Эта история о неочевидном, а местами, запутанном, последнем исследовании моего отца. Арсений Самохвалов был палеографом и жизнь посвятил изучению древних рукописей. Для меня его архив, с детства, был просто частью жизни и взросления. Коробки с бумагами, микрофильмы, неразборчивые черновики и рукописи в папках. Когда я наконец начал их разбирать перед моим выездом из России, то постепенно я убеждался, что между листов и бумажек уже идёт чуть ли не детективное расследование.

Отец ушел из жизни в 2003 году в потопе, и так его главная работа осталась незавершенной. Она касалась достаточно известной в определённый период времени поэмы «Лѣствица», которую приписывали Симеону Полоцкому как значительной фигуре XVII века. Полоцкий был настоящим инноватором вместо теоретической банальности и графомании. И богослов, и педагог царских детей, человеком, принесшим в Москву западную культуру барокко и способность вести полемику не мечом, но словом. Поэтому, осмыслить и найти оригинал его текста, что сейчас знают мало — было огромной удачей и профессиональным успехом А. Самохвалова.

Дело в том, что отец нашел не один, а целых три разных текста. С этого и начинаются те самые сходы вниз, в которые он нырнул ещё в 90-е, благодаря своим знакомым и коллекционерам. Именно из этой главы я пытаюсь выбраться сегодня, набрав для научного и широкого сообщества заинтересованных в культуре славян, литературе и даже технологии и метафизики.

Проблема: три текста, один автор. Как найти исходник?

Задача, стоявшая перед отцом, была классической для текстологии. Есть уже как минимум три раскрытые версии рукописи. Одна из них — оригинал XVII века. И две другие, вероятно, более поздние «слои», возможно, переписанные через сто, а то и смотри, двести лет. Как их различить? У него не было современных цифровых инструментов, но его подход, по сути, был тем, что мы сегодня называем Digital Humanities. Только его компьютером была... его собственная голова, а также набор инструментов из советской традиции с двумя-тремя из ранней палеографии.

Метод: условные «отпечатки пальцев» эпохи

Отец начал с того, что он ещё с 80-х разрабатывал и описывал как «лингвистическая дактилоскопия». Ниже опишу, что, примерно, имеется в виду под специфическим термином отца.

  • Орфография как тайм-код. В одном из полученных и переписанных текстов, «Аще обрящеши путь», он увидел идеальное, системное использование старой орфографии. Буква «ять» (ѣ) и конечный «ъ» были на своих местах, как того требовали нормы XVII века. В двух других версиях была полная эклектика. Полный и устаревавший церковнославянский алфавит скакал, а буквы то появлялись, то исчезали. Это верный признак того, что позднейший автор лишь имитировал старину, но не был ее носителем.

  • Столкновение мировоззрений. Дальше всё чудесатее, ведь отец проанализировал не просто слова, а идеи и смыслы. В чём дело?

    • В тексте Полоцкого мир управляется «Промышленіем», Божественным промыслом. Это сложная, но упорядоченная система, характерная для религиозного сознания эпохи барокко. Как окрестил один из моих знакомых такой поворот текста, в порядке похожества, промысла множество. С. Полоцкий такого бы тоже не написал, зато о миропорядке пишет автор или авторы одной из переработок.

    • При этом, в другой из поздних версий Промысла уже нет. Вместо него появляется «Система», как безличный и вечно отчужденный механизм, который работает «без попечения и устроя». Это уже совершенно другая философия, рожденная скорее в XX веке, чем в XVII. Для чего это было сделано, и какие ещё идее раскрывает этот порядок оригинала+переработок?

Зацепка, которая всё изменила

И вот уже в рукописях 1998 года отец находит ключевую улику. По всей видимости, такие фразы стали для него неопровержимым доказательством. Замечу, что именно в поздних описано:

  • «Сигналъ умре».

  • «Аналоговыя суставы, / Власти не приемлють».

Разбор этих фрагментов текста был эмоционально не прост и много должно было сложиться, порой буквально, что бы открыть новую строку и её контексты. Понятия «сигнал» и «аналоговый» в тексте, претендующем на XVII век. Как мы понимаем уже, в 2025-ом, это был не просто анахронизм, скорее, осознанный диалог с прошлым от человека, который хотел адаптировать её прочтение к другой эпохе и логике. Ведь кто-то взял мистическую поэму Полоцкого, вывел и перевел ее на язык своей, совершенно новой эпохи.

Палимпсест вместо подделок

Из дальнейших черновиков отца я понял, что его интересовала не столько сама подделка, сколько ее мотивы. И тут он пришел к выводам, которые и сегодня звучат очень современно и помогают оценить новаторски как С. Полоцкого, так и его тексты с их влиянием на современность.

  • Текст как диалог. Поздние версии рассматриваю уже не как дешёвку и фальшивку. Это своеобразное культурное явление. Неизвестный автор или авторы не пытались никого обмануть, но осмыслить, переложить, а может и предупредить. Такие адаптаторы взяли старую форму и наполнили ее новыми тревогами, уже в веке двадатом и даже теперь. Изначальный поиск Бога в новых версиях меняется и показывает познание раельности в мире, где «сигнал умре».

  • Гипотеза о Флоренском. Отец предполагал, что к одной из версий мог быть причастен философ и ученый Павел Флоренский. Флоренский почти до окончательного финала от рук отделений НКВД был одержим идеей восстановления утраченных смыслов, поиском «изначального» знания. Он мог не подделывать текст, вместо этого, я вижу скорее «реконструкцию» текста, так, что текст звучит как явное послание и даже предупреждение.

  • Текст как «живая» система. Главный вывод отца был в том, что рукопись живёт палимпсестом, и никогда не является неживым статичным артефактом. Древний пергамент, на котором каждая эпоха оставляет свой слой. Оригинальная «Лѣствица» Полоцкого для всех, кто к ней прикасался, была большим, чем статичным памятником барочной мысли. И тем более, её поздние версии уже, не менее удивительный памятник тому, как люди XX века пытались справиться с тревогой технологической эры, используя для этого старые, часто, мистические образы.

Я продолжаю разбирать архив, уже находясь в Юго-Западной Азии. Каждый документ и каждая деталь, которой удаётся добиться, они для меня как шаг вглубь лестницы, норы и пещеры. Для меня, сына и невольного продолжателя работы, которая привела к концу моего отца, это очень сложная и, часто, красивая история. Неожиданно, Симеон Полоцкий стал иллюстрацией того, как идеи живут, меняются, путешествуют во времени и пространстве. Дело за вами, читатели.

Полный текст исследования находится на https://www.academia.edu/143721243/Лингвопоэтический_анализ_Лѣствицы_Симеона_Полоцкого_К_вопросу_об_аутентичности_и_позднейших_переложениях