На Apple TV вышел второй сезон сериала, который экранизирует цикл фантастических романов Азимова об Академии (или Основании, а на самом деле — о Фонде). Я, как и многие, читал их в детстве. До сих пор эти тексты не переносили на экран, так что мне, конечно, хотелось увидеть, как будут показаны классические образы ученых, защищающих знание и цивилизацию от хаоса и варварства космических масштабов.
Показ нового сезона — повод поделиться тем, что, как мне кажется, получилось у создателей сериала по сравнению с книжным источником.
Серия Азимова не просто еще одна вымышленная вселенная, в которой космические корабли бороздят просторы большого театра. Писатель во многом открыл знакомые нам формы построения фантастического мира, показал изобретателям сюжетов, что «а так можно было». Именно здесь если не впервые, то впервые в очень влиятельном романе, возникла идея галактической империи, воспроизведенная позднее у Ф. Герберта в модной ныне «Дюне», а потом у Дж. Лукаса в «Звездных войнах». Но не в первенстве идей основное достоинство этих книг. Главное, что они захватывающе написаны, населены обаятельными персонажами, с которыми не хочется расставаться. Сальвор Гардин, Хобер Мэллоу, Эблинг Мис — близкие друзья моего детства.
По своему жанру романы Азимова — это политический детектив в фантастическом сеттинге. Именно работа с жанром и обеспечивает книгам львиную долю занимательности: автор до последнего держит интригу, заставляя читателя гадать о способе преодоления кризиса, подобно тому, как читатель классического детектива угадывает убийцу. А в конце все ниточки сплетаются вместе и предъявляют эффектное и неожиданное решение.
Ученые в книге
Мир Азимова является отражением определенного мировоззрения, которое принято называть модерном. Модерн исходит из идеи возможностей разума и рационального мышления. В мире, каким его видит модерн, существует истина и разум способен ее постичь, а попутно найти решение любых сложных проблем. Поэтому наука как высшая форма рациональности заведомо более важная часть жизни, чем религия. Наука предоставляет надежные способы познания объективной реальности. Наиболее естественным художественным воплощением рационального мышления является ученый. И именно ученый — центральный персонаж вымышленной вселенной Азимова.
Историк Эрик Хобсбаум описывает это так:
Но когда в XIX веке европейский капитализм воцарился на земном шаре, судьбу которого ему предстояло изменить завоеваниями, техническим превосходством и глобализацией экономики, он принес с собой внушительный груз условностей и ценностей, которые, разумеется, считал более значимыми, чем все остальные. Договоримся называть это «европейской буржуазной цивилизацией», которая так и не оправилась после Первой мировой войны. Этот самоуверенный взгляд на мир отводил науке и искусству столь же значимое место, как и вере в прогресс и просвещение, и они поистине были духовным ядром, заменившим традиционную религию. [8, с. 10]
Математик Гэри Селдон основывает новую науку — психоисторию. Исходя из поведенческих моделей ученые получают возможность с высокой вероятностью прогнозировать будущее. Главное предсказание Селдона — крах скрепляющей цивилизацию галактической империи и последующий хаос, который растянется на много тысяч лет. Чтобы сократить период варварства и приблизить появление Второй Империи, которая снова вернет людям благоденствие, Селдон основывает Фонд — собирает коллектив ученых, которые вместе с семьями (по образцу Манхэттенского проекта) отправляются на окраинную планету Терминус, откуда должно начаться восстановление цивилизации. Прикрытием для этого переселения становится создание Галактической энциклопедии — так Селдон объясняет властям роль ученых в грядущих событиях. Собранные в энциклопедии знания и технологии не будут потеряны, когда империя падет, это должно помочь людям восстановить цивилизацию. Хотя энциклопедию действительно пишут (цитаты из нее становятся эпиграфами к каждой главе романного цикла), она все же не главная цель. Терминус и его население важны сами по себе как зародыш нового типа общества, того, что придет на смену упадочному строю галактической империи, когда ее осколки растворятся во времени.
Не случайно, что зародыш этот — сто тысяч ученых, а не произвольный набор людей.
Математик не только основал этот наукоград, но и предсказал, через какие трудности ему придется пройти, чтобы выжить и выполнить свою миссию. По мере встреч с этими трудностями в склепе Селдона на Терминусе срабатывает таймер, который открывает хранилище, и голограмма математика делится с сотрудниками Фонда аккуратно дозированной информацией, такой, которая бы не нарушила План (Азимов хорошо понимает проблему самосбывающихся пророчеств и их влияние на прогноз).
До поры история следует Плану Селдона и Терминус успешно справляется со всеми трудностями.
У писателя не всегда получается убедительно согласовать необходимость написать увлекательную историю и концепцию «поведенческие модели больших масс людей приведут к единственному возможному варианту решения проблемы». Часто кажется, что без остроумных находок, на которые не способен случайный человек, ничего бы не получилось. Яркие персонажи Сальвора Гардина и Хобера Мэллоу не просто оказываются в нужное время в нужном месте, но придумывают нетривиальные выходы из сложных ситуаций. Выжил бы Терминус, если бы в гуще событий оказались другие люди? Вряд ли. А ведь психоистория отрицает роль отдельных личностей, миром должны править большие числа. Но очарование азимовского повествования настолько велико, что читатель готов простить (или даже не заметить) эту непоследовательность.
Мне кажется принципиальным то, что Азимов влюблен в науку. Ученые дают импульс сюжету.
Я однажды был очень сильно влюблен, — добавил Селдон, смущенно улыбнувшись, — но этой женщине казалось, что ее я люблю гораздо меньше, чем математику. [1, с. 58–59]
Научные достижения и технологии обязательно фоново присутствуют в книге даже в самых авантюрных эпизодах. И еще вот такая трогательная деталь. Трентор, планета-столица, планета-город, аналог исторического Рима и источник вдохновения для Корусанта в мире Звездных войн. По сюжету она будет разрушена в результате тяжелой гражданской войны, огромный город превратится в руины. Но одно-единственное место на планете по воле автора не пострадало — университет с галактической библиотекой. Сентиментальность Азимова не позволила ему жестоко обойтись с символами науки и знания. В другом месте он пишет:
Кстати говоря, университетские кампусы — неприкасаемые святыни, и там ты будешь в полной безопасности. [1, с. 65]
При этом Азимов далек от идеализации ученых. Он хорошо понимает, что за революцией, которую воплощает Селдон, следует инерционность. Мы видим ее в несколько комичных персонажах увлеченных наукой жителей Терминуса вроде Льюиса Пирена. Отстранить их от власти вынужден прагматично мыслящий Сальвор Гардин. Азимов соглашается с тем, что ученые не лучшие администраторы. Возможно, это полемический ответ Платону, который предлагал в правители философов, и который, как и Азимов, жестко делил людей по их специализации.
Сидя в конце стола президиума, Гардин размышлял о том, почему из ученых получаются такие плохие администраторы. Видимо, думал он, потому что они привыкли иметь дело с фактами, а не с живыми людьми. [2, с. 51]
то есть ученые не всегда сильны тактически, но именно они в конечном счете определяют ход истории.
Сериал
И ничего из этого нет в сериале от Apple TV.
То есть там нет много чего: сюжет Азимова радикально переработан, исчезли одни персонажи, появились другие, кто-то остался, но изменился до неузнаваемости. Все это не так принципиально. У кино и телевидения свой способ рассказывать истории, и даже в самых дословных экранизациях, вроде «Властелина колец» П. Джексона или «Войны и мира» С. Бондарчука, не все так, как было в книге.
А принципиально то, что из сериального «Основания» исчезла любовь к науке, которая была не просто важна для Азимова, а выступала в книгах главной несущей конструкцией.
Сценаристы смещают акцент с ученых на телепатов, клонов и человекоподобных роботов. Движение сюжета происходит не благодаря научным открытиям, а благодаря сверхъестественным способностям персонажей. Вся наука сводится к по сути магическому артефакту, «главному радианту», который как будто бы просто содержит информацию о расчетах Селдона, но почему-то играет роль макгаффина, способного оказывать воздействие на происходящее.
Ключевые образы на открывающих титрах также скорее напоминают магические символы, нежели научные формулы или чертежи.
Ученые Азимова моральны и благородны. Селдон не может спасти себя, но стремится спасти галактику. Хитрые трюки, которые порой нужны для победы над превосходящим противником, писатель перепоручает другим кастам: мэру Терминуса, торговцам, со временем составившим социально-экономическую базу Фонда. Ученые в сериале, напротив, лишены сантиментов и способны на все для достижения цели. Так, сценаристы намекают, что ужасающий теракт на Тренторе, разрушение космического лифта, осуществляют подручные Селдона, чтобы склонить императора к нужному решению. Научный коллектив в представлении сценаристов больше похож на тоталитарную секту.
Вопросы религии вообще играют в сериале гораздо более значимую роль, чем принято в эпоху модерна. У Азимова религия — это приемлемая форма маскировки науки и знания во времена варварства, а в телеадаптации верой наделены даже роботы; узурпировавшие же власть клоны безблагодатны.
Прикладной постмодерн
Очевидно, что создатели сериала не верят в науку, не разделяют восхищение Азимова перед ней, возможно, даже испытывают к ученым неприязнь. И в этом смысле они более современны, чем романист. Сериал снят в ином интеллектуальном контексте, это не парадигма модерна, а парадигма постмодерна.
Ту трансформацию, которая произошла с исходным материалом при его превращении в сериал, можно понять, ознакомившись с книгой «Циничные теории» Хелен Плакроуз и Джеймса Линдси, которая вышла по-русски в издательстве Individuum в 2022 году [5].
В ней хорошо описано то, что модерн закончился, на смену ему пришел постмодерн, и что он собой представляет:
В середине XX века Европа единовременно пережила ряд глубоких социальных потрясений. Первая и Вторая мировые войны пошатнули доверие европейцев к понятию прогресса и взрастили тревогу в отношении мощи технологий [5, с. 27-28]
Постмодернизм с особым скепсисом относился к науке и другим общепринятым способам легитимации утверждений в качестве «истин», а также к подкрепляющим их масштабным, всеобъемлющим умонастроениям [5, с. 29]
Тем, кто видит мир изнутри постмодерна, привычнее мысль, что никакой объективной истины не существует, а есть только репрессивные социальные механизмы, навязывающие нам разные мнения в качестве истинных. Сами эти мнения не ближе и не дальше от «истины», чем какие-нибудь другие.
Всё это объясняет скепсис создателей сериала по отношению к тому, что было для Азимова главным и незыблемым, — к науке. Но то, что «Основание» от Apple создано в рамках постмодерна, объясняет и многое другое.
Один и ключевых сюжетов постмодерна, по мнению Плакроуз и Линдси, в том, чтобы бороться со сложившимися в обществе иерархиями, с властью, которая эти иерархии поддерживает, и с социальным угнетением, которое эти иерархии порождает.
Для постмодернистов ситуация угнетения не обязательно является результатом сознательного и согласованного заговора сторонников патриархальных и гетеронормативных взглядов, равно как и идеи превосходства белой расы. Они полагают, что это неизбежное следствие самоподдерживающихся систем, ставящих одни группы в привилегированное положение по отношению к другим. [5, с. 44]
Новое поколение постмодернистов превращается из ученых в активистов и борется против угнетения, которое им видится в господстве белых гетеросексуальных мужчин западного мира. Такой активизм Плакроуз и Линдси называют прикладным поворотом.
Новые формы Теории возникли в рамках постколониализма, черного феминизма (ответвление феминизма, основанное афроамериканскими учеными, сосредоточение на расе в той же мере, что и на гендере), интерсекционального феминизма, критической расовой (правовой) теории и квир-теории, стремившихся критически охарактеризовать мир, чтобы изменить его [5, с. 58-59]
В результате всеобщего академического признания Теории постмодернизм стал применим на практике, а значит, доступен и для активистов, и для широкой публики [5, с. 63]
Маркс настаивал, что наука должна не объяснять мир, а менять его. Постмодерн уже давно не закрыт в кабинетах университетских ученых, он вышел в реальный мир и оказывает влияние на все сферы жизни, в том числе и такие идеологически значимые, как кино и ТВ.
Теория и сценарий
Постмодерн не просто нашел прямое отражение в сериале. Он задал направляющие для трансформации романов Азимова.
Черный феминизм — это превращение мужских персонажей Гааля Дорника и Сальвора Гардина из книги в женских, которых играют цветные актрисы. Их роли существенно расширены, и если романный Гааль Дорник существует на протяжении от силы 30 страниц из сотен, то в сериале это ключевое действующее лицо. Вообще-то в книгах Азимова есть ученые-женщины, как Дорс Венбили. Но сценаристами они невостребованы.
Постколониализм — акцент на том, что Гааль Дорник родом с провинциальной планеты Синнакс. Так же было и в книге, но сериал показывает нам драматическую судьбу стремящегося к знаниям представителя традиционного религиозного общества, которому за занятия математикой буквально грозит смерть от рук захвативших власть религиозных фанатиков.
Тем не менее, существуя в такой обскурантистской социальной среде сериальная Гааль решает сложную математическую задачу и отправляется в столичный университет на Тренторе по приглашению Селдона. Вообще говоря, это маловероятный сюжет: наука — дело коллективное, для научных успехов требуется общение с коллегами, доступ к современным и классическим научным публикациям. У самородков почти нет шанса выделиться, поскольку они не могут освоить важного навыка — умения думать и разговаривать на языке науки, а значит, ставить и конвенционально решать значимые научные задачи. Но надо признать, что один уникальный случай, противоречащий этому принципу, в истории математики все же был. Это случай Сринивасы Рамануджана (1887–1920) — одаренного математика, который не имел образования, не умел доказывать теоремы и вообще не думал так, как думает квалифицированный ученый. Тем не менее, его привезли в метрополию, позволили опубликовать его наблюдения и тем самым оставить значительный след в теории чисел.
Так что история сериальной Гааль Дорник маловероятна, но реальна. У книжного Гааля Дорника, как и у Гэри Сэлдона (он родом с окраинного мира Геликон), совсем другие условия: университеты и научные центры разбросаны по всей галактике.
Квир-теория — легендарного адмирала имперского флота Бела Риоза, почти выигравшего космическую войну против Основания, сценаристы наделяют особыми предпочтениями в выборе партнеров.
Согласуясь с постмодерном, главные роли создатели сериала передоверяют женским актрисам, а белых гетеросексуальных мужчин, в том числе Гэри Селдона, которому все-таки оставили его пол и цвет кожи, делают отрицательными или, как минимум, неоднозначными, персонажами (во вступлении закадровый голос называет Селдона убийцей). Но главная мишень для шоураннеров, конечно, император, который воплощает в себе не только расу и гендер, но и саму репрессивную власть и канонизированную иерархию. У Азимова императоры появляются редко и где-то на втором-третьем плане. В сериале он отъедает половину экранного времени.
Фанаты реагируют на смену пола персонажей по сравнению с первоисточником болезненно. Неоднозначную реакцию вызвало превращение Лайета Кинеза в экранизации «Дюны». Свое мнение я оставлю за скобками. Скажу только, что такое изменение ничтожно по сравнению с теми тектоническими сдвигами, которые произошли с сюжетом Азимова на идейном уровне. Главное не пол. Главное — это смена модерна на постмодерн.
Романтизация науки — это фундамент мира Основания. Но в мире постмодерна эта идея оказалась лишней. Так и получилось Основание наоборот.
Визуал
Что вызывает приятные чувства, это визуал. Многое из того, что описано у Азимова, я представлял себе в детстве примерно так же, как это показано в сериале. Или хотел бы представлять так же, когда у меня не хватало воображения.
Особенно впечатляет Трентор. Планету-город очень хотел увидеть с орбиты Гааль Дорник на первых страницах первого азимовского романа об Основании:
Простите, юноша. К сожалению, у нас — не космическая яхта. Мы подлетаем с солнечной стороны. Не хотите же вы ослепнуть, получить ожоги и заодно облучиться? [2, с. 9]
А вот у зрителя сериала есть такая возможность. И не только с орбиты, но и рассмотреть мир Трентора во всех подробностях, включая императорский дворец и сад.
Императорская библиотека в телеадаптации выглядит так же, как архив в «Атаке клонов» Дж. Лукаса, потому что это библиотека Тринити-колледжа — звездные войны возвращают Основанию художественный долг.
Хорошо смотрится в роли Гэри Селдона актер Джаред Харрис. Ему не привыкать играть ученых, попавших в сложные исторические обстоятельства: у него в портфолио роль академика Валерия Легасова в «Чернобыле». Но особо эффектно, что он уже играл профессора математики с сомнительными моральными установками — Джеймса Мориарти в детективном боевике «Шерлок Холмс: Игра теней».
Его роль не ограничивается завязкой. В сериале разум Селдона перенесен в форму искусственного интеллекта и предстает живым персонажам в форме голограммы. Что-то очень похожее на отца Кларка Кента в «Бэтмене против Супермена». Решение эстетически сомнительное, но больше в духе Азимова, чем всё остальное: разум продолжает жить и находит для своего существования технические формы. Это ли не идеология модерна?
Психоистория
Одной из самых будящих воображение идей Азимова стала психоистория. Все хотят знать будущее. А тут концепция того, как загадку будущего может постичь наука, то есть сделать это точно, доказательно и на рациональных математических основаниях.
Устами Селдона Азимов подчеркивает, что речь идет о моделировании масштабных общественных процессов, в которые вовлечены большие массы людей. Индивидуальную жизненную траекторию такая наука либо предсказывает с низкой вероятностью, либо не может предсказать вообще.
Что могло Азимову помочь породить такую идею? Вообще-то это совершенно не важно ни для романов, ни для сериала и их восприятия. Но порассуждать о параллелях все равно интересно.
Нечто очень близкое психоистории по духу можно увидеть не в научном, а в художественном, как и у Азимова, тексте. Толстой в «Войне и мире», где много страниц посвящено родной для Азимова Смоленской земле, тоже фокусируется не на личности, а на массах людей, двигающих историю вперед:
В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте — исторических героев. Но стòит только вникнуть в сущность каждого исторического события, т. е. в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. [7, с. 66]
Более того, Толстой пытается рассуждать о том, кто победит в военном сражении, в математических терминах:
Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison.
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении движущихся тел только по отношению к их массам, сказала бы, что силы их равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Длинная цитата из Толстого
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войск есть также произведение из массы на что-то другое, на какое-то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то, самое обыкновенное, — в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны и мы отыщем этот неизвестный х.
X этот есть дух войска, т. е. большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или в двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими 30 раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска — есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки. [7, с. 121–122]
Азимов настаивает, что самое правильное разрешение исторического кризиса, в который попадает Фонд, это минимальное вмешательство в происходящее. Девиз Сальвора Гардина: «Насилие — последний козырь дилетантов».
Уже тогда появилось искушение собрать все силы и начать битву. Это было самое простое и, с точки зрения самолюбия, — самое верное. Но, как ни странно, — самое глупое. [2, с. 82]
Таким образом, правильная работа в Селдоновский кризис напоминает толстовского (а не настоящего) Кутузова на Бородинском поле:
Он не делал никаких распоряжений, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это», отвечал он на различные предложения. «Да, да, съезди, голубчик, посмотри», обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: «Нет, не надо, лучше подождем», говорил он. [6, с. 247]
У Толстого мы найдем и многое из образа Мула. Мул у Азимова — это мутант, обладающий способностью телепатически влиять на мысли других людей. Он некрасив внешне, самолюбив и амбициозен, но его мутация дает ему невероятное могущество. Точно такого персонажа мы знаем и в «Войне и мире», это Наполеон.
Одна из победных стратегий Мула в том, чтобы не уничтожать своих самых сильных врагов, а подчинять их своей воле. Один из таких врагов — это капитан Причер. Так говорят попавшему в плен Причеру последователи Мула:
Естественно, ваши способности привлекли к себе внимание, а Мул — не из тех, кого пугают способности врагов. Он просто справедливо полагает, что может превратить их в своих друзей. [2, с. 419]
А так уже говорит он сам через несколько десятков страниц:
Я хочу сказать, что ему ничего не стоит превратить самого своего яростного противника из армии врага в преданнейшего раба, бесповоротно уверенного в неминуемой победе Мула. Все его генералы находятся под контролем такого рода. Они не могут предать его, мысли их не могут принять иного направления. Контроль над ними осуществляется постоянно. Самые умные, самые сильные его враги становятся его верными и преданными подданными. [2, с. 456]
Почти в тех же словах описывает Пьеру Наполеона капитан (тоже капитан!) Рамбаль:
По-французски
— L’Empereur? C’est la générosité, la clémence, la justice, l’ordre, le génie, voilà l’Empereur! C’est moi Ramball qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j’étais son ennemi il y a encore huit ans. Mon père a été comte émigré... Mais il m’a vaincu, cet homme. Il m'a empoigné. Je n’ai pas pu résister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j’ai compris ce qu’il voulait, quand j’ai vu qu’il nous faisait une litière de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voilà un souverain, et je me suis donné à lui. Eh voilà! Oh, oui, mon cher, c’est le plus grand homme des siècles passés et à venir.
— Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений — вот чтó такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким каким вы меня видите я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков. [6, с. 370]
Фигура Мула в очередной раз показывает разницу между книгой и сериалом. Азимов допускает возможность аномалий, например, мутантов, обладающих особыми ментальными способностями. И такие аномалии будут противостоять ученым с их рациональным подходом. Но в сериале мы обнаруживаем то, что для Азимова невозможно: предвидение будущего, религиозно-магическая способность Гааль Дорник, математика и соратника Селдона. Спиритическое предсказание вместо расчетов — это тоже постмодерн вместо модерна.
Но почему -история — психо-? Думаю, на размышления о возможности психоистории Азимова натолкнула книга социолога Джорджа Герберта Мида «Разум, я и общество», в которой он рассуждает о социальной психологии.
Социальная психология изучает деятельность, или поведение, индивида, как оно развертывается внутри социального процесса; поведение индивида можно понять только в терминах поведения всей социальной группы, членом которой он является [4, с. 143]
Для социальной психологии целое (общество) предшествует части (индивиду), а не часть — целому [4, с. 144]
Тут существенно, что коллективное для Мида первично по отношению к индивидуальности. Так же и у Азимова:
Вся квантовая механика в мире не способна предсказать поведение одного отдельного электрона — в ее силах лишь предугадать усредненное поведение множества электронов [1, с. 19]
В разговоре о психоистории в сериале нас снова поджидает идеологически заряженное высказывание. На встрече с клоном-императором Селдон вдруг говорит, что падение империи можно отсрочить, если перестать клонировать правителей. В книгах этот подсюжет отсутствует, а в актуальном политическом контексте высказывание Селдона следует трактовать как выпад против несменяемости власти.
Итоги
В сериале неспешное повествование Азимова превращается в авантюрный зрелищный аттракцион. И создатели имеют на такое перевоплощение полное право. Я хотел не оценить творение креативщиков Apple TV, а показать механизм, которым они переворачивают классические романы с ног на голову. Может быть, кому-то «Основание», стоящее на голове, как раз покажется более интересным.
Контекст, в котором существует Азимов, в свое время в «Науке как призвании и профессии» описал другой любитель Толстого социолог Макс Вебер: «истина науки, которая одна не гоняется за призраками и тенями, а стремится к истинному бытию». Так видит науку Вебер. Так видит науку Азимов, люди эпохи модерна. Но вот далее уже звенят звоночки постмодерна:
Кто сегодня так относится к науке? Сегодня как раз у молодежи появилось скорее противоположное чувство, а именно что мыслительные построения науки представляют собой лишенное реальности царство надуманных абстракций, пытающихся своими иссохшими пальцами ухватить плоть и кровь действительной жизни, но никогда не достигающих этого. [3]
Думаю, книги Азимова повлияли на мой выбор жизненного пути, на то, что я сам стал заниматься наукой, пусть сначала и «неполноценной» (как думают многие естественники) гуманитарной, а затем и digital humanities, которая по своим методам и ценностям гораздо ближе к science и к психоистории Селдона. Но своей телеадаптации «Основания» я и мои единомышленники так и не получили. А поскольку модерн закончился, не получим уже никогда.
Библиография
[1] Азимов А. Академия. Начало. М.: Эксмо, 2023. 784 с.
[2] Азимов А. Академия. М.: Эксмо, 2022. 736 с.
[3] Вебер М. Наука как призвание и профессия // Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 707–735.
[4] Мид Дж. Г. Избранное. М.: ИНИОН РАН, 2009. 290 с.
[5] Плакроуз Х., Линдси Д. Циничные теории. Как все стали спорить о расе, гендере и идентичности и что в этом плохого. М: Individuum, 2022. 384 с.
[6] Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений: В 90 тт. Т. 11: Война и мир. Т. 3. М.; Л.: Гос. изд-во, 1932. 426 с.
[7] Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений: В 90 тт. Т. 12: Война и мир. Т. 4. М.; Л.: Гос. изд-во, 1933. 484 с.
[8] Хобсбаум Э. Разломанное время. Культура и общество в двадцатом веке. М.: Издательство АСТ: CORPUS, 2017. 384 с.
Что почитать о психоистории?
[9] Akhmedov R. Axioms of Isaac Asimov's Concept of Psychohistory: Science Fiction and Reality // Ilmiy Tadqiqotlar Sammiti (Scientific Research Summit) (ITS (SRS)), Tashkent, Uzbekistan, 22 February, 2022 (Session 2, Part 2) # Компилятивная работа, интересная как коллекция релевантных ссылок.
[10] Salonia E. M. Praxeology, Psychohistory, Economics. Torino: Collegio Carlo Alberto, 2017. 22 p. DOI: 10.13140/RG.2.2.35217.74089. # Ценностные философские вопросы
[11] Thomson A. J. Asimov's Psychohistory: Vision of the Future or Present Reality? // AI Applications. – 1996. Vol. 10. No. 3. P. 1-8. # Попытка осмысления психоистории в терминах искусственного интеллекта того времени (экспертная система)
