Александр Иванов
Вполне вероятно, что наша история начинается с того, что китайский крестьянин где-то в районе Южной Гоби около 1333 года поймал тарбагана и съел его. Если бы наш крестьянин был местным жителем – уйгуром или монголом, у которых этот степной сурок считается лакомством, – то он знал бы, что «сонных» сурков, которые в какой-то момент начинают еле передвигаться, есть нельзя, потому что такие сурки – больны, и болезнь эта – смертельна.
Но наш крестьянин был из Центрального Китая, откуда на север его и его семью прогнал голод и целая череда невероятных бедствий: полоса неурожаев, засуха, а может быть, ураганы и наводнения, почти уничтожившие в эти годы Ханбалык (будущий Пекин) и множество других городов, и про тарбаганов он мало что знал.Обрадовавшись легкой добыче, он и вся его семья наконец-то поели.
Сейчас известно, что тарбаган – естественный носитель чумной палочки (лат. Yersinia pestis), но сам возбудитель чумы будет открыт только в 1894 году швейцарцем, работавшим в Пастеровском институте, Александром Йерсеном во время очередной вспышки чумы в Гонконге, но тогда, в середине 30-х гг. XIV века, об этом никто не знал и не помышлял, и скрытое от глаз человека зло начало свое неспешное путешествие из Азии в Европу, уже в пути сея смерть и ужас.
Европейские хроники, по мере приближения чумы к их землям, пестрят страшными описаниями ужасов и опустошений городов Китая, Индии и Центральной Азии. «Достоверно известно, – пишет генуэзец Маттео ВИллани – что на города сходит огненный смерч, уничтожая всё живое и оставляя после себя только горы обугленных трупов». Чума и в самом деле вызывала почернение трупов, тела становились похожими на сгоревшие, отсюда (намного позже) возникнет второе имя эпидемии чумы – «черная смерть».
Меж тем, прежде чем отправиться в путь в сторону Европы, чума бушевала в Азии: сообщается, что центральные и северные провинции Китая почти вымерли, потеряв 90% своих жителей, в том числе понесла почти 90% урон и семья великого хана (монгольская династия Юань тогда правила в Китае). Около 1335 года чума достигла Индии, где выкосила почти всю долину Инда, но данных о её размерах сохранилось не очень много, как и о буйстве заболевания в Центральной Азии. Пишут о невероятных количествах смертей во всех городах на величайшем из торговых путей, Шёлковом, болезнь в 1339-1342 годах последовательно выкашивает население Ферганской долины, Самарканда и, наконец, Сарая. Об эпидемии в столице Золотой Орды мы знаем, что трупы там лежат на улицах, поскольку хоронить умерших некому.
Болезнь накрыла низовья Дона и Волги, но безлюдное в те годы Дикое поле не пересекла: в тот момент Русь спасло, как это ни странно, почти полное отсутствие торговых связей с Ордой.
Наконец, чума неизбежно прибывает в Кафу – генуэзский город в Крыму, самый большой рынок и крупнейшую из конечных точек Шёлкового пути, где продаётся всё на свете, в том числе и в небывалых количествах рабы, большинство из которых уже больны. Есть довольно логичная версия о том, что именно рабы, которых из самого большого невольничьего рынка того времени доставляли по всему Средиземноморью, и стали главным распространителем болезни.
Известна легенда, что в 1346 году хан Джанибек осаждает Кафу. Генуэзцы успешно отбиваются, а армию Джанибека охватывает мор. Джанибек приказывает катапультами забрасывать за городские стены разрубленные части заболевших животных, и так чума попадает за городские стены.
Армия Золотой Орды, истребляемая чумой, отступила, а генуэзские корабли вышли в море, совершая свои обычные плавания, и разнесли заразу по всему тогдашнему миру. Это случилось уже в тот момент, когда чума свирепствовала в Крыму: де Мюсси пишет, со слов итальянских купцов, о том, что там умерли 85 тысяч человек, «не считая тех, о ком мы не знаем», то есть, вполне вероятно, не считая неитальянцев, которых в Крыму было совсем небольшое количество.
В 1347 году болезнь достигает Константинополя, города, страшно пострадавшего во время первой пандемии, «юстиниановой чумы», в VI веке, память о которой, даже многие века спустя, всё ещё крепка в сознании жителей. Венецианцы пишут о том, что вымерло 90% жителей самого крупного тогда города на планете. Принято думать, что эта цифра преувеличена, хотя вряд ли преувеличена избыточно.
Болезнь распространяется, как лесной пожар: в том же году вымирает Трапезунд, Закавказье, страшнейший и невиданный мор охватывает Междуречье и Персию, которая «атакована с двух сторон» (волны болезни, идущей из Индии, Китая и Средней Азии, сталкиваются с волнами, идущими из Анатолии и Палестины).
Арабский историк Аль-Маркизи подробно описывает «прибытие чумы» из Константинополя в Александрию вместе с одним из кораблей, где из 332 находившихся на борту в живых к моменту окончания недолгого плавания оставалось всего 44 человека, которые «умерли уже в порту».
Из Константинополя «пожар чумы» движется и на Запад – болезнь охватывает Грецию, Болгарию, дунайские степи и Паннонию, а после и Польшу.
В Западной Европе появлением чумы считается прибытие генуэзских кораблей в Мессину, что на Сицилии. Именно отсюда чума распространяется по всей Европе, охватывая сначала Италию и юг Франции, и далее уже летит по континенту как на крыльях, не зная ограничений.
Принято говорить об Италии, Франции и Англии как о странах, наиболее пострадавших от чумы, но все-таки, скорее всего, здесь речь может идти о том, что относительно высокая степень грамотности и бережное отношение к тексту сохранили нам наибольшее количество свидетельств о болезни и ужасах мора.
Известно, что укрыться от болезни не удалось не только жителям больших городов, но и маленьких отдаленных деревень, среди которых немало было таких, где чума уничтожила всех. Даже далекую Гренландию, которую в ту пору суда с материка навещали крайне редко, чума почти уничтожила, и хотя несколько человек в гренландских поселках выжили, выжить людям в целом там не удалось.
Попав в города Балтики, чума попала на Русь, сначала в Псков, потом в Новгород, и уже оттуда распространилась по всей стране, опять-таки «затухнув» всё в той же безлюдной Дикой степи. Мор был ужасным и не щадил никого, в том числе и новгородского архиепископа Василия, который выехал в Псков спасти горожан молебном, и великого московского князя Симеона Гордого и двух его сыновей.
Чума уничтожила от 30 до 60% всех жителей Европы (по разным оценкам) тогдашней Европы, вряд ли потери Азии были меньше, но о них нам гораздо меньше известно. В любом случае людские потери были такого масштаба, что сравнивать их современникам тех событий (да и нам, с высоты веков, тоже) просто не с чем. Разные подсчеты говорят о смерти от 50 до 200 миллионов человек, и исследователи сходятся в том, что пройдет более 250 лет, прежде чем численность населения стран, пострадавших от чумы, вернется на уровень 1348 года.
Казалось бы, затерявшаяся где-то после 1352 года в Диком Поле чума, однако, никуда не исчезла, её вспышки, то в большем, то в меньшем масштабе, постоянно терзали Европу: последняя вспышка на Западе была зафиксирована в 1720 году в Марселе, где за два последующих года от нее умерли более 140 тысяч человек. В России последний массовый случай чумы был отмечен в Москве в 1771 году, в Османской империи периодические вспышки этой болезни случаются вплоть до ХХ века. Впрочем, к концу XIX века выделен возбудитель чумы, а медицина нашла средства борьбы с эпидемиями.
Что же касается медицины середины XIV века, то к моменту «прибытия» чумы на европейский континент врачебная наука пребывала в совершенно плачевном состоянии и занятия ей являлись уделом совершенно маргинальных слоев общества. Более того, врачевание было даже презираемо, ибо лечить следовало душу, а не её бренную оболочку, и даже еще более того – высказывание всяческого презрения к состоянию этой самой оболочки считалось делом богоугодным.
О санитарии в раннем Средневековье сказано и написано очень много, и многое из сказанного верно. Например, верно то, что, с этой точки зрения, состояние городов было совершенно ужасным, и потоки нечистот, лившихся ручьями и реками по городским улицам, и в самом деле были обычным явлением.
Хотя сказки насчет того, что европейцы не мылись, конечно же, сказки, немывшихся (прибывавших в святости) было ничуть не больше, чем на Руси или на Востоке, бани и купальни были распространены повсюду, в одном только Лондоне общественных купален было больше 120 (где в список развлечений, как и некогда в римских термах, входили еда и возлияния). Женщины и мужчины мылись там вместе, и только в конце XVI века этот вид проведения досуга был объявлен по этой причине «греховным», и началось «грязное столетие»: банщиков стала преследовать церковь, а бани – закрывать, что, кажется, добавило популярности этим заведениям. Но к моменту эпидемии регулярный уход за телом все-таки был нормой.
Правда, ничто не спасало от блох (от них еще несколько столетий не удастся избавиться), и именно блохи стали самым активным переносчиком болезни, в силу некоторой специфики устройства их гортани.
Медицина того времени считала, что все болезни происходят от миазмов – грязного воздуха и плохого запаха, который возникает из испарений из-под земли. Так как тела умерших от чумы издавали невероятное зловоние, то это считали подтверждением концепции, и лекарством, заграждением от чумы, считались растения и цветы с особо сильным и резким запахом, которые должны были, по мнению лекарей, отогнать чумные миазмы (Боккаччо описывал, как во время чумы по улицам Флоренции ходили горожане, держа у лица букеты трав и цветов).
Много позже, в начале XVII века, когда будет изобретен костюм чумного доктора, его непременным атрибутом станет длинный клюв, который, конечно же, должен будет отпугнуть чуму, но он, кроме этого, имел и весьма практическое предназначение: его полость забивали пахучими травами, задача которых была перебить ужасные запахи и, таким образом, спасти обладателя «клюва» от заражения.
К середине XIV века медицину уже изучали в университетах (чаще называя её «физика»), но большой популярностью её изучение не пользовалось. Считалось, что «физика» — довольно презренная и слишком уж приземленная наука.
Правда, еще с IX века в Салерно существовала медицинская школа (она просуществует почти тысячелетие), которая аккумулировала знания предшествующих эпох: там изучали труды Гиппократа, Галена, арабских медиков, таких как Авиценна или Ар-Рази. Обучение продолжалось 9 лет, и наряду с изучением теории в обязательный курс входила также и практика. Салернская школа станет самым крупным медицинским центром своего времени, здесь будут написаны сотни трактатов о болезнях и способах их лечения, однако в масштабах Европы это учреждение никак не могло удовлетворить спрос на докторов.
Так как медицина, как мы уже говорили выше, считалась делом презренным, то она входила в число немногих занятий, разрешенных “изгоям” того общества – евреям. Еврейский врач умел принять роды, поставить банки, использовал гирудотерапию, знал состав трав для изготовления лекарств от некоторых болезней. Евреи, говорящие между собой на неведомом языке, пользовались славой колдунов и ведунов Считалось, что они владели какими-то секретными знаниями, принесенными с Востока. При этом жизнь врача-еврея ценилась невысоко и подвергалась опасности в том случае, если лечение не давало результата.
Кроме знания о внутреннем строении человеческого тела (довольно сомнительном) и о влиянии разного рода лекарств на человеческий организм, врач должен был быть еще и своего рода заклинателем – как правило, лечение сопровождалось специальными молитвами или заговорами и магическими пассами, на которые рассчитывали куда больше, чем на лекарства.
Конечно, некоторые из врачей того времени знали о гипотезе Лукреция Кара о том, что болезнь передается через невидимые глазу «семена болезни», или через «болезнетворные скотинки», но подтвердить это предположение последователей атомистической теории было нечем, и теория о миазмах, опиравшаяся на непререкаемые авторитеты, такие как Гиппократ, Гален и Авиценна, была главенствующей.
Теория о миазмах получила значительное развитие и «перекрыла» учения о «ядах земли», «нездоровых местностях» — источниках болезней, которые ветер разносил на любые расстояния: из теории теллурической (почвенной) она превратилась в теорию космогенную, где «виновником» всех бед было явление Сатурна, олицетворявшего Апокалипсис.
Главным из советов врачей было бегство от эпидемии – «дальше, дольше и быстрее». Эту заповедь Ар-Рази, однако, не всем и не всегда по силам было выполнить, поэтому использовали также «очищение воздуха»: отличным средством считалось перебраться на время эпидемии в конюшню, поселить в дом козла, прогнать через город или село стада, потому что дыхание животных воздух очищало. С этой же целью рекомендовалось разводить в доме пауков, так как они «собирали на себя разлитый в воздухе яд». А еще можно было запустить в дом птиц, чтобы они взмахом крыльев разгоняли воздух. Должны были помочь звон колоколов и пальба из пушек, а также разведение костров на улицах из пахучих трав (популярным было сожжение полыни). В качестве индивидуальных средств защиты носили при себе и постоянно вдыхали сильные ароматы, самыми доступными из которых были полевые цветы и травы, так как ароматные жидкости были мало кому доступны. Самым эффективным (и самым недоступным, ввиду невероятной дороговизны) «средством индивидуальной защиты» считались пряности. Кроме того, популярной была теория о том, что зловоние надо отгонять еще большим зловонием, для чего, например, рекомендовали побольше времени проводить в отхожих местах.
Все эти замечательные, логически обоснованные и довольно разнообразные средства, однако, никак не побеждали эпидемию, а папа римский (по факту, в тот момент – авиньонский) Климент VI ввел должность «чумной доктор». Нельзя сказать, что на эту, оплачиваемую церковью, должность, нанимались самые квалифицированные из врачей. Туда попадали либо люди, которые никак себя до этого не проявили и прозябали в бедности, либо совсем юные честолюбцы, считавшие, что это для них отличный шанс сделать карьеру. Иными словами, люди это были не особо образованные, зато – решительные: именно чумные доктора взялись лечить чуму хирургическим путем, отрезая покрывавшие тело бубоны и прижигая места надрезов раскаленной кочергой. Увы, это не слишком помогло: если больной даже и не умирал в момент операции от болевого шока (анестезия, усыпление раствором белладонны немногим врачам уже были известны, но чумным докторам — вряд ли), то все-таки умирал от чумы.
Беспомощность медицины и беспомощность церкви, которая не смогла прогнать болезнь массовыми молебнами, святой водой и колокольным звоном, вызвало массовый интерес к разного рода языческим обрядам, оккультизму, колдовству и магии. Распространились и разного рода секты, вроде флагеллантов (самобичующихся, уничтожавших плоть, потому что в болящее тело болезни было проникнуть сложнее; толпы таких сектантов, иногда по несколько тысяч человек, кочевали из города в город, разнося болезни) или хореоманов, одержимых танцем. Впрочем, все эти методы (по содержанию мало отличались от церковных обрядов и методов лечения) отчего-то никак ситуацию не меняли.
Еще одним средством избежать заражения считали еврейские погромы, которые прокатились по всей Европе: как и в случае любых бедствий, свалить вину на происходящее и отвести внимание от собственной беспомощности было проверенным и старинным способом. Учитывалось и то, что погромщики были жадны до чужого имущества. Собственно, именно в те годы и начался отток евреев в польские земли, где король Польши обеспечил им защиту. Другим защитником евреев (несколько неожиданно для современников) стал упоминавшийся уже папа Климент VI, разославший светским князьям специальную буллу, в которой он обращал их внимание на то, что евреи страдают от чумы не меньше, чем все прочие.
Страшнейшим врагом любых санитарных мер была паника, потому что (неудивительно) в чуме легко угадывалось предшествие конца света: именно в такие периоды церковь особенно охотно вспоминала «Откровение» Иоанна Богослова. Современный человек отнесся бы к этой книге как к некачественному фильму ужасов, но человеку средневековому она внушала настоящий страх и ужас. Иоанн в шестой главе описывал конец света, Апокалипсис, и четырех всадников его, несущих все ужасы того времени: лжепророчество, война, голод, и, наконец, замыкает шествие всадник, под которым «конь блед», имя ему – Смерть. Сам автор «Откровения», написанного во втором веке, с чумой был незнаком, но уже во времена юстиниановой чумы, разразившейся в VI веке, к имени всадника добавилась Чума.
Любой человек той эпохи постоянно слышал об обмане и нетвердости в вере (лжепророчество), войн в его жизни тоже хватало, голод после нескольких неурожайных лет сотрясал Европу, поэтому любому было понятно, что явился последний всадник Апокалипсиса, который истребит человечество окончательно.
В то же время в итальянских городах вошла в некоторую даже моду практика «пиров во время чумы», и такие пиры вовсе не означали, что люди желали насладиться прелестями жизни, к которым относили выпивку, обжорство и совокупления. Перед своей кончиной принято было думать, что чума, которая представлялась существом одушевленным, увидев такое буйство жизни, устрашится и отступит.
Только административные меры хоть как-то снижали и накал страстей, и распространение заражений. Те города (вроде Венеции, Милана или Нюрнберга), где удалось наладить захоронения пораженных чумой в специально отведенных местах силами отдельных команд, среди которых обязательно были священники или монахи, где соблюдался карантин (городские ворота были закрыты для входящих и выходящих, передвижения по городу и общение было максимально ограничено), а больных изолировали в специально выделенных местах, – там человеческие потери были минимальны.
Впрочем, ничего более предложить было невозможно, да и такого рода меры были большой редкостью.
Несколько позже, в 70-х гг., появилась практика карантинов. Формальным её началом принято считать 1377 год, когда в принадлежавшей венецианцам Рагузе (ныне Дубровник в Хорватии) прибывшие корабли начали выдерживать тридцать дней на рейде. Эта практика получила название trentino. Венеция пошла в этом вопросе дальше, увеличив «выдержку» до 40 дней, quarantо. Впрочем, это объясняет происхождение слова «карантин», а само явление, когда путников не пускали в город, пока не убедятся, что они не являются носителем болезни, появилось намного раньше, распространившись именно во время эпидемии «черной смерти».
Примерно в первой половине 50-х гг. XIV века чума отступила (как потом выяснится, ненадолго, да и исчезнет она не полностью, периодически напоминая о себе то вспышками масштабными, то более локальными).
Пережив чуму и, так сказать, подсчитав выживших, европейцы ужаснулись, как мало их осталось. Для обработки полей в прежних масштабах людей повсеместно не хватало. Если прежде людей было много, и труд стоил дешево, а земля, особенно хорошая,стоила дорого, то сейчас произошло обратное: земля, сама по себе, без рабочих рук, была бесполезна и дохода не давала, а рабочие руки неоткуда было взять. Более того, оказалось, что именно труд и имеет высшую ценность: крестьяне охотно перемещались в земли, где их работа ценилась выше, а сроки барщины либо были сокращены до минимума, либо вовсе обнулены. Для феодала разумнее было иметь дело не с крепостными, а с арендаторами. Популярна была издольщина, особо распространившаяся на юге Франции, в Италии и Южной Германии: владелец земли обеспечивал крестьян инструментами, жильем и семенами, за что ему причиталась доля от урожая.
Многие государи пустились издавать законы, запрещавшие перемещение крестьян от одного феодала к другому, но в большинстве своем они остались на бумаге, поскольку не существовало намерения ни в крестьянской, ни в феодальной среде их соблюдать.
Крепостное право в Западной Европе де-факто перестало существовать.
Нехватка рабочих рук подстегнула и технический прогресс: повсеместно стали использовать водяные и ветряные мельницы, именно в этот период лошади стали заменять в упряжке волов, потому что, хотя они и стоили дороже, но пахали быстрее, и именно в «послечумной» период для изготовления инвентаря стали использовать металл: образно говоря, металлический плуг заменил деревянную соху.
Большим почетом стала пользоваться механика, с развитием которой связывают, в частности, появление механической прялки и печатного станка.
Была и еще одна проблема: города также лишились рабочих рук, и пополнить их нехватку мог только приток свежих сил из деревень. Это и произошло, благо, впервые в истории городов цеховые правила резко смягчились. Если раньше мастером мог стать только сын мастера, то теперь в подмастерья принимали и людей со стороны, у которых появились отличные перспективы овладеть доходным ремеслом. Как мы сказали бы сегодня, появились новые социальные лифты.
Это вызвало настоящую революцию в сельском хозяйстве, которая известна как четырехполье: когда поле делится на четыре части, две из которых идут под зерновые, две – под кормовые культуры. Скот при этом массово переводился на стойловое содержание, что давало возможность собирать ценное удобрение – навоз. Первоначально зародившись во Фландрии и окрестных землях, где горожанами были от пятой части до четверти всего населения, этот интенсивный способ землепользования стал активно распространяться там, где города росли особенно быстро: север и центр Франции, юг Германии, Голландию, Швейцарию, а несколько позже – Англию и даже частично (там качество земли не позволяло как следует развернуться) север Италии.
Нехватка населения стала стимулом для развития торговли и мореплавания, во всяком случае, важным стимулом было желание завладеть пряностями, которые, по логике людей того времени, были отличным средством от всех болезней, так как именно они должны были спасать от ядовитых миазмов.
Коренным образом изменилось отношение европейцев к медицине, которая как-то мгновенно перестала казаться наукой смешной и ненужной. Более того, развитие медицины стали «спонсировать» светские и церковные феодалы. Оказалось, что ценность имеет не только душа, принадлежащая богу, но и её физическая оболочка, рабочие руки, создающие вполне земные ценности.
Говоря о переменах в Западной Европе, вызванных чумой, разумеется, невозможно обойти вниманием вопрос, отчего на восточной оконечности континента или в передней Азии ровно те же самые процессы не вызвали тех же самых последствий, но эта тема так обширна, что невозможно сделать её частью какой-то статьи, наверное, стоит об этом говорить подробно и отдельно.
Что же касается чумы, то её жуткая история не закончилась и в наши дни (из-за неё ежегодно умирает несколько тысяч человек), но массовые эпидемии прекратились с конца XIX века, когда сотрудник института Пастера Владимир Хавкин, уроженец Одессы и ученик Мечникова, создал вакцину, впервые опробованную в Бомбее в разгар страшной эпидемии. Вакцина доказала свою полную эффективность и применяется и по сей день.
