Размножение оказалось другим выходом из тупика устойчивости неживой природы — компенсировав недостаток неубиваемости атомных связей металлов и минералов способностью к размножению и широкой распространённостью новых строительных материалов устойчивых форм организации материи — водорода и углерода, из которых древние океаны Земли практически и состояли. И металлическое ядро Земли и первые вирусы решили одну и ту же задачу организации материи в устойчивые структуры, но если структуры неживой природы были закономерным развитием свойств образующих их материи, то первые вирусы — первое же явление формы материи, к которой применимо, хоть и с оговоркой, понятие смысла существования: структура вируса — это структура, не возникшая «в результате», а ориентированная на результат: раз возникнув — не исчезать.
Фактически, вирус, не являясь формой жизни, оказался формулировкой смысла жизни — стремление к жизни, умножение жизни. Как в смысле умножения времени индивидуальной жизни, так и в смысле умножения жизни её репродукцией. В диапазоне от выживания любой ценой до экспансии — увеличения продолжительности жизни, числа форм жизни и количества живых существ. Не прекращаться несмотря ни на что, продолжать существование в любых обстоятельствах.
По сути, вирус, ставший первой формой организации материи, озабоченной собственным существованием, создал принципиальную основу не только жизни, но и смерти. Наличие у механизма назначения подразумевает «желательный результат» его функционирования, а появление «желательного результата» подразумевает «нежелательный». Тот факт, что сам механизм мог быть плодом случайного подбора комбинаций элементов, не имеет значения, потому что он заложил основу эволюции жизни, которая привела к возникновению разумной жизни. То, что было случайным сочетанием химических элементов, заложило фреймворк биологической жизни как таковой — высшее благо, которое заключается в ней самой, и предельное зло — её прекращение. Этот фреймворк обеспечил движение уже эволюции жизни, движущими силами которой были стремление к жизни с его оборотной стороной в виде возникновения страха. Парадигма жизни и смерти, из которой вытекает представление о наилучшем и наихудшем положении вещей, правильного и неправильного выбора, добра и зла, вреда и блага может и быть результатом химической лотереи, но в ней возникла и развилась жизнь, достигнув следующего этапа эволюции — разумной жизни, которая, как ни крути, является производной той самой «парадигмы вируса».
Огонь разума вспыхнул в головах людей — сложнейшей из возникавших версий организации молекул материи в механизм, результатом работы которого является продолжение его работы, и в состоянии осветить парадоксальность этой ситуации, но не отменить её, потому что разум — это результат работы этой оказавшейся поразительно эффективной машины парадоксов. С точки зрения эволюции жизни и материи, вывод фундаментальной проблемы возникновения и смысла жизни тот же самый, к которому пришли все великие религии за 3-4 тысячи лет до этого: источником понятий о добре и зле, морали и аморальности, жизни и смерти, счастье и горе, плохом и хорошем является нечто внешнее по отношению к миру не только людей, а живой природы вообще. Принципиальной разницы между Богом, давшим человеку жизнь, душу и моральные ценности, и химической случайностью, давшей человеку жизнь, сознание и моральные ценности, нет — они одинаково внемирны, они не часть жизни, они её творцы, заложившие фундамент её правил, а успех жизни — это успех этого фундамента, будь он заложен Богом или возник в водородно-углеродной химической лаборатории неживой природы.
И испытывать чувства по отношению что к богу, что к случаю — закольцованный абсурд, как и любые претензии к явлениям, создавшим реальность, в которой существует понятие претензии, довольства и недовольства. И существо человека настолько укоренено в этой парадигме, что выйти за её пределы физически невозможно — нельзя на жизнь, эволюцию жизни, эволюцию материи ни с какой иной перспективы, кроме как «изнутри» жизни, потому что понятие перспективы идёт вместе с ней. До живой природы существовала и никуда не делась неживая природа, но взглянуть на эти вопросы с точки зрения перспективы камня не получится, потому что у камня нет перспективы. Любая перспектива, суждение, даже самая нейтральная и объективная на вид оценка чего угодно в любом контексте — в конечном счёте упирается в скрижали вируса «жить хорошо, не жить плохо», которые не хуже и не лучше скрижалей Бога, потому что логическая цепочка вопросов «почему?» на нём точно так же обрывается, как и на вирусе, просто разными версиями знака «конец зоны действия смысла»: патерналистским «потому что бог так сказал» и агностическим «нипочему».
Однако территория смысла, действительно, заканчивается за пределами ареала жизни во времени и пространстве, потому что понятие «смысла» (цели, назначения) применимо, пусть и метафорически, в контексте жизни, начиная с залившей бетон в фундамент жизни формы материи, жизнью не являющейся, и не имеет смысла вне её. Репликацию можно назвать смыслом существования вируса, однако понятие смысла неприменимо к солнцу, несмотря на потребность человека в его тепле и свете, смысл воды не в том, чтобы быть мокрой, а огня — не в том, чтобы нагревать. Живая природа — пространственно-временной континуум в пространственно-временном континууме: то, что дало жизни жизнь и её правила, находится вне пределов её пространства и времени, как и то, что запустило эволюцию материи, время и пространство самой Вселенной ничего не меняют для существ, существование которых на 100% обусловлено обоими контекстами, сформулировано в измерениях данной реальности (как материальных объектов — Вселенной, как мыслящих существ — живой природой), и несовместимо как с внешним измерением, предвосхищающим те, в которых человек существует, обеспечившим контекст для человеческой реальности, так и к новым измерениям, которые возникли или могут возникнуть уже в контексте человеческой реальности.
Репликация оказалась двигателем эволюции материи и основой эволюции жизни не потому, что создала жизнь — она создала среду, в которой жизнь могла быть создана. Самые первые формы организации материи в механизмы, организующие материю в механизмы, организующие материю в механизмы… не могли не обеспечивать огромный процент ошибок именно в рамках осуществлённых репликаций. Механизм репликации не имеет представления о том, что он механизм репликации, это просто цепь реакций, начавшихся случайно, но обретавших устойчивость и оформившихся позже в мощные репродуктивные машины с высокой эффективностью, но первые формы материи, одних из побочных эффектов которых было небывалое прежде появление таких же форм из других частиц тех же химических элементов — водорода и углерода, представляли собой случайный набор реакций, у которых не было ни инструкции, ни задания, поэтому реплики возникали с отклонениями, обусловленными средой репликации (множеством нюансов по атомарному составу даже самых простых форм вирусов) — и те из них, которые при этом сохраняли побочный эффект череды химических реакций, составляющих их существование, в виде репликации — закрепляли разнообразие версий этого механизма.
Иными словами, неточности являются неотъемлемой стороной репликации, это риск, заложенный в саму природу копирования, а, значит, случайно возникший механизм репликации, оказавшийся достаточно успешным, чтобы эффективность репликаций перевешивала последствия ошибок, при этом стал же гарантированным механизмом производства ошибок — не перевешивающих основную функцию, поскольку иначе, очевидно, этого разговора бы не могло быть, но точно проходящих по минимальному порогу допустимости, как и проходится естественный отбор — даже если соотношение было 51% работающего функционала на 49% ошибок, если продолжающиеся циклы репликации перевешивали тупиковые ветви, то нет ни одного механизма в контексте конкретной проблемы, который бы стал понижать процент ошибок (в ходе эволюции он обычно понижается как эффект других изменений в эволюции организма). Поэтому максимально допустимый уровень ошибок первых механизмов репликации, позволяющий не терять эффект репликации — неотъемлемая и неизбежная их характеристика, которая, однако, обернулась эволюционным вином: репликация увеличивала число аналогичных реплицирующих механизмов. а с ними росло число ошибок, однако ошибки и недостатки отдельных механизмов, которые перекрывались общей продуктивностью репликации, превратились в тестовый полигон новых версий реплицируемого механизма — иными словами, мутации, двигающие эволюцию жизни так же, как репродукция — саму жизнь — это части одного и того же механизма, в котором сошлись две удачи: открытие механизма репликации оказалась прорывом в эволюции материи, а его ошибки сделали его величайшей удачей эволюции, обеспечив механизм уже эволюции жизни.
Которой бы просто не случилось, окажись случайно возникший в цепочках химических реакций на основе молекул из двух элементов побочный эффект в виде воспроизведения этих цепочек в других наборах из тех же элементов, работающим качественно и почти без ошибок репликации — какое-то количество ошибок бы всё равно было, и эволюция бы, наверное, шла по тому же маршруту, но разминуться по времени на сотню-другую миллионов лет с графиком возникновения разумной жизни — легко.
Что, очевидно, и произошло, с появлением вирусов.
Репликация.Вирус был необходимым прекурсором к появлению жизни — тип организации материи, являющейся не результатом прошедших изменений, а автономный «первобытный бульон», который рос по мере репликации вируса — чем больше вирус себя копировал, тем больше возникало разнообразных мутаций, которые, в итоге, и оказались методом брутфорса кода жизни.
Устойчивость вируса как формы материи. Вирусы, летальность которых снижается по мере распространения, потому что слишком агрессивные их формы убивают своих носителей быстрее, чем те успевают их распространить, попадают в эволюционный тупик, а продолжателями эволюции выходят их менее летальные мутации, как и первые клетки и протоклетки, чтобы выйти на уровень сложности вируса, в эволюции материи и процессе перебора разных сочетаний элементов должен был возникнуть вариант, в котором сочетание баланс элементов, в которых изменчивость примитивный.
Потому что с появлением жизни как новой формы организации материи возник новый вид взаимодействия материи: проактивный.
Наличие механизма реагирования — цель нервной системы. Пара стимул-реакция — то, что отличает первую клетку: вода закончилась, началась суша. Например, человек отличает стул от стола как феномен или, наоборот, часть фоновой реальности, не воспринимавшейся как феномен вовсе определяет не чем человек является, а выделяет и отличает его от того, чем человек не является.
Человек разумный, Homo Sapiens — это часть животного мира. делает Вопрос смысла человеческой жизни — это вопрос её назначения, который возвращает к проблеме зарождения человека разумного (зарождения сознания aka души). Таким образом, природа человеческого сознания — первая фундаментальная проблема человеческой культуры, выраженная в архетипичных сюжетах о поиске смысла жизни человека, включая поиски истоков жизни человека, где душа — индикатор правильности пути. Путь большей осмысленности связан с большей одухотворённостью и наоборот — ощущение бессмысленности (потери курса) бытия в религиозном контексте понимается как бездуховность. Проблема смерти — это проблема как человеческой смерти, так и смерти буквально, конца света.
Физическая cила реактивна и растёт пропорционально массе и плотности объекта. Сила живой природы — в адаптивности, благодаря способности живой материи накапливать информацию о прошлых взаимодействиях. На квантовом уровне, на уровне кварков, существует только материя, времени, пространства и информации не существует. На субатомном уровне материя существует только в настоящем времени: в сочетаниях кварков и электронов возникает информация о химическом составе материи между прошлым и будущим — в промежуточном состоянии продукта последней завершившейся химической реакции, с которым цикл повторится, но уже в качестве реагента следующей. Информация о времени и пространстве возникает только в сопоставлении изменений воспринимаемой реальности по мере цикла превращений, где минимальный временной шаг, «секунда» реальности — кратчайший промежуток между двумя превращениями.
При этом Вселенная на самом деле не меняется: в любой момент времени кварки, из которых собрана материя воспринимаемой реальности — те же самые, что и в предыдущий. Физически прошлого не существует, оно не «уходит в прошлое», а исчезает с каждым изменением образующей материю мозаики из кварков и электронов. Однако с возникновением более сложной формы организации материи, не гомогенной, а составной, станут возможными сложные состояния, недоступные гомогенным объектам неживой природы. Например, если составные элементы по-разному реагируют на некое внешнее химическое взаимодействие.
В гомогенной форме материя может быть только в одном состоянии в один момент времени — даже если она химически реактивна. После реакции она будет в другом, но таком же гомогенном состоянии. И, в зависимости от характера реакции, она либо укрепит материю, либо ослабит, но принципиально нового ничего не произойдёт. Если же в общую форму склеились хотя бы две разные молекулы с разными реактивными свойствами, то вместо однократной однонаправленной реакции в ней возникнет конфликт состояний: возбуждение одним элементом и торможение другим. Перевес одного состояния будет усиливать эффект реакции, каким бы он ни был, второго — ослаблять.
Таким образом, если реакция разрушительная, то перевес антагонистичного элемента не просто компенсирует её вред, а, наоборот, увеличит устойчивость формы материи, способствуя её распространению. При этом будет выигрывать баланс, при котором будут расти чувствительность реагирующего элемента и сила элемента-антагониста, превращаясь в механизм раннего обнаружения и спасительной реакции. То есть, превращение химической реакции в живую. Формы жизни и отличаются от неживой природы по наличию поведения — то есть, ускорению, замедлению, смене курса или другим изменениям, непропорциональным энергии химического или физического воздействия.
Если на кошку начнёт капать вода — она отскочит с этого места на пару метров за секунду. Но на камень размером с кошку может пролиться ручей — камень останется лежать на месте. Диаметральная разница эффектов одного и того же воздействия совершенно незаметна, потому что естественна — как естественен антагонизм жизни и смерти. И именно так живое отличается от неживого. Наоборот, кошка, не шелохнувшаяся под капающей водой навела бы на подозрения, что она мёртвая, а камень, отпрыгнувший от ручейка, выдал бы себя, что никакой он не камень.
Живое поведение выделяется в неживой природе именно своим разительным контрастом, особенно, если в отсутствие других признаков жизни — вокруг одни камни или вообще космический вакуум. Даже в момент зарождения жизни на Земле её, с поправкой на размеры, невозможно было не заметить — если бы первые одноклеточные организмы можно было бы увидеть невооружённым глазом хотя бы в виде отдельных точек размером с мельчайшую песчинку — этого было бы достаточно, чтобы, немного понаблюдав, увидеть, как они резко меняют направление в воде произвольно или при касании чего-либо, чтобы понять, что это не песок.
Если же химическая реакция каким-то образом идёт на пользу материи, то, наоборот, мутация этой формы её организации по ходу репликации пойдёт в сторону увеличения чуткости и усиления исходной реакции на химическое взаимодействие, например, солнечного света — то есть, фотонов. Простейшей формы организации материи, в которой возможно появление такой реакции — возможно, доклеточной или даже на базе вируса, оболочка которого отличается от обычной на число итераций, достаточное для того, чтобы в череде мутаций возникла двойственность реакции на свет на уровне отдельных молекул оболочки. Достаточно малейшего положительного побочного эффекта у этой случайности — например, чтобы реактивная оболочка оказалась при этом ещё немного прочнее, чем обычный жировой футляр вируса, чтобы череда мутаций пошла уже именно в русле эскалации конкуренции конфликтующих особенностей.
Вирус не является формой жизни, однако жизнь зародилась именно в нём. Вирус — как яйцо, из которого вылупилась первая курица: ещё не форма жизни, но необходимое предисловие к ней. Вирус — это две из трёх фундаментальных отличий живой материи от неживой:
Репликация — это то, как жизнь распространяется, мутация — как она развивается.
Превращение бездушного механизма по организации материи в форме механизма по организации материи в форме, на момент попадания её в цикл повторявшей саму себя, с побочным эффектом передачи функционала организации материи в свою форму, с попаданием в момент зацикливания процесса на организации материи в подобие своей формы с побочным эффектом передачи функционала на момент зацикливания удержавшийся на грани, за которой доля ошибок позволяла склеила побочный эффект функциональности механизма, попавшего в цикл повторения своей формы с количеством успешных срабатываний достаточных для превращения побочного эффекта в фундаментальный механизм, который и создал незнакомое прежде во Вселенной (по крайней мере, в земной ветке её эволюции) явление, которое и стало тем, что такое жизнь.
От организации материи в механизм, который способен воспроизводить копию своей формы в материи с достаточной точностью, чтобы это хватало для воспроизведения его функции тоже. При этом очевидно, что процесс стихийной эволюции (по сути, перебора вариантов) не может произвольно выделить в оказавшейся довольно устойчивой форме организации материи тот механизм, в котором возник удачный баланс для естественного отбора, чтобы обеспечить его репликацию в материи с минимальными ошибками.
Естественная механика только повторяет формы механизма, через мутации нащупывая форму, которая будет эффективнее всего коррелировать с эффективностью. Таким образом, отбор прошёл не механизм репликации, а форма материи, в которой этот механизм возник, и дальнейшее развитие возможно только через совершенствование формы. Корректировать механику процесса в разных условиях среды не получится. В разных ситуациях по одному и тому же трафарету будут образовываться самые разные узоры форм, далёких от искомого механизма, То есть, удачная форма в первую очередь превратится в невод всевозможных ошибок её воспроизведения, и только остаётся надеяться, что срабатывать она будет чаще, чем выдавать ошибку.
В случае с вирусами так и произошло — комбинация элементов, в которой возникла новая парадигма устойчивости организованных форм материи — не через увеличение и утяжеление, а бесконечная репликация.
А ошибки, возникающие из-за особенностей процесса естественного отбора, который во многих аспектах прямо противоположен инженерному подходу, который люди не задумываясь часто пытаются проецировать на эволюционные процессы, оказались (тоже как часто в эволюции случалось) не проблемой, а большой удачей. «Инженерный подход» бы просто отточил эффективность механизма репликации, подняв его эффективность под 100% — и эволюция жизни остановилась бы на вирусах, так и не начавшись. Механизм репликации, «нащупанный» естественным отбором с неизбежной массой ошибок при репликациях и превратился в механизм естественного отбора, который известен людям: бесконечный цикл репликации с разными мутациями, от большинства которых много итераций спустя не останется и следа, зато те из рандомных изменений, которые окажутся удачными, проявят это в естественном отборе и продолжат развитие.
То есть, эволюция жизни не только началась с вируса. Она была создана вирусом. Спонтанно возникшая форма организации материи, в которой возник механизм, функцией которого было себя воспроизводить, оказалась крайне удачной находкой при всей недружелюбности среды на планете Земля на несколько миллиардов лет ближе к своему возникновению. Только камни, сейсмическая и вулканическая активность, да бурлящие сероводородом (впрочем, для возникновения новой формы материи, основанной на углероде и водороде, это были идеальные условия).
Поскольку вирусы не были созданы по чертежам, а просто как очередная комбинация материи в первобытном бульоне Земли обрела форму, побочным эффектом которой стала её репликация — так и начала реплицироваться опережающими темпами, что очевидно из её выживания. На опережение условий среды, на опережение ошибок репликации, которые были неизбежны из-за того, что сама репликация, пока не проявилась как величайшее изобретение природы с первых секунд Вселенной и рождения кварков материи. По крайней мере, насколько можно судить с Земли. Возможно, где-то вирусы появились раньше, возможно, где-то не органическая жизнь из углерода возникла, а на другом базовом элементе. Возможно, где-то даже совершенно иная форма организации материи возникла, нежели жизнь — не неживая природа с её агрегатными состояниями материи, но и не органическая жизнь с её репликацией, мутациями и поведением. А что может быть вне этой парадигмы живой природы, какие ещё формы материя могла принять, чтобы превратиться во что-то более устойчивое, чем камни — представить сложно.
Все, практически все представления людей о жизни на других планетах они именно о жизни в земном смысле, и даже если кто-то предполагает, что иные формы жизни могут быть кремниевыми — всё равно все соображения крутятся в трёх соснах (гигантских, правда, соснах) возникновения живой природы и эволюции: репликация, мутация, поведение. Выйти за пределы этой парадигмы крайне сложно, потому что не только эволюция человека, но даже сама жизнь, концепция жизни и смерти — всё это возникло из маленького, но сложного объединения материи в вирусы. До вирусов, без вирусов понятие жизни и смерти в природе применить было не к чему, а додуматься до них, о них не зная, из времени предшествовавшего появлению первых звоночков органической жизни, вряд ли было бы возможно.
Бешеный успех репликации закономерно вёл к тому, что, чем больше реплицировалось первых вирусов — тем больше было мутаций. Неудачные, естественно, на себе и заканчивались. Но ведь были и удачные — варианты мутаций, которые меняли устройство вирусов, но сохраняли способность реплицироваться.
Бешеная репликация с пропорционально растущей массой мутаций превратили первые вирусы в лабораторию жизни. Вот как сами вирусы, предположительно, возникли благодаря тому, что океаны Земли тогда были бесконечным бульоном химических реакций, так и вирусы стали океаном экспериментов, в котором и родилась жизнь.
От которой вирусам был всего один шаг из трёх: репродукция и мутации создали жизнь (и смерть), размножение, и саму эволюцию жизни как мы её знаем — как естественный отбор, основанный на мутациях и репродукции. Поэтому порядок получается следующий: вирусы запустили эволюцию — эволюция создала жизнь. И пошло-поехало.
Где-то в океане экспериментов размножающихся и мутирующих с той же интенсивностью вирусов, в процессе запущенного ими естественного отбора он и состоялся: был совершён третий шаг — у органической материи помимо возможности размножаться и мутировать, но оставаться всё-таки довольно бессмысленной формой материи в таком состоянии, что-то вроде простого бота — не камни с плазмой, конечно, но и формой жизни никак не назовёшь. Жизнь началась с появлением поведения. То есть, реагирования на среду, как может только жизнь. Не линейно-пропорционально, как физические и химические взаимодействия, а нелинейно. И не как сумма внешних взаимодействий, как вся неживая природа — нет, у жизни появилась субъектность. Этим она и выделяется: формы жизни сразу выделяются тем, что их поведение и в голову не придёт рассматривать как совокупность физических сил и химических реакций окружающей среды, действующих на них. Как и невозможно описать через текущий момент. Каждое живое существо — это совокупный опыт миллионов и миллиардов лет, прошедших с первых вирусов.
Фактически, вирус, не являясь формой жизни, оказался формулировкой смысла жизни — стремление к жизни, умножение жизни. Как в смысле умножения времени индивидуальной жизни, так и в смысле умножения жизни её репродукцией. В диапазоне от выживания любой ценой до экспансии — увеличения продолжительности жизни, числа форм жизни и количества живых существ. Не прекращаться несмотря ни на что, продолжать существование в любых обстоятельствах.
По сути, вирус, ставший первой формой организации материи, озабоченной собственным существованием, создал принципиальную основу не только жизни, но и смерти. Наличие у механизма назначения подразумевает «желательный результат» его функционирования, а появление «желательного результата» подразумевает «нежелательный». Тот факт, что сам механизм мог быть плодом случайного подбора комбинаций элементов, не имеет значения, потому что он заложил основу эволюции жизни, которая привела к возникновению разумной жизни. То, что было случайным сочетанием химических элементов, заложило фреймворк биологической жизни как таковой — высшее благо, которое заключается в ней самой, и предельное зло — её прекращение. Этот фреймворк обеспечил движение уже эволюции жизни, движущими силами которой были стремление к жизни с его оборотной стороной в виде возникновения страха. Парадигма жизни и смерти, из которой вытекает представление о наилучшем и наихудшем положении вещей, правильного и неправильного выбора, добра и зла, вреда и блага может и быть результатом химической лотереи, но в ней возникла и развилась жизнь, достигнув следующего этапа эволюции — разумной жизни, которая, как ни крути, является производной той самой «парадигмы вируса».
Огонь разума вспыхнул в головах людей — сложнейшей из возникавших версий организации молекул материи в механизм, результатом работы которого является продолжение его работы, и в состоянии осветить парадоксальность этой ситуации, но не отменить её, потому что разум — это результат работы этой оказавшейся поразительно эффективной машины парадоксов. С точки зрения эволюции жизни и материи, вывод фундаментальной проблемы возникновения и смысла жизни тот же самый, к которому пришли все великие религии за 3-4 тысячи лет до этого: источником понятий о добре и зле, морали и аморальности, жизни и смерти, счастье и горе, плохом и хорошем является нечто внешнее по отношению к миру не только людей, а живой природы вообще. Принципиальной разницы между Богом, давшим человеку жизнь, душу и моральные ценности, и химической случайностью, давшей человеку жизнь, сознание и моральные ценности, нет — они одинаково внемирны, они не часть жизни, они её творцы, заложившие фундамент её правил, а успех жизни — это успех этого фундамента, будь он заложен Богом или возник в водородно-углеродной химической лаборатории неживой природы.
И испытывать чувства по отношению что к богу, что к случаю — закольцованный абсурд, как и любые претензии к явлениям, создавшим реальность, в которой существует понятие претензии, довольства и недовольства. И существо человека настолько укоренено в этой парадигме, что выйти за её пределы физически невозможно — нельзя на жизнь, эволюцию жизни, эволюцию материи ни с какой иной перспективы, кроме как «изнутри» жизни, потому что понятие перспективы идёт вместе с ней. До живой природы существовала и никуда не делась неживая природа, но взглянуть на эти вопросы с точки зрения перспективы камня не получится, потому что у камня нет перспективы. Любая перспектива, суждение, даже самая нейтральная и объективная на вид оценка чего угодно в любом контексте — в конечном счёте упирается в скрижали вируса «жить хорошо, не жить плохо», которые не хуже и не лучше скрижалей Бога, потому что логическая цепочка вопросов «почему?» на нём точно так же обрывается, как и на вирусе, просто разными версиями знака «конец зоны действия смысла»: патерналистским «потому что бог так сказал» и агностическим «нипочему».
Однако территория смысла, действительно, заканчивается за пределами ареала жизни во времени и пространстве, потому что понятие «смысла» (цели, назначения) применимо, пусть и метафорически, в контексте жизни, начиная с залившей бетон в фундамент жизни формы материи, жизнью не являющейся, и не имеет смысла вне её. Репликацию можно назвать смыслом существования вируса, однако понятие смысла неприменимо к солнцу, несмотря на потребность человека в его тепле и свете, смысл воды не в том, чтобы быть мокрой, а огня — не в том, чтобы нагревать. Живая природа — пространственно-временной континуум в пространственно-временном континууме: то, что дало жизни жизнь и её правила, находится вне пределов её пространства и времени, как и то, что запустило эволюцию материи, время и пространство самой Вселенной ничего не меняют для существ, существование которых на 100% обусловлено обоими контекстами, сформулировано в измерениях данной реальности (как материальных объектов — Вселенной, как мыслящих существ — живой природой), и несовместимо как с внешним измерением, предвосхищающим те, в которых человек существует, обеспечившим контекст для человеческой реальности, так и к новым измерениям, которые возникли или могут возникнуть уже в контексте человеческой реальности.
Репликация оказалась двигателем эволюции материи и основой эволюции жизни не потому, что создала жизнь — она создала среду, в которой жизнь могла быть создана. Самые первые формы организации материи в механизмы, организующие материю в механизмы, организующие материю в механизмы… не могли не обеспечивать огромный процент ошибок именно в рамках осуществлённых репликаций. Механизм репликации не имеет представления о том, что он механизм репликации, это просто цепь реакций, начавшихся случайно, но обретавших устойчивость и оформившихся позже в мощные репродуктивные машины с высокой эффективностью, но первые формы материи, одних из побочных эффектов которых было небывалое прежде появление таких же форм из других частиц тех же химических элементов — водорода и углерода, представляли собой случайный набор реакций, у которых не было ни инструкции, ни задания, поэтому реплики возникали с отклонениями, обусловленными средой репликации (множеством нюансов по атомарному составу даже самых простых форм вирусов) — и те из них, которые при этом сохраняли побочный эффект череды химических реакций, составляющих их существование, в виде репликации — закрепляли разнообразие версий этого механизма.
Иными словами, неточности являются неотъемлемой стороной репликации, это риск, заложенный в саму природу копирования, а, значит, случайно возникший механизм репликации, оказавшийся достаточно успешным, чтобы эффективность репликаций перевешивала последствия ошибок, при этом стал же гарантированным механизмом производства ошибок — не перевешивающих основную функцию, поскольку иначе, очевидно, этого разговора бы не могло быть, но точно проходящих по минимальному порогу допустимости, как и проходится естественный отбор — даже если соотношение было 51% работающего функционала на 49% ошибок, если продолжающиеся циклы репликации перевешивали тупиковые ветви, то нет ни одного механизма в контексте конкретной проблемы, который бы стал понижать процент ошибок (в ходе эволюции он обычно понижается как эффект других изменений в эволюции организма). Поэтому максимально допустимый уровень ошибок первых механизмов репликации, позволяющий не терять эффект репликации — неотъемлемая и неизбежная их характеристика, которая, однако, обернулась эволюционным вином: репликация увеличивала число аналогичных реплицирующих механизмов. а с ними росло число ошибок, однако ошибки и недостатки отдельных механизмов, которые перекрывались общей продуктивностью репликации, превратились в тестовый полигон новых версий реплицируемого механизма — иными словами, мутации, двигающие эволюцию жизни так же, как репродукция — саму жизнь — это части одного и того же механизма, в котором сошлись две удачи: открытие механизма репликации оказалась прорывом в эволюции материи, а его ошибки сделали его величайшей удачей эволюции, обеспечив механизм уже эволюции жизни.
Которой бы просто не случилось, окажись случайно возникший в цепочках химических реакций на основе молекул из двух элементов побочный эффект в виде воспроизведения этих цепочек в других наборах из тех же элементов, работающим качественно и почти без ошибок репликации — какое-то количество ошибок бы всё равно было, и эволюция бы, наверное, шла по тому же маршруту, но разминуться по времени на сотню-другую миллионов лет с графиком возникновения разумной жизни — легко.
Что, очевидно, и произошло, с появлением вирусов.
Репликация.Вирус был необходимым прекурсором к появлению жизни — тип организации материи, являющейся не результатом прошедших изменений, а автономный «первобытный бульон», который рос по мере репликации вируса — чем больше вирус себя копировал, тем больше возникало разнообразных мутаций, которые, в итоге, и оказались методом брутфорса кода жизни.
Устойчивость вируса как формы материи. Вирусы, летальность которых снижается по мере распространения, потому что слишком агрессивные их формы убивают своих носителей быстрее, чем те успевают их распространить, попадают в эволюционный тупик, а продолжателями эволюции выходят их менее летальные мутации, как и первые клетки и протоклетки, чтобы выйти на уровень сложности вируса, в эволюции материи и процессе перебора разных сочетаний элементов должен был возникнуть вариант, в котором сочетание баланс элементов, в которых изменчивость примитивный.
Потому что с появлением жизни как новой формы организации материи возник новый вид взаимодействия материи: проактивный.
Наличие механизма реагирования — цель нервной системы. Пара стимул-реакция — то, что отличает первую клетку: вода закончилась, началась суша. Например, человек отличает стул от стола как феномен или, наоборот, часть фоновой реальности, не воспринимавшейся как феномен вовсе определяет не чем человек является, а выделяет и отличает его от того, чем человек не является.
Человек разумный, Homo Sapiens — это часть животного мира. делает Вопрос смысла человеческой жизни — это вопрос её назначения, который возвращает к проблеме зарождения человека разумного (зарождения сознания aka души). Таким образом, природа человеческого сознания — первая фундаментальная проблема человеческой культуры, выраженная в архетипичных сюжетах о поиске смысла жизни человека, включая поиски истоков жизни человека, где душа — индикатор правильности пути. Путь большей осмысленности связан с большей одухотворённостью и наоборот — ощущение бессмысленности (потери курса) бытия в религиозном контексте понимается как бездуховность. Проблема смерти — это проблема как человеческой смерти, так и смерти буквально, конца света.
Физическая cила реактивна и растёт пропорционально массе и плотности объекта. Сила живой природы — в адаптивности, благодаря способности живой материи накапливать информацию о прошлых взаимодействиях. На квантовом уровне, на уровне кварков, существует только материя, времени, пространства и информации не существует. На субатомном уровне материя существует только в настоящем времени: в сочетаниях кварков и электронов возникает информация о химическом составе материи между прошлым и будущим — в промежуточном состоянии продукта последней завершившейся химической реакции, с которым цикл повторится, но уже в качестве реагента следующей. Информация о времени и пространстве возникает только в сопоставлении изменений воспринимаемой реальности по мере цикла превращений, где минимальный временной шаг, «секунда» реальности — кратчайший промежуток между двумя превращениями.
При этом Вселенная на самом деле не меняется: в любой момент времени кварки, из которых собрана материя воспринимаемой реальности — те же самые, что и в предыдущий. Физически прошлого не существует, оно не «уходит в прошлое», а исчезает с каждым изменением образующей материю мозаики из кварков и электронов. Однако с возникновением более сложной формы организации материи, не гомогенной, а составной, станут возможными сложные состояния, недоступные гомогенным объектам неживой природы. Например, если составные элементы по-разному реагируют на некое внешнее химическое взаимодействие.
В гомогенной форме материя может быть только в одном состоянии в один момент времени — даже если она химически реактивна. После реакции она будет в другом, но таком же гомогенном состоянии. И, в зависимости от характера реакции, она либо укрепит материю, либо ослабит, но принципиально нового ничего не произойдёт. Если же в общую форму склеились хотя бы две разные молекулы с разными реактивными свойствами, то вместо однократной однонаправленной реакции в ней возникнет конфликт состояний: возбуждение одним элементом и торможение другим. Перевес одного состояния будет усиливать эффект реакции, каким бы он ни был, второго — ослаблять.
Таким образом, если реакция разрушительная, то перевес антагонистичного элемента не просто компенсирует её вред, а, наоборот, увеличит устойчивость формы материи, способствуя её распространению. При этом будет выигрывать баланс, при котором будут расти чувствительность реагирующего элемента и сила элемента-антагониста, превращаясь в механизм раннего обнаружения и спасительной реакции. То есть, превращение химической реакции в живую. Формы жизни и отличаются от неживой природы по наличию поведения — то есть, ускорению, замедлению, смене курса или другим изменениям, непропорциональным энергии химического или физического воздействия.
Если на кошку начнёт капать вода — она отскочит с этого места на пару метров за секунду. Но на камень размером с кошку может пролиться ручей — камень останется лежать на месте. Диаметральная разница эффектов одного и того же воздействия совершенно незаметна, потому что естественна — как естественен антагонизм жизни и смерти. И именно так живое отличается от неживого. Наоборот, кошка, не шелохнувшаяся под капающей водой навела бы на подозрения, что она мёртвая, а камень, отпрыгнувший от ручейка, выдал бы себя, что никакой он не камень.
Живое поведение выделяется в неживой природе именно своим разительным контрастом, особенно, если в отсутствие других признаков жизни — вокруг одни камни или вообще космический вакуум. Даже в момент зарождения жизни на Земле её, с поправкой на размеры, невозможно было не заметить — если бы первые одноклеточные организмы можно было бы увидеть невооружённым глазом хотя бы в виде отдельных точек размером с мельчайшую песчинку — этого было бы достаточно, чтобы, немного понаблюдав, увидеть, как они резко меняют направление в воде произвольно или при касании чего-либо, чтобы понять, что это не песок.
Если же химическая реакция каким-то образом идёт на пользу материи, то, наоборот, мутация этой формы её организации по ходу репликации пойдёт в сторону увеличения чуткости и усиления исходной реакции на химическое взаимодействие, например, солнечного света — то есть, фотонов. Простейшей формы организации материи, в которой возможно появление такой реакции — возможно, доклеточной или даже на базе вируса, оболочка которого отличается от обычной на число итераций, достаточное для того, чтобы в череде мутаций возникла двойственность реакции на свет на уровне отдельных молекул оболочки. Достаточно малейшего положительного побочного эффекта у этой случайности — например, чтобы реактивная оболочка оказалась при этом ещё немного прочнее, чем обычный жировой футляр вируса, чтобы череда мутаций пошла уже именно в русле эскалации конкуренции конфликтующих особенностей.
Вирус не является формой жизни, однако жизнь зародилась именно в нём. Вирус — как яйцо, из которого вылупилась первая курица: ещё не форма жизни, но необходимое предисловие к ней. Вирус — это две из трёх фундаментальных отличий живой материи от неживой:
- Репликация.
- Мутация.
- Поведение.
Репликация — это то, как жизнь распространяется, мутация — как она развивается.
Превращение бездушного механизма по организации материи в форме механизма по организации материи в форме, на момент попадания её в цикл повторявшей саму себя, с побочным эффектом передачи функционала организации материи в свою форму, с попаданием в момент зацикливания процесса на организации материи в подобие своей формы с побочным эффектом передачи функционала на момент зацикливания удержавшийся на грани, за которой доля ошибок позволяла склеила побочный эффект функциональности механизма, попавшего в цикл повторения своей формы с количеством успешных срабатываний достаточных для превращения побочного эффекта в фундаментальный механизм, который и создал незнакомое прежде во Вселенной (по крайней мере, в земной ветке её эволюции) явление, которое и стало тем, что такое жизнь.
От организации материи в механизм, который способен воспроизводить копию своей формы в материи с достаточной точностью, чтобы это хватало для воспроизведения его функции тоже. При этом очевидно, что процесс стихийной эволюции (по сути, перебора вариантов) не может произвольно выделить в оказавшейся довольно устойчивой форме организации материи тот механизм, в котором возник удачный баланс для естественного отбора, чтобы обеспечить его репликацию в материи с минимальными ошибками.
Естественная механика только повторяет формы механизма, через мутации нащупывая форму, которая будет эффективнее всего коррелировать с эффективностью. Таким образом, отбор прошёл не механизм репликации, а форма материи, в которой этот механизм возник, и дальнейшее развитие возможно только через совершенствование формы. Корректировать механику процесса в разных условиях среды не получится. В разных ситуациях по одному и тому же трафарету будут образовываться самые разные узоры форм, далёких от искомого механизма, То есть, удачная форма в первую очередь превратится в невод всевозможных ошибок её воспроизведения, и только остаётся надеяться, что срабатывать она будет чаще, чем выдавать ошибку.
В случае с вирусами так и произошло — комбинация элементов, в которой возникла новая парадигма устойчивости организованных форм материи — не через увеличение и утяжеление, а бесконечная репликация.
А ошибки, возникающие из-за особенностей процесса естественного отбора, который во многих аспектах прямо противоположен инженерному подходу, который люди не задумываясь часто пытаются проецировать на эволюционные процессы, оказались (тоже как часто в эволюции случалось) не проблемой, а большой удачей. «Инженерный подход» бы просто отточил эффективность механизма репликации, подняв его эффективность под 100% — и эволюция жизни остановилась бы на вирусах, так и не начавшись. Механизм репликации, «нащупанный» естественным отбором с неизбежной массой ошибок при репликациях и превратился в механизм естественного отбора, который известен людям: бесконечный цикл репликации с разными мутациями, от большинства которых много итераций спустя не останется и следа, зато те из рандомных изменений, которые окажутся удачными, проявят это в естественном отборе и продолжат развитие.
То есть, эволюция жизни не только началась с вируса. Она была создана вирусом. Спонтанно возникшая форма организации материи, в которой возник механизм, функцией которого было себя воспроизводить, оказалась крайне удачной находкой при всей недружелюбности среды на планете Земля на несколько миллиардов лет ближе к своему возникновению. Только камни, сейсмическая и вулканическая активность, да бурлящие сероводородом (впрочем, для возникновения новой формы материи, основанной на углероде и водороде, это были идеальные условия).
Поскольку вирусы не были созданы по чертежам, а просто как очередная комбинация материи в первобытном бульоне Земли обрела форму, побочным эффектом которой стала её репликация — так и начала реплицироваться опережающими темпами, что очевидно из её выживания. На опережение условий среды, на опережение ошибок репликации, которые были неизбежны из-за того, что сама репликация, пока не проявилась как величайшее изобретение природы с первых секунд Вселенной и рождения кварков материи. По крайней мере, насколько можно судить с Земли. Возможно, где-то вирусы появились раньше, возможно, где-то не органическая жизнь из углерода возникла, а на другом базовом элементе. Возможно, где-то даже совершенно иная форма организации материи возникла, нежели жизнь — не неживая природа с её агрегатными состояниями материи, но и не органическая жизнь с её репликацией, мутациями и поведением. А что может быть вне этой парадигмы живой природы, какие ещё формы материя могла принять, чтобы превратиться во что-то более устойчивое, чем камни — представить сложно.
Все, практически все представления людей о жизни на других планетах они именно о жизни в земном смысле, и даже если кто-то предполагает, что иные формы жизни могут быть кремниевыми — всё равно все соображения крутятся в трёх соснах (гигантских, правда, соснах) возникновения живой природы и эволюции: репликация, мутация, поведение. Выйти за пределы этой парадигмы крайне сложно, потому что не только эволюция человека, но даже сама жизнь, концепция жизни и смерти — всё это возникло из маленького, но сложного объединения материи в вирусы. До вирусов, без вирусов понятие жизни и смерти в природе применить было не к чему, а додуматься до них, о них не зная, из времени предшествовавшего появлению первых звоночков органической жизни, вряд ли было бы возможно.
Бешеный успех репликации закономерно вёл к тому, что, чем больше реплицировалось первых вирусов — тем больше было мутаций. Неудачные, естественно, на себе и заканчивались. Но ведь были и удачные — варианты мутаций, которые меняли устройство вирусов, но сохраняли способность реплицироваться.
Бешеная репликация с пропорционально растущей массой мутаций превратили первые вирусы в лабораторию жизни. Вот как сами вирусы, предположительно, возникли благодаря тому, что океаны Земли тогда были бесконечным бульоном химических реакций, так и вирусы стали океаном экспериментов, в котором и родилась жизнь.
От которой вирусам был всего один шаг из трёх: репродукция и мутации создали жизнь (и смерть), размножение, и саму эволюцию жизни как мы её знаем — как естественный отбор, основанный на мутациях и репродукции. Поэтому порядок получается следующий: вирусы запустили эволюцию — эволюция создала жизнь. И пошло-поехало.
Где-то в океане экспериментов размножающихся и мутирующих с той же интенсивностью вирусов, в процессе запущенного ими естественного отбора он и состоялся: был совершён третий шаг — у органической материи помимо возможности размножаться и мутировать, но оставаться всё-таки довольно бессмысленной формой материи в таком состоянии, что-то вроде простого бота — не камни с плазмой, конечно, но и формой жизни никак не назовёшь. Жизнь началась с появлением поведения. То есть, реагирования на среду, как может только жизнь. Не линейно-пропорционально, как физические и химические взаимодействия, а нелинейно. И не как сумма внешних взаимодействий, как вся неживая природа — нет, у жизни появилась субъектность. Этим она и выделяется: формы жизни сразу выделяются тем, что их поведение и в голову не придёт рассматривать как совокупность физических сил и химических реакций окружающей среды, действующих на них. Как и невозможно описать через текущий момент. Каждое живое существо — это совокупный опыт миллионов и миллиардов лет, прошедших с первых вирусов.
