Я всегда любил Родину и ненавидел её врагов. Например, айсов. Трудно передать словами, весь поток чувств, переполняющих меня, когда я слышу слово Родина. Это и восторг, и острота в груди и радость, и боль. Я люблю Родину. Не фанатично — без раздумья, без оглядки. Я люблю Родину осознанно. Я могу объяснить свою любовь, я могу доказать свою любовь, я могу отстоять свою любовь, и я готов защитить свою любовь. И я её защищаю… каждый день.
Художник Валерий Шамсутдинов
В тот день было мокро. Было сыро, промозгло и холодно. Уже стемнело. Я шёл домой, по тоненькой тропинке, через подлесок. Я шёл и думал о Родине. Я думал, как много дала мне Родина и что я могу дать ей. Лёгкий шорох отвлёк меня от раздумий, я встрепенулся и посмотрел направо. Не представляю, откуда она очутилась там. Позднее, когда я вспоминал эту встречу, я решил, что она пришла из Большого леса, но в тот момент я растерялся. Она сидела на земле прислонившись к дереву. Она сидела и улыбалась. Представляете, улыбалась… Улыбалась мне! Я сразу понял, что она — айс. Огромные блестящие глаза, тонкие руки, черные, волосы до плеч и удивительный серый комбинезон. Нет, она не могла быть человеком. Она могла быть только айсом. Я понял это в один миг. Я стоял и смотрел на неё. Она, не переставая улыбаться, подняла руку и помахала мне. Я вздрогнул, но опасности не было. Да, она и не могла быть опасной. Она же была айсом, да к тому же женщиной, что она могла против меня? Все это пролетело в моей голове в один миг, а ещё я твёрдо знал, что нужно вызвать санитарную службу.
Девушка встала, придерживаясь за ствол дерева, её слегка шатало. Она с трудом держалась на ногах и ей явно была нужна помощь. Она прошептала что-то неразборчивое и протянула мне руку. Когда она вышла в освящённый луной круг, я заметил, что её волосы справа у виска испачканы чем-то липким и темным. Кровь. Судя по всему, кто-то очень сильно ударил ей по голове. Ну, это и не удивительно. Она же айс.
Нас учат быть беспощадными к врагам Родины, но милосердными. Я был милосерден. А ещё я очень захотел завести себе айса, пусть даже незарегистрированного. Я протянул свою руку и дотронулся до её ладони. Её рука была удивительно мягкой и холодной. Она замёрзла. Мне стало жалко её, я накинул на её тонкие плечи свою куртку и поманил за собой.
С грохотом захлопнув входную дверь, я прислонился к стене и стал думать, что делать дальше. Она села на стул и безотрывно следила за мной своими огромными серыми глазами.
-Ну и как тебя зовут? — спросил я с брезгливым интересом.
Она, не отрывая взгляда от моих глаз, небрежно покачала головой. Я почувствовал, как во мне закипает ярость, но я сдерживал себя. Что с неё взять, она всего лишь айс. Я ткнул себя пальцем в грудь:
— Рей. Рей, — повторил я и вопросительно посмотрел на неё.
Девушка растерянно пожала плечами и дотронулась до головы.
— Рей… — тихо повторила она.
— К-а-к т-е-б-я з-о-в-у-т? И-м-я?
Непонимающее молчание. Вот те на. Даже имени не знает. Совершенно дикая. А может быть… Я задумчиво посмотрел на перепачканную кровью голову. А может быть забыла от удара. Такое бывает… кажется.
Надо бы её как-нибудь назвать. Я задумчиво посмотрел в потолок. Меня заполнило какое-то странное чувство, не радости или удовольствия, а какого-то равнодушного самодовольного всевластия:
— Я буду звать тебя Лея. Понимаешь? – Я дотронулся до неё рукой, — Ты –Лея, я – Рей.
Девушка осторожно кивнула и прошептала:
— Лея.
Я улыбнулся и одобрительно кивнул:
— Как ты здесь очутилась? Откуда ты?
Девушка непонимающе помотала головой и сделала странный жест, словно подняла плечи. Не понимает…
Я повторил медленнее, по буквам:
— О-т-к-у-д-а т-ы?
— Откуда ты… — так же медленно повторила она.
Наверное, все же безграмотная, из диких. А разве такие бывают? Стоп. Но откуда у неё тогда комбинезон. Ведь она даже имени своего не знает! Может её держали дома, но не учили. Странно. Может она с островов? Но как она очутилась здесь, в центре Родины? Сплошные загадки. Ну, предположим, что она дикая, речи нашей не знает. Одежду свою подобрала где-нибудь на помойке. Я ещё раз оглядел её комбинезон. Вон точно, рукав оторван, на штанине дырка, весь грязный. Тут я догадался, что она пришла из Большого леса, и немного успокоился. По крайне мере все стало на свои места. Ох, теперь придётся с ней повозиться, пока отмоешь. Да она ещё небось царапаться и кусаться будет. А потом ещё учить и учить. Я тяжело вздохнул, но делать нечего. Не вызывать же санитарную службу в самом деле. Милосердие должно подкрепляться ответственностью. И перекладывать ответственность за это существо на Родину совершенно не хотелось. Сам ввязался – сам и отвечай.
Я тяжело вздохнул и подошёл к девушке. Она привстала. Я оттянул ворот её комбинезона:
— Грязно. Плохо. – Громко сказал я, стараясь как можно чётче выговаривать слова.
— Грязно, плохо, — удивительно внятно и правильно повторила она.
Я одобрительно улыбнулся и кивнул. Сообразительная. Пожалуй, удастся обойтись без розги. Раньше я не верил, что айса можно воспитать без розги. А теперь поверил… почти…
— Пошли, — я призывно махнул рукой и повёл её в ванную.
Вид ванной её совершенно не испугал, скорее наоборот. Я с облегчением вздохнул:
— Вода! – сказал я и открыл кран.
— Вода, — повторила Лея и сунула руку под кран.
Я взялся за воротник, чтобы расстегнуть её комбинезон. Она слегка вздрогнула и вопросительно посмотрела на меня. Вот ведь бестолковая.
— Вода, — повторил я, — Надо мыться. Лея – грязная.
Мне никак не удавалось справиться с её застёжкой. Удивительная конструкция. Она легонько отстранила мои руки. Я расстроено вздохнул, видимо без розги все же не обойтись.
Она протянула руки к воротнику что-то дёрнула, и шов комбинезона странным образом стал расходиться. Я с удивлением рассматривал эту конструкцию и не сразу заметил её жест. Она дотронулась до меня и указала на дверь. Я недоуменно покачал головой и протянул руки, чтобы помочь ей раздеться. Несколько мгновений она как-то странно смотрела на меня, но затем повиновалась и сняла одежду. Я с любопытством разглядывал её тело. Я впервые видел обнажённую женщину, нет, конечно, я видел учебные фильмы, был в музее… Но вот так, совершенно рядом. Так чтобы можно было дотронуться, чтобы чувствовать тепло этого тела. Такого со мной ещё не было. Она оказалась вовсе не такой грязной как я ожидал. И гораздо красивее, чем я только мог себе представить. Гораздо красивее, чем в музее или на учебных плёнках. У меня даже почему-то засосало под ложечкой. И я вдруг почувствовал какое-то необъяснимое смущение. Хотя чего было смущаться? Она же всего лишь айс. Все же я внимательно осмотрел её. Ничего необычного — очень приятно смотреть. Клейма нигде видно не было. Ну, а чего ещё ожидать у дикого айса.
Лея села в ванну и с любопытством стала перебирать флаконы, я сунул ей шампунь и мочалку. Интересно, сообразит или нет. Сообразила.
— Мыться. Хорошо. — Громко повторил я и пошёл за полотенцем.
Мы сидели за кухонным столом и смотрели друг на друга. Лея забралась на стул с ногами, подперев рукой забинтованную голову. Айс – он и есть айс, что тут говорить. Потом отучу. Говорить и даже двигаться после сытого ужина совершенно не хотелось. Все-таки хорошо, что она попала ко мне, подумал я и поманил её в спальню. Спальня на втором этаже, оттуда не убежишь. Я указал на кровать:
— Лея, спать. Надо.
Лея села на мягкую кровать и сладко зевнула. Я стоял в проёме двери, и мне не хотелось уходить. Она вопросительно посмотрела на меня.
— Спокойной ночи, — сказал я, выходя из комнаты.
— Спокойной ночи, — повторила она. Я вздрогнул. Её слова прозвучали, будто осмысленно, словно она понимала смысл слов, а не бездумно повторяла услышанные звуки.
Я поспешно захлопнул дверь и повернул в замке ключ. Ну, а мне остаётся диван в гостиной. Завтра же займусь её воспитанием. Ещё надо подумать, как её можно легализовать. Позвоню отцу, в крайнем случае. Но все же хорошо, что она попала ко мне.
***
Целый день в школе я ходил сам не свой. Все время думал о ней. Хотелось все бросить и проведать, как там она. Это было глупо, но ничего не мог с собой поделать. Последний урок вообще провёл как на иголках. Шестой экспериментальный класс и раньше порой доводил меня до белого каления, а сейчас я вообще с трудом терпел их наивные примитивные вопросы. То ли дело шестой спец класс. О какой выработке гибкости мышления думают эти ребята из комитета образования со всеми своими экспериментами, если это приводит к социальной дезадаптации.
Только я рассказал основные принципы политики всеобщественного счастья, поднимает руку Микки и спрашивает:
— Можно ли говорить о всеобщественном счастье, если понятие счастья, для каждого человека индивидуально?
Ну, ребёнок, что с него взять. В этом и заключается задача педагога. Объяснить, доказать, убедить. Непростая это работа, не зря я её все-таки выбрал. И хотя я совсем ещё молодой учитель, первый год всего работаю, но я уже понял, что сделал правильный выбор. Ни в армии, ни в госбезопасности, ни в правительстве, куда так настойчиво звал меня отец, не сделать для Родины столько, сколько можно сделать в самой обычной провинциальной школе, растолковывая таким оболтусам как Микки, очевидные истины.
— Конечно, Микки, понятие счастья индивидуально для каждого человека. Но задача государства объединить, максимизировать, собрать все индивидуальные представления о счастье. Причём максимизировать, не нанося никому вреда, ни одному человеку. Это очень непростая задача. Всеобщественное счастье рождается в муках, в неустанном труде каждого человека и для каждого человека.
— А как же айсы?
Тихий невинный вопрос выпрыгнул и погасил все звуки в классе, дети притихли, со страхом и любопытством глядя на меня.
Я даже зажмурился от нахлынувшей ненависти:
— Айсы – не люди. Они потеряли право называться людьми, когда попытались поработить человечество. Они убили десятки — сотни миллионов людей. Наших дедов и отцов сжигали в печах, травили газами, расстреливали, уничтожали. Потребовалась вся мощь объединённого человечества, чтобы уничтожить их проклятое государство. Мы были вправе в абсолютном моральном праве полностью стереть их с лица нашего мира. Но люди должны быть милосердны, мы должны дать им шанс искупить свою вину… — я остановился. Стоп. Хватит. К чему повторять известные всем факты. Но как же не повторять их? Разве такое можно забыть? Разве такое можно простить? А вдруг они, наши дети, забудут об этом? Вдруг они смогут простить их?
И вдруг я вспомнил Лею. Красивое, тёплое тело и такой чистый невинный взгляд. А потом я вспомнил лагерь. Смутные детские воспоминания. Серые бесконечно тусклые бараки, уходящие вдаль. Черная человеческая масса, медленно ползущая в пыли. И пронзительный тупой изнывающий голод. Я рефлекторно почесал левое запястье. ЕН-5471. Эти буквы и цифры давным-давно вымараны с моего тела, но в памяти ещё живут, скребутся, заставляют вскакивать среди ночи. Я задышал резко и шумно. Нужно было прийти в себя, но уже раздался звонок.
***
Она училась или вспоминала необычайно быстро. Прошло всего лишь десять дней, и я мог уже вести с ней осмысленные беседы. Одна из моих догадок все же подтвердилась. Она потеряла память. Совсем. Я даже не представлял, что такое возможно. Она не знала кто такие айсы, чем они отличаются от людей и в чем их вина. Но она не знала и других, гораздо более простых вещей. Несмотря на всю мою ненависть и отвращение, я все же испытывал к ней какое-то необъяснимое влечение. И дело даже не в том, что она была красивой, доступной и покорной женщиной. Что-то в ней было такое, то ли во взгляде, то ли в тихом спокойном голосе, что-то, что не давало мне покоя. Что-то, что постоянно заставляло меня думать. Думать…думать не о ней. Вернее, не только о ней, а обо всем. О мире, о свободе, о справедливости, о любви и… и об айсах.
Она задавала вопросы, сотни, тысячи вопросов, которые требовали сотни, тысячи ответов. Когда я рассказал ей про айсов, она заплакала. Маленькие прозрачные слезы, катились по щекам. Капали на платье и расползались темными серыми пятнами. Я рассказал про бомбёжки, про лагерь, про голод, про смерть. И наконец, я рассказал, что она – айс. Она будто не удивилась, она как будто ждала этого.
— Ты знала об этом?
— Нет… Но… По тому как ты обращаешься со мной… Что-то подобное я и ожидала…
— Разве я плохо с тобой обращаюсь?
— Хорошо, но… Ты обращаешься со мной так, будто я не совсем человек.
Я даже поперхнулся от возмущения. Конечно же она не человек, она – айс. Как это все глупо и мерзко.
— Я отвратительна тебе?
Я совершенно растерялся. Айсы отвратительны мне. Но Лея… Разве она отвратительна?
— Но почему ты помог мне, почему ты терпишь меня, зачем я тебе нужна?
— Я проявил милосердие. Люди должны быть милосерды!
Она грустно смотрела на меня и молчала.
***
Наконец, отец помог мне сделать для Леи регистрацию, и я смог вывести её на улицу.
— Не понимаю, на кой черт сдалась тебе эта дрянь, — хмуро проворчал он, вручая мне жёлтый регистрационный билет.
Я опустил глаза и что-то пробормотал в оправдание.
Осталась пустая формальность – поставить клеймо и все: после Лея станет нормальным законным айсом.
Всю дорогу она с изумлением озиралась по сторонам. Прохожие косились на нас. С первого взгляда было понятно, что она – айс. Четыре раза нас останавливал патруль. Наконец мы добрались до санитарной станции.
Инспектор брезгливо посмотрел на Лею и приказал ей раздеться. Неожиданно, я почувствовал необъяснимое смущение и даже гнев, но почему и на кого? Не знаю… Лея разделась. Инспектор провёл освидетельствование и занёс учётные данные в компьютер. Осталось поставить клеймо. Я покраснел и глядя в пол тихо обратился к инспектору:
— Господин инспектор, а можно все-таки не на лоб, а на руку.
Инспектор презрительно посмотрел на меня и многозначительно хмыкнул:
— Понимаю…
От стыда я был готов провалиться сквозь землю.
— Ну… Хорошо… Инструкция допускает… Но ведь вас патрули замучают… А впрочем, как знаете. В любом случае, при желании клеймо можно будет продублировать.
Звякая железками, он набрал номер на маркере и включил нагрев.
Я посмотрел на Лею. Она стояла в углу. Нагая, съёжившаяся, в мурашках. Моё сердце кольнула жалость. Кажется, она ещё не до конца понимала, что сейчас произойдёт. Я отвернулся.
Пискнул индикатор готовности. Инспектор поманил Лею:
— Иди сюда!
Она осторожно подошла.
— Руку на стол. Ладонью вниз.
Она испуганно посмотрела на инспектора, потом на меня. Её затравленный взгляд чуть не сшиб меня с ног.
— Ну, дуреха! Не дёргайся. Помогите, мне!
Я подошёл.
— Вот так, держите, вот здесь.
Она не вырывалась, я почувствовал, как у неё напряглись все мышцы и увидел, как она закусила губу. Запахло горелым мясом.
— Так… Молодец! Хорошая девочка. — снизошёл до похвалы инспектор и одобрительно похлопал Лею по щеке. – Можешь одеваться.
— Рекомендую стерилизацию, — посоветовал он мне на прощание и крепко пожал руку.
Её немного знобило. Я помог натянуть ей платье и помазал клеймо, заранее припасённой мазью.
— Спасибо… — тихо шепнула она.
Мы вышли на улицу. В лицо дунул прохладный осенний ветер. Я поёжился и посмотрел на неё.
— Холодно?
Она молча покачала головой. Мы долго шли, не говоря ни слова. И эта вязкая, приторная тишина словно оскорбляла меня. Но чем и почему? Во мне начал закипать гнев.
— Почему ты молчишь?
— Рука болит.
Я осёкся. Гнев пропал, осталась никчёмная стыдливая жалость.
— Так было нужно, понимаешь, это обязательная процедура для айсов.
— Понимаю…
Мы молча прошли ещё два квартала. Нужно было спешить, до начала комендантского часа оставалось совсем мало времени. Я не знал, что со мной. Так бывает. Вроде бы и не сделал ничего плохого, но какое-то странное чувство не даёт успокоиться. Я снова начал злиться.
Внезапный крик и звон разбитого стекла, заставил нас обернуться. Из дома напротив прихрамывая выскочил черноволосый подросток, за ним с воплями, размахивая розгами выбежал пузатый мужчина. Я брезгливо поморщился. Ох уж эти айсы, ничего толком сделать не могут. Мужчина пинком сбил паренька с ног, тот пролетел несколько шагов и упал в лужу прямо перед нами, обрызгав нас грязью.
— Ах ты паршивец, — ревел Толстяк, — Я тебе покажу …!
Засвистели розги.
Черноволосый паренёк поднял на нас взгляд, его лоб украшало клеймо. Я брезгливо поморщился и потянул Лею в сторону.
— Не трогайте его! – услышал я тихий спокойный голос.
Толстяк опешил.
Мы оба одновременно посмотрели на девушку. Она нагнулась и подхватила паренька здоровой рукой.
— Лея! – прошептал я страшным голосом. – Что ты делаешь!
Толстяк, бессмысленно хлопая глазами смотрел на нас. Это было выше его понимания. Наконец, его взгляд скользнул по её черным волосам, по клейму на руке и он взорвался от ярости:
— Ах ты, сучка! Куда ты лезешь… — он с трудом находил слова. Захлёбываясь слюной, он набросился на меня.
Я робко пробормотал слова извинения и потянул Лею за руку.
Толстяк пнул паренька ногой и замахнулся розгами. Но ударить он не смог. Я так и не понял, как это произошло. Но в следующую секунду толстяк валялся в луже рядом с пареньком и, пронзительно вереща от боли, держался за руку. Розги валялись рядом. Раздалась крикливая трель полицейского свистка. Я встрепенулся, порываясь бежать, но было уже поздно. С разных концов улицы к нам приближалось два наряда. Они размахивали дубинками и кричали. Лея посмотрела на меня. Её движения стали как-то неуловимо медлительны и грациозны. Она немного прищурила глаза, слегка присела, подняла здоровую руку и глубоко вздохнула. Одновременно подбежали полицейские. И тут начался кошмар. Лея двигалась как-то рывками, я все никак не мог уследить за ней, но после каждого её рывка, падал очередной полицейский. Без крика и без движения. Все кончилось раньше, чем я успел прийти в себя. Семь обездвиженных тел и над ними Лея — сосредоточенная, красивая и спокойная.
— Ты… ты… ты убила их?
— Кажется, нет… — казалось она впервые заметила эту ужасную картину обездвиженных человеческих тел.
— Но что… Как… — я запинался, силясь подыскать слова. Меня вдруг окатило ледяной волной ужаса. Айс! Что ещё можно ожидать от айса? Она ведь так может и меня!
Один из полицейских слабо застонал, где-то вдалеке послышался вой сирены. Я вздрогнул:
— Бежим!
Она подбежала к мальчишке, помогла ему подняться и потянула за собой.
— Быстрее. Побежали! – крикнул я и мы припустили вниз по улице.
II
Огромный серый мрачный город медленно проплывал под брюхом разведкатера. Одной рукой Дима небрежно подёргивал штурвал, другой, быстро стучал по клавишам управления внешним обзором. Ваня торопливо читал информацию:
— Малый межзвёздный катер. Экипаж — один человек. Авария гиперпривода. Экстренный выход из подпространства. Катапультирование. Аварийный маяк зафиксировал координаты посадки спасательной шлюпки. Высланный на место посадки разведывательный зонд ничего не обнаружил.
— Оно и понятно, — сказал Дима. – Планета четвёртого или даже пятого уровня. Шлюпки в таких случаях самоуничтожаются. Пилот переходит на автономное существование, до прибытия спасательной команды. Но видимо что-то случилось. У пилота в аварийном наборе есть рация, даже две…
— Эх, подробнее бы узнать о пилоте? Возраст, имя, пол, наконец.
— Я уже послал запрос в Центр, следующее окно гиперсвязи будет через пятьдесят часов. Тогда, надеюсь, мы получим полную информацию. Пока, работаем по третьему варианту…
— Вон тот переулок увеличь… Ага… Левее… Ближе к парку.
— Ты смотри, как улепётывают!
— Мда… странно… Увеличь ещё немого…
— Ну чего, может этих троих и прихватим? Местечко вроде тихое.
— Такое стремительное движение предполагает наличие погони… Незачем нам с этими беглецами связываться, найдём кого-нибудь поспокойнее.
— Да ладно! Мы уже битый час тут торчим, ну какая разница, в конце концов. Да и погони особо не видно. Может у них игра такая.
— Ага… Игра… Салочки, не иначе…
— Может, у них праздник какой, вот и сидят по домам?
— Вряд ли. Улицы были бы украшены…
— Ну, смотри! Никого вокруг нет. Берём?
Ваня на секунду заколебался, но это непрерывное мельтешение на экране порядком утомило его. Ну какая в конце концов разница? Гонятся за ними, не гонятся, может, наоборот, проще на контакт пойдут. Все-таки, добровольное сотрудничество аборигенов гораздо удобнее при снятии ментограмм, и вообще проще получить представление об общей картину мира.
— Ладно. Берём этих.
Дима дёрнул штурвал и катер стремительно провалился в затяжное пике. На экране белёсыми облачками расцвели разрывы усыпляющих гранат, и через секунду в катер ворвался прохладный влажный ветерок чужого мира. Ваня поправил кислородную маску и спрыгнул на землю. Трое обездвиженных туземцев лежали на земле. Ваня сразу же подхватил девушку, он не мог спокойно смотреть на её красивое безвольное тело, одетое в тонкое белое платьице. Он бережно передал её Диме и пошёл за её спутниками. Вся операция заняла пару минут.
Дима коснулся штурвала и катер стремительно прыгнул вверх. Натужно гудели гравикомпенсаторы, сзади на пассажирских сидениях тихо посапывали пленники, а катер, с рёвом разрывая облака, уносил свой груз домой, к кораблю, бывшему здесь, в этом странном чужом мире, частицей доброй и сильной Земли. Земли, которая никогда не бросает своих детей.
Художник Валерий Шамсутдинов
В тот день было мокро. Было сыро, промозгло и холодно. Уже стемнело. Я шёл домой, по тоненькой тропинке, через подлесок. Я шёл и думал о Родине. Я думал, как много дала мне Родина и что я могу дать ей. Лёгкий шорох отвлёк меня от раздумий, я встрепенулся и посмотрел направо. Не представляю, откуда она очутилась там. Позднее, когда я вспоминал эту встречу, я решил, что она пришла из Большого леса, но в тот момент я растерялся. Она сидела на земле прислонившись к дереву. Она сидела и улыбалась. Представляете, улыбалась… Улыбалась мне! Я сразу понял, что она — айс. Огромные блестящие глаза, тонкие руки, черные, волосы до плеч и удивительный серый комбинезон. Нет, она не могла быть человеком. Она могла быть только айсом. Я понял это в один миг. Я стоял и смотрел на неё. Она, не переставая улыбаться, подняла руку и помахала мне. Я вздрогнул, но опасности не было. Да, она и не могла быть опасной. Она же была айсом, да к тому же женщиной, что она могла против меня? Все это пролетело в моей голове в один миг, а ещё я твёрдо знал, что нужно вызвать санитарную службу.
Девушка встала, придерживаясь за ствол дерева, её слегка шатало. Она с трудом держалась на ногах и ей явно была нужна помощь. Она прошептала что-то неразборчивое и протянула мне руку. Когда она вышла в освящённый луной круг, я заметил, что её волосы справа у виска испачканы чем-то липким и темным. Кровь. Судя по всему, кто-то очень сильно ударил ей по голове. Ну, это и не удивительно. Она же айс.
Нас учат быть беспощадными к врагам Родины, но милосердными. Я был милосерден. А ещё я очень захотел завести себе айса, пусть даже незарегистрированного. Я протянул свою руку и дотронулся до её ладони. Её рука была удивительно мягкой и холодной. Она замёрзла. Мне стало жалко её, я накинул на её тонкие плечи свою куртку и поманил за собой.
С грохотом захлопнув входную дверь, я прислонился к стене и стал думать, что делать дальше. Она села на стул и безотрывно следила за мной своими огромными серыми глазами.
-Ну и как тебя зовут? — спросил я с брезгливым интересом.
Она, не отрывая взгляда от моих глаз, небрежно покачала головой. Я почувствовал, как во мне закипает ярость, но я сдерживал себя. Что с неё взять, она всего лишь айс. Я ткнул себя пальцем в грудь:
— Рей. Рей, — повторил я и вопросительно посмотрел на неё.
Девушка растерянно пожала плечами и дотронулась до головы.
— Рей… — тихо повторила она.
— К-а-к т-е-б-я з-о-в-у-т? И-м-я?
Непонимающее молчание. Вот те на. Даже имени не знает. Совершенно дикая. А может быть… Я задумчиво посмотрел на перепачканную кровью голову. А может быть забыла от удара. Такое бывает… кажется.
Надо бы её как-нибудь назвать. Я задумчиво посмотрел в потолок. Меня заполнило какое-то странное чувство, не радости или удовольствия, а какого-то равнодушного самодовольного всевластия:
— Я буду звать тебя Лея. Понимаешь? – Я дотронулся до неё рукой, — Ты –Лея, я – Рей.
Девушка осторожно кивнула и прошептала:
— Лея.
Я улыбнулся и одобрительно кивнул:
— Как ты здесь очутилась? Откуда ты?
Девушка непонимающе помотала головой и сделала странный жест, словно подняла плечи. Не понимает…
Я повторил медленнее, по буквам:
— О-т-к-у-д-а т-ы?
— Откуда ты… — так же медленно повторила она.
Наверное, все же безграмотная, из диких. А разве такие бывают? Стоп. Но откуда у неё тогда комбинезон. Ведь она даже имени своего не знает! Может её держали дома, но не учили. Странно. Может она с островов? Но как она очутилась здесь, в центре Родины? Сплошные загадки. Ну, предположим, что она дикая, речи нашей не знает. Одежду свою подобрала где-нибудь на помойке. Я ещё раз оглядел её комбинезон. Вон точно, рукав оторван, на штанине дырка, весь грязный. Тут я догадался, что она пришла из Большого леса, и немного успокоился. По крайне мере все стало на свои места. Ох, теперь придётся с ней повозиться, пока отмоешь. Да она ещё небось царапаться и кусаться будет. А потом ещё учить и учить. Я тяжело вздохнул, но делать нечего. Не вызывать же санитарную службу в самом деле. Милосердие должно подкрепляться ответственностью. И перекладывать ответственность за это существо на Родину совершенно не хотелось. Сам ввязался – сам и отвечай.
Я тяжело вздохнул и подошёл к девушке. Она привстала. Я оттянул ворот её комбинезона:
— Грязно. Плохо. – Громко сказал я, стараясь как можно чётче выговаривать слова.
— Грязно, плохо, — удивительно внятно и правильно повторила она.
Я одобрительно улыбнулся и кивнул. Сообразительная. Пожалуй, удастся обойтись без розги. Раньше я не верил, что айса можно воспитать без розги. А теперь поверил… почти…
— Пошли, — я призывно махнул рукой и повёл её в ванную.
Вид ванной её совершенно не испугал, скорее наоборот. Я с облегчением вздохнул:
— Вода! – сказал я и открыл кран.
— Вода, — повторила Лея и сунула руку под кран.
Я взялся за воротник, чтобы расстегнуть её комбинезон. Она слегка вздрогнула и вопросительно посмотрела на меня. Вот ведь бестолковая.
— Вода, — повторил я, — Надо мыться. Лея – грязная.
Мне никак не удавалось справиться с её застёжкой. Удивительная конструкция. Она легонько отстранила мои руки. Я расстроено вздохнул, видимо без розги все же не обойтись.
Она протянула руки к воротнику что-то дёрнула, и шов комбинезона странным образом стал расходиться. Я с удивлением рассматривал эту конструкцию и не сразу заметил её жест. Она дотронулась до меня и указала на дверь. Я недоуменно покачал головой и протянул руки, чтобы помочь ей раздеться. Несколько мгновений она как-то странно смотрела на меня, но затем повиновалась и сняла одежду. Я с любопытством разглядывал её тело. Я впервые видел обнажённую женщину, нет, конечно, я видел учебные фильмы, был в музее… Но вот так, совершенно рядом. Так чтобы можно было дотронуться, чтобы чувствовать тепло этого тела. Такого со мной ещё не было. Она оказалась вовсе не такой грязной как я ожидал. И гораздо красивее, чем я только мог себе представить. Гораздо красивее, чем в музее или на учебных плёнках. У меня даже почему-то засосало под ложечкой. И я вдруг почувствовал какое-то необъяснимое смущение. Хотя чего было смущаться? Она же всего лишь айс. Все же я внимательно осмотрел её. Ничего необычного — очень приятно смотреть. Клейма нигде видно не было. Ну, а чего ещё ожидать у дикого айса.
Лея села в ванну и с любопытством стала перебирать флаконы, я сунул ей шампунь и мочалку. Интересно, сообразит или нет. Сообразила.
— Мыться. Хорошо. — Громко повторил я и пошёл за полотенцем.
Мы сидели за кухонным столом и смотрели друг на друга. Лея забралась на стул с ногами, подперев рукой забинтованную голову. Айс – он и есть айс, что тут говорить. Потом отучу. Говорить и даже двигаться после сытого ужина совершенно не хотелось. Все-таки хорошо, что она попала ко мне, подумал я и поманил её в спальню. Спальня на втором этаже, оттуда не убежишь. Я указал на кровать:
— Лея, спать. Надо.
Лея села на мягкую кровать и сладко зевнула. Я стоял в проёме двери, и мне не хотелось уходить. Она вопросительно посмотрела на меня.
— Спокойной ночи, — сказал я, выходя из комнаты.
— Спокойной ночи, — повторила она. Я вздрогнул. Её слова прозвучали, будто осмысленно, словно она понимала смысл слов, а не бездумно повторяла услышанные звуки.
Я поспешно захлопнул дверь и повернул в замке ключ. Ну, а мне остаётся диван в гостиной. Завтра же займусь её воспитанием. Ещё надо подумать, как её можно легализовать. Позвоню отцу, в крайнем случае. Но все же хорошо, что она попала ко мне.
***
Целый день в школе я ходил сам не свой. Все время думал о ней. Хотелось все бросить и проведать, как там она. Это было глупо, но ничего не мог с собой поделать. Последний урок вообще провёл как на иголках. Шестой экспериментальный класс и раньше порой доводил меня до белого каления, а сейчас я вообще с трудом терпел их наивные примитивные вопросы. То ли дело шестой спец класс. О какой выработке гибкости мышления думают эти ребята из комитета образования со всеми своими экспериментами, если это приводит к социальной дезадаптации.
Только я рассказал основные принципы политики всеобщественного счастья, поднимает руку Микки и спрашивает:
— Можно ли говорить о всеобщественном счастье, если понятие счастья, для каждого человека индивидуально?
Ну, ребёнок, что с него взять. В этом и заключается задача педагога. Объяснить, доказать, убедить. Непростая это работа, не зря я её все-таки выбрал. И хотя я совсем ещё молодой учитель, первый год всего работаю, но я уже понял, что сделал правильный выбор. Ни в армии, ни в госбезопасности, ни в правительстве, куда так настойчиво звал меня отец, не сделать для Родины столько, сколько можно сделать в самой обычной провинциальной школе, растолковывая таким оболтусам как Микки, очевидные истины.
— Конечно, Микки, понятие счастья индивидуально для каждого человека. Но задача государства объединить, максимизировать, собрать все индивидуальные представления о счастье. Причём максимизировать, не нанося никому вреда, ни одному человеку. Это очень непростая задача. Всеобщественное счастье рождается в муках, в неустанном труде каждого человека и для каждого человека.
— А как же айсы?
Тихий невинный вопрос выпрыгнул и погасил все звуки в классе, дети притихли, со страхом и любопытством глядя на меня.
Я даже зажмурился от нахлынувшей ненависти:
— Айсы – не люди. Они потеряли право называться людьми, когда попытались поработить человечество. Они убили десятки — сотни миллионов людей. Наших дедов и отцов сжигали в печах, травили газами, расстреливали, уничтожали. Потребовалась вся мощь объединённого человечества, чтобы уничтожить их проклятое государство. Мы были вправе в абсолютном моральном праве полностью стереть их с лица нашего мира. Но люди должны быть милосердны, мы должны дать им шанс искупить свою вину… — я остановился. Стоп. Хватит. К чему повторять известные всем факты. Но как же не повторять их? Разве такое можно забыть? Разве такое можно простить? А вдруг они, наши дети, забудут об этом? Вдруг они смогут простить их?
И вдруг я вспомнил Лею. Красивое, тёплое тело и такой чистый невинный взгляд. А потом я вспомнил лагерь. Смутные детские воспоминания. Серые бесконечно тусклые бараки, уходящие вдаль. Черная человеческая масса, медленно ползущая в пыли. И пронзительный тупой изнывающий голод. Я рефлекторно почесал левое запястье. ЕН-5471. Эти буквы и цифры давным-давно вымараны с моего тела, но в памяти ещё живут, скребутся, заставляют вскакивать среди ночи. Я задышал резко и шумно. Нужно было прийти в себя, но уже раздался звонок.
***
Она училась или вспоминала необычайно быстро. Прошло всего лишь десять дней, и я мог уже вести с ней осмысленные беседы. Одна из моих догадок все же подтвердилась. Она потеряла память. Совсем. Я даже не представлял, что такое возможно. Она не знала кто такие айсы, чем они отличаются от людей и в чем их вина. Но она не знала и других, гораздо более простых вещей. Несмотря на всю мою ненависть и отвращение, я все же испытывал к ней какое-то необъяснимое влечение. И дело даже не в том, что она была красивой, доступной и покорной женщиной. Что-то в ней было такое, то ли во взгляде, то ли в тихом спокойном голосе, что-то, что не давало мне покоя. Что-то, что постоянно заставляло меня думать. Думать…думать не о ней. Вернее, не только о ней, а обо всем. О мире, о свободе, о справедливости, о любви и… и об айсах.
Она задавала вопросы, сотни, тысячи вопросов, которые требовали сотни, тысячи ответов. Когда я рассказал ей про айсов, она заплакала. Маленькие прозрачные слезы, катились по щекам. Капали на платье и расползались темными серыми пятнами. Я рассказал про бомбёжки, про лагерь, про голод, про смерть. И наконец, я рассказал, что она – айс. Она будто не удивилась, она как будто ждала этого.
— Ты знала об этом?
— Нет… Но… По тому как ты обращаешься со мной… Что-то подобное я и ожидала…
— Разве я плохо с тобой обращаюсь?
— Хорошо, но… Ты обращаешься со мной так, будто я не совсем человек.
Я даже поперхнулся от возмущения. Конечно же она не человек, она – айс. Как это все глупо и мерзко.
— Я отвратительна тебе?
Я совершенно растерялся. Айсы отвратительны мне. Но Лея… Разве она отвратительна?
— Но почему ты помог мне, почему ты терпишь меня, зачем я тебе нужна?
— Я проявил милосердие. Люди должны быть милосерды!
Она грустно смотрела на меня и молчала.
***
Наконец, отец помог мне сделать для Леи регистрацию, и я смог вывести её на улицу.
— Не понимаю, на кой черт сдалась тебе эта дрянь, — хмуро проворчал он, вручая мне жёлтый регистрационный билет.
Я опустил глаза и что-то пробормотал в оправдание.
Осталась пустая формальность – поставить клеймо и все: после Лея станет нормальным законным айсом.
Всю дорогу она с изумлением озиралась по сторонам. Прохожие косились на нас. С первого взгляда было понятно, что она – айс. Четыре раза нас останавливал патруль. Наконец мы добрались до санитарной станции.
Инспектор брезгливо посмотрел на Лею и приказал ей раздеться. Неожиданно, я почувствовал необъяснимое смущение и даже гнев, но почему и на кого? Не знаю… Лея разделась. Инспектор провёл освидетельствование и занёс учётные данные в компьютер. Осталось поставить клеймо. Я покраснел и глядя в пол тихо обратился к инспектору:
— Господин инспектор, а можно все-таки не на лоб, а на руку.
Инспектор презрительно посмотрел на меня и многозначительно хмыкнул:
— Понимаю…
От стыда я был готов провалиться сквозь землю.
— Ну… Хорошо… Инструкция допускает… Но ведь вас патрули замучают… А впрочем, как знаете. В любом случае, при желании клеймо можно будет продублировать.
Звякая железками, он набрал номер на маркере и включил нагрев.
Я посмотрел на Лею. Она стояла в углу. Нагая, съёжившаяся, в мурашках. Моё сердце кольнула жалость. Кажется, она ещё не до конца понимала, что сейчас произойдёт. Я отвернулся.
Пискнул индикатор готовности. Инспектор поманил Лею:
— Иди сюда!
Она осторожно подошла.
— Руку на стол. Ладонью вниз.
Она испуганно посмотрела на инспектора, потом на меня. Её затравленный взгляд чуть не сшиб меня с ног.
— Ну, дуреха! Не дёргайся. Помогите, мне!
Я подошёл.
— Вот так, держите, вот здесь.
Она не вырывалась, я почувствовал, как у неё напряглись все мышцы и увидел, как она закусила губу. Запахло горелым мясом.
— Так… Молодец! Хорошая девочка. — снизошёл до похвалы инспектор и одобрительно похлопал Лею по щеке. – Можешь одеваться.
— Рекомендую стерилизацию, — посоветовал он мне на прощание и крепко пожал руку.
Её немного знобило. Я помог натянуть ей платье и помазал клеймо, заранее припасённой мазью.
— Спасибо… — тихо шепнула она.
Мы вышли на улицу. В лицо дунул прохладный осенний ветер. Я поёжился и посмотрел на неё.
— Холодно?
Она молча покачала головой. Мы долго шли, не говоря ни слова. И эта вязкая, приторная тишина словно оскорбляла меня. Но чем и почему? Во мне начал закипать гнев.
— Почему ты молчишь?
— Рука болит.
Я осёкся. Гнев пропал, осталась никчёмная стыдливая жалость.
— Так было нужно, понимаешь, это обязательная процедура для айсов.
— Понимаю…
Мы молча прошли ещё два квартала. Нужно было спешить, до начала комендантского часа оставалось совсем мало времени. Я не знал, что со мной. Так бывает. Вроде бы и не сделал ничего плохого, но какое-то странное чувство не даёт успокоиться. Я снова начал злиться.
Внезапный крик и звон разбитого стекла, заставил нас обернуться. Из дома напротив прихрамывая выскочил черноволосый подросток, за ним с воплями, размахивая розгами выбежал пузатый мужчина. Я брезгливо поморщился. Ох уж эти айсы, ничего толком сделать не могут. Мужчина пинком сбил паренька с ног, тот пролетел несколько шагов и упал в лужу прямо перед нами, обрызгав нас грязью.
— Ах ты паршивец, — ревел Толстяк, — Я тебе покажу …!
Засвистели розги.
Черноволосый паренёк поднял на нас взгляд, его лоб украшало клеймо. Я брезгливо поморщился и потянул Лею в сторону.
— Не трогайте его! – услышал я тихий спокойный голос.
Толстяк опешил.
Мы оба одновременно посмотрели на девушку. Она нагнулась и подхватила паренька здоровой рукой.
— Лея! – прошептал я страшным голосом. – Что ты делаешь!
Толстяк, бессмысленно хлопая глазами смотрел на нас. Это было выше его понимания. Наконец, его взгляд скользнул по её черным волосам, по клейму на руке и он взорвался от ярости:
— Ах ты, сучка! Куда ты лезешь… — он с трудом находил слова. Захлёбываясь слюной, он набросился на меня.
Я робко пробормотал слова извинения и потянул Лею за руку.
Толстяк пнул паренька ногой и замахнулся розгами. Но ударить он не смог. Я так и не понял, как это произошло. Но в следующую секунду толстяк валялся в луже рядом с пареньком и, пронзительно вереща от боли, держался за руку. Розги валялись рядом. Раздалась крикливая трель полицейского свистка. Я встрепенулся, порываясь бежать, но было уже поздно. С разных концов улицы к нам приближалось два наряда. Они размахивали дубинками и кричали. Лея посмотрела на меня. Её движения стали как-то неуловимо медлительны и грациозны. Она немного прищурила глаза, слегка присела, подняла здоровую руку и глубоко вздохнула. Одновременно подбежали полицейские. И тут начался кошмар. Лея двигалась как-то рывками, я все никак не мог уследить за ней, но после каждого её рывка, падал очередной полицейский. Без крика и без движения. Все кончилось раньше, чем я успел прийти в себя. Семь обездвиженных тел и над ними Лея — сосредоточенная, красивая и спокойная.
— Ты… ты… ты убила их?
— Кажется, нет… — казалось она впервые заметила эту ужасную картину обездвиженных человеческих тел.
— Но что… Как… — я запинался, силясь подыскать слова. Меня вдруг окатило ледяной волной ужаса. Айс! Что ещё можно ожидать от айса? Она ведь так может и меня!
Один из полицейских слабо застонал, где-то вдалеке послышался вой сирены. Я вздрогнул:
— Бежим!
Она подбежала к мальчишке, помогла ему подняться и потянула за собой.
— Быстрее. Побежали! – крикнул я и мы припустили вниз по улице.
II
Огромный серый мрачный город медленно проплывал под брюхом разведкатера. Одной рукой Дима небрежно подёргивал штурвал, другой, быстро стучал по клавишам управления внешним обзором. Ваня торопливо читал информацию:
— Малый межзвёздный катер. Экипаж — один человек. Авария гиперпривода. Экстренный выход из подпространства. Катапультирование. Аварийный маяк зафиксировал координаты посадки спасательной шлюпки. Высланный на место посадки разведывательный зонд ничего не обнаружил.
— Оно и понятно, — сказал Дима. – Планета четвёртого или даже пятого уровня. Шлюпки в таких случаях самоуничтожаются. Пилот переходит на автономное существование, до прибытия спасательной команды. Но видимо что-то случилось. У пилота в аварийном наборе есть рация, даже две…
— Эх, подробнее бы узнать о пилоте? Возраст, имя, пол, наконец.
— Я уже послал запрос в Центр, следующее окно гиперсвязи будет через пятьдесят часов. Тогда, надеюсь, мы получим полную информацию. Пока, работаем по третьему варианту…
— Вон тот переулок увеличь… Ага… Левее… Ближе к парку.
— Ты смотри, как улепётывают!
— Мда… странно… Увеличь ещё немого…
— Ну чего, может этих троих и прихватим? Местечко вроде тихое.
— Такое стремительное движение предполагает наличие погони… Незачем нам с этими беглецами связываться, найдём кого-нибудь поспокойнее.
— Да ладно! Мы уже битый час тут торчим, ну какая разница, в конце концов. Да и погони особо не видно. Может у них игра такая.
— Ага… Игра… Салочки, не иначе…
— Может, у них праздник какой, вот и сидят по домам?
— Вряд ли. Улицы были бы украшены…
— Ну, смотри! Никого вокруг нет. Берём?
Ваня на секунду заколебался, но это непрерывное мельтешение на экране порядком утомило его. Ну какая в конце концов разница? Гонятся за ними, не гонятся, может, наоборот, проще на контакт пойдут. Все-таки, добровольное сотрудничество аборигенов гораздо удобнее при снятии ментограмм, и вообще проще получить представление об общей картину мира.
— Ладно. Берём этих.
Дима дёрнул штурвал и катер стремительно провалился в затяжное пике. На экране белёсыми облачками расцвели разрывы усыпляющих гранат, и через секунду в катер ворвался прохладный влажный ветерок чужого мира. Ваня поправил кислородную маску и спрыгнул на землю. Трое обездвиженных туземцев лежали на земле. Ваня сразу же подхватил девушку, он не мог спокойно смотреть на её красивое безвольное тело, одетое в тонкое белое платьице. Он бережно передал её Диме и пошёл за её спутниками. Вся операция заняла пару минут.
Дима коснулся штурвала и катер стремительно прыгнул вверх. Натужно гудели гравикомпенсаторы, сзади на пассажирских сидениях тихо посапывали пленники, а катер, с рёвом разрывая облака, уносил свой груз домой, к кораблю, бывшему здесь, в этом странном чужом мире, частицей доброй и сильной Земли. Земли, которая никогда не бросает своих детей.
