с зыбучими песками. Когда я, наконец, принимаю вертикальное положение, то чувствую жуткую боль в ногах, а кроме этого ощущаю нечто более пугающее: как кровь устремляется вниз, к ногам. Это что-то вроде ощущения, когда вы стоите на руках, и кровь приливает к голове – только наоборот.
Я чувствую, как ткани ног набухают. Я с трудом пробираюсь до ванной, перемещая вес с ноги на ногу с явным усилием. Левой. Правой. Левой. Правой. Дохожу до ванной, включаю свет и смотрю на ноги. Это распухшие, чужие обрубки, а вовсе не ноги. «О, чёрт, – говорю я. – Амико, посмотри-ка». Она встаёт на колени и сжимает лодыжку, и та сжимается, как шар с водой. Она смотрит вверх с волнением во взгляде: «Я даже не могу нащупать кости в лодыжке», – говорит она.
«Да у меня и кожа горит», – говорю я ей. Амико быстро изучает меня. У меня появилась странная сыпь на спине, на задней части ног, на затылке и шее – везде в тех местах, которые касались кровати. Я чувствую, как её холодные руки прикасаются к моей горячей коже. «Выглядит, как аллергическая сыпь, – говорит она. – Как крапивница».
Я делаю свои дела в ванной и пробираюсь обратно в постель, думая о том, что нужно делать. Обычно, проснувшись с таким чувством, я бы поехал в службу экстренной помощи. Но никто в больнице не видел симптомов, появляющихся после года, проведённого в космосе. Я заползаю обратно в постель, пытаюсь изобрести способ лежать так, чтобы не трогать сыпь".
Я слышу, как Амико роется в аптечке. Она возвращается с двумя таблетками ибупрофена и стаканом воды. Она устраивается рядом, и в каждом её движении, в каждом вздохе я чувствую, как она беспокоится обо мне. Мы оба знали о рисках миссии, на которую я подписался. После шести лет, проведённых вместе, я прекрасно понимаю её, даже без слов и в темноте.
Я пытаюсь заснуть и думаю о том, мучается ли мой друг Миша, у себя в Москве, опуханием ног и сыпью. Подозреваю, что да. Именно поэтому мы и подписались на эту миссию: выяснить подробности того, как на человеческое тело влияет длительный космический полёт. Учёные будут изучать данные, полученные от Миши и от 53-летнего меня всю нашу оставшуюся жизнь и ещё после этого. Наши космические агентства не смогут зашвырнуть нас дальше в космос, куда-нибудь на Марс, пока мы не сможем узнать больше по поводу усиления самых слабых звеньев в цепочке, делающей возможными космические полёты: человеческого тела и разума.
Меня часто спрашивают, почему я вызвался на эту миссию, зная все риски: риск запуска, риск выхода в открытый космос, риск возвращения, риск нахождения в металлическом контейнере, движущемся по орбите Земли со скоростью 28100 км/ч. У меня есть несколько ответов на этот вопрос, но ни один не удовлетворяет меня полностью. Ни один не даёт полного ответа.
Скотт Келли (слева) выполняет опасный выход в космос с МКС
* * *
Обычно миссия на МКС длится от 5 до 6 месяцев, поэтому у учёных есть большой запас данных, описывающих происходящее с телом человека в космосе за такой период. Но очень мало известно о том, что случается после шести месяцев. Симптомы, к примеру, могут резко ухудшиться через девять месяцев, или же наоборот, оставаться без изменения. Мы этого не знаем, и есть только один способ выяснить.
Во время нашей миссии мы с Мишей собирали множество данных о себе для последующего изучения, что отнимало довольно много времени. Мы с Марком – однояйцевые близнецы, поэтому я также принимал участие в углублённом годовом исследовании, сравнивавшем нас с ним вплоть до генетического уровня. МКС была лабораторией мирового класса, и кроме опытов по изучению человека, в которых я играл роль одного из главных объектов изучения, я также проводил много времени за работой над другими экспериментами – физикой жидкостей, ботаникой, горением и наблюдением за Землёй.
Рассказывая аудитории об МКС, я всегда объясняю важность научных изысканий, проводимых там. Но мне было важно ещё и то, что эта станция служит опорным пунктом для нашего вида в космосе. Оттуда мы можем больше узнать о том, как продвигаться дальше. Но как риски, так и плата за это были высокими.
В мой предыдущий полёт на космическую станцию, длившийся 159 дней, я потерял костную ткань, у меня атрофировались мускулы, моя кровь перераспределилась по телу, из-за чего стенки сердца напряглись и сжались. Что хуже, у меня были проблемы со зрением, как и многих других космонавтов. Облучение было в 30 и более раз большим, чем у человека на Земле – оно равнялось примерно 10 флюорографиям в день. Такое облучение увеличило риск появления смертельного ракового заболевания до конца моей жизни.
Но всё это не сравнить с самым страшным риском: что с кем-то из моих любимых случится что-то ужасное, пока я буду в космосе без возможности вернуться домой.
* * *
Я был на станции уже неделю, и у меня уже лучше получалось соображать, где я нахожусь, чем после того, как я в первый раз проснулся. Если у меня болела голова, я знал, что это произошло из-за того, что я слишком далеко отплыл от вентилятора, дувшего мне в лицо. Всё же я ещё довольно часто терял свою ориентацию в пространстве: я просыпался, будучи уверенным в том, что нахожусь вверх ногами, поскольку в темноте, без гравитации моё внутреннее ухо строило случайную догадку по поводу расположения тела в ограниченном пространстве. После включения света я испытывал иллюзию, мне казалось, что комната быстро вращается и принимает нужное положение вокруг меня, хотя я знал, что на самом деле это мой мозг приспосабливается к новым данным от органов чувств.
Свету в моей комнате понадобилась минута, чтобы разогреться до полной яркости. Места едва хватало для меня, спального мешка, двух ноутбуков, горстки одежды, туалетных принадлежностей, фотографий Амико и моих дочерей и нескольких книжек. Я изучил свой график на сегодня. Просмотрел почту, потянулся, зевнул, порылся в мешке с принадлежностями, привязанном к стене у левой коленки в поисках зубной пасты и щётки. Почистил зубы, не вылезая из спального мешка, проглотил пасту и запил водой из пакетика при помощи трубочки. В космосе сплёвывать некуда.
* * *
У меня не было возможности провести время снаружи станции до наступления первого из двух запланированных выходов в открытый космос, которое произошло лишь спустя семь месяцев после прибытия. То, что из космической станции нельзя выйти, когда тебе захочется – это одна из тех вещей, которые трудно представить себе людям. Процедура надевания скафандра и выхода в космос занимает много часов, требует полного внимания, по меньшей мере, трёх человек на станции, и десятков – на Земле.
Выход в открытый космос – самое опасное из всего, чем мы занимались на орбите. Даже если бы станция загорелась, если бы она заполнилась ядовитым газом, если бы метеор прошил жилой модуль и внутрь рвался бы внешний космос – единственным способом сбежать со станции была капсула «Союз», для старта которой тоже требовалось много планирования и подготовки. Мы регулярно тренировались действиям в чрезвычайных условиях, и во многих случаях мы пытались подготовить «Союз» к пуску как можно быстрее. Никому ещё не приходилось использовать «Союз» как спасательный шлюп, и все надеялись, что и не придётся.
* * *
Я открыл контейнер с едой, привязанный к стене, и выловил пакетик обезвоженного кофе со сливками и сахаром. Я подплыл к кипятильнику, расположенному в потолке лаборатории, который наливал кипяток, вставляя иглу в специальный наконечник в пакете. Когда он наполнился, я заменил иглу трубочкой для питья – в этом случае жидкость не сможет разлиться в модуле. Сначала было удивительно неприятно пить кофе через трубочку из пластикового пакетика, но теперь меня это уже не волнует.
Я просмотрел варианты завтрака, разыскивая пакетик гранолы, которая мне нравилась. К несчастью, она нравилась и всем остальным. Пришлось выбрать обезвоженные яйца и восстановить их всё из того же кипятильника, и разогреть сосиски в коробке для разогревания пищи, выглядевшей, как металлический портфель. Я разрезал пакет, потом, поскольку мойки у нас не было, очистил ножницы, облизав их (у каждого из нас свои ножницы). Ложкой я достал яйца из мешочка и расположил их на лепёшке-тортилье – хорошо, что поверхностное натяжение удерживало их на месте – добавил сосиски, соус, завернул и съел это буррито, наблюдая утренние новости по CNN.
Во время всего этого процесса я держался на одном месте, засунув палец ноги под поручень на полу. Поручни были расставлены на стенах, полах и потолках каждого модуля, а также у соединявших модули люков, что позволяло нам запускать себя в полёт по модулям, или оставаться на месте, не уплывая с него. Множество особенностей жизни в невесомости были интересными – но только не еда. Я скучал по возможности сидеть на стуле во время еды, расслабляться и делать паузы для бесед с другими.
* * *
В этой экспедиции на МКС было проведено более 400 экспериментов. Учёные НАСА разделяли исследования на две крупных категории. Первая была связана с исследованиями, способными принести пользу жизни на Земле. Сюда входили исследования свойств химикатов, которые можно использовать в новых лекарствах, свойств горения – для более эффективного использования топлива, и разработки новых материалов. Вторая категория решала проблемы будущих исследований космоса: проверки нового оборудования для поддержания жизни, решение технических задач космических полётов и изучение новых способов удовлетворения запросов человеческого тела в космосе.
Наука занимала около трети моего времени, и изучение человека – три четверти от этого количества. Мне нужно было брать образцы своей крови и крови моих коллег, которые затем будут анализировать на Земле, я вёл дневник всего, от поедаемой пищи до перепадов настроения. Я проверял свою реакцию в различное время дня. Я делал УЗИ кровяных сосудов, сердца, глаз и мускулов. Также я принимал участие в эксперименте с перемещением жидкостей в теле – специальное устройство перекачивало кровь в нижнюю часть моего тела, где обычно она удерживается гравитацией. Это была проверка ведущей теории, объясняющей проблемы со зрением у некоторых космонавтов.
Но на самом деле исследования из двух этих категорий часто пересекались. Если мы сможем узнать, как предотвратить разрушительный эффект потери костной массы в микрогравитации, решения затем можно будет применять для лечения остеопороза и других заболеваний костей. Если можно выяснить, как поддерживать сердце в космосе здоровым, это знание может пригодиться и на Земле.
Влияние жизни в космосе очень похоже на влияние старения, которому подвержены мы все. Мы выращивали салат-латук, изучая будущее космических путешествий – у космонавтов, направляющихся к Марсу, из свежей еды будет только то, что они сами вырастят – но это также научило нас тому, как эффективно выращивать еду на Земле. Замкнутая система водного обеспечения на МКС, где мы обрабатываем нашу мочу и превращаем её в чистую воду, будет критичной для полётов на Марс, но у неё есть и многообещающие возможности применения для обработки воды на Земле – особенно в тех местах, где недостаёт чистой воды.
* * *
Я сказал полётному хирургу, Стиву, что я достаточно хорошо себя чувствую, чтобы приступить к работе сразу по возвращению из космоса, и так и было – но через несколько дней я почувствовал себя гораздо хуже. Вот, что бывает, когда позволяешь использовать своё тело в научных целях. Я буду подопытным объектом до конца жизни. Но через несколько месяцев после возвращения на Землю я уже чувствовал себя гораздо лучше. Я ездил по стране и по миру, рассказывая о времени, проведённом в космосе. Приятно смотреть, как людям интересна моя миссия, сколько детей инстинктивно чувствуют интерес и думают о полётах в космос, и сколько людей вместе со мной считают, что очередным нашим шагом будет Марс.
Также я знаю, что если мы захотим лететь на Марс, это окажется очень, очень сложной задачей, это будет стоить очень дорого как в деньгах, так и, вероятно, в человеческих жизнях. Но теперь я знаю, что если мы решим это сделать – мы сможем.
Отрывок из книги "Выносливость: год в космосе, и вся жизнь, полная открытий"
[По поводу терминов астронавт/космонавт: по соглашению, люди, полетевшие в космос благодаря мощностям Роскосмоса, называются космонавтами, в т.ч. и по-английски, cosmonaut. Скотт Келли летал на МКС на корабле Союз ТМА-М / прим. перев.]
