Центр непрерывного образования
факультет компьютерных наук НИУ ВШЭ
Еще древние греки считали астрономию женским делом — недаром ее покровительницей была муза Урания. Однако до конца XIX века женщинам было невероятно трудно становиться профессиональными астрономами. Антон Басов @antonbasov, исследователь истории науки и техники, автор Центра непрерывного образования факультета компьютерных наук ВШЭ, рассказывает, как на излете Российской империи женщины отвоевали право изучать звездное небо.
Антон Басов
Исследователь истории науки и техники, автор Центра непрерывного образования факультета компьютерных наук ВШЭ
Как известно, до XIX столетия женщины не могли учиться в университетах и состоять в научных обществах. Более того, даже самостоятельные занятия, чтение книг и увлечение естественными науками порицались обществом. Вот, например, как обращается к своей сестре персонаж комедии Мольера «Ученые женщины»:
Давно пора вам сжечь весь этот скарб ученый, Науку завещав профессорам Сорбонны, И, образумившись, освободить чердак От длинной той трубы, что всех пугает так, От сотни разных штук (смотреть на них досада!); В дела луны совсем мешаться вам не надо. Заботить должен вас хотя б немного дом, Где все давным-давно уже идет вверх дном. Не принято у нас (тому причин немало), Чтоб девушка росла, учась, и много знала.
Заметим, что премьера «Ученых женщин» состоялась в 1672 году, когда в самом разгаре была научная революция. По мнению положительных персонажей пьесы женщинам не должно быть дела до споров между Декартом и Ньютоном, новых открытий астрономов и физиков — с нее довольно знать, как «в привычках честности воспитывать детей, прислугой управлять и кухнею своей».
Практически единственную возможность девушке заниматься наукой давала поддержка со стороны родственника-мужчины — отца, брата или мужа. Если мужчина увлекался наукой, он мог привлечь свою родственницу в качестве помощницы — она могла заниматься вычислениями и переводами, готовить к публикации и иллюстрировать результаты работы. Именно так в науку вошли:
Эльжбета Гевелий (1647–1693), жена польского астронома Яна Гевелия, завершившая после смерти мужа издание звездного каталога Prodromus Astronomiae;
Доротея Эркслебен (1715–1762), дочь немецкого врача Кристиана Лепорина и первая в истории женщина, получившая степень доктора медицины;
Николь-Рейн Лепот (1723–1788), жена французского часовщика Жана-Андре Лепота, которая делала расчеты для мужа, через него познакомилась с астрономом Жозефом Лаландом и приняла участие в первом вычислении орбиты кометы Галлея (мы подробно рассказывали о ней здесь);
Каролина Гершель (1750–1848), сестра английского астронома Уильяма Гершеля, прославившаяся как первая женщина, открывшая комету;
Мария-Анна Польз Лавуазье (1758–1836), жена французского химика Антуана Лорана Лавуазье, переводившая для мужа научные труды и помогавшая ему во время экспериментов (кстати, ее вторым мужем тоже стал ученый, Бенджамин Томпсон, но этот брак не сложился).
Ситуация начала меняться во второй половине XIX века: с одной стороны, у женщин появилась возможность получать университетское образование; с другой, научные учреждения начали принимать их на работу. Мы уже говорили о «гарвардских вычислительницах» — группе сотрудниц обсерватории Гарвардского университета, которые внесли огромный вклад в развитие астрономии и астрофизики. Теперь посмотрим на то, как в Российской империи женщины боролись за возможность учиться и заниматься наукой.
В Русском царстве науки в современном понимании этого слова не существовало — она появилась только в царствование Петра I. Однако построенная по европейской модели, русская наука XVIII века не допускала женщин ни в Академию наук, ни в Академический или Московский университет. Единственным исключением является княгиня Екатерина Романовна Дашкова (Воронцова, 1743–1810), ставшая в 1783 году директором Академии наук. При этом не стоит считать Дашкову ученой: она, скорее, занимала должность научного администратора. В следующий раз главой академии наук женщина станет только в XX веке.
В первой половине XIX века в России стали появляться женщины, увлекающиеся наукой. Хотя они по-прежнему не имели доступа в университеты, многие дворянки получали превосходное домашнее образование, которое включало не только музицирование и рукоделие, но и математику, физику, астрономию. В Санкт-Петербурге женщины могли посещать публичные лекции Академии наук.
Среди первых известных русских женщин-ученых можно назвать княгиню Евдокию Ивановну Голицину (Измайлову, 1780–1850), автора книги De l’analyse de la force («Анализ силы») — первого в России труда по математике, написанного женщиной. Также можно отметить Елену Павловну Фадееву (княжну Долгорукую), которая собрала поистине огромную коллекцию флоры Кавказа и находилась в переписке с ведущими мировыми учеными (она также была бабушкой двух выдающихся людей — государственного деятеля Сергея Витте и мистика Елены Блаватской).
В самом начале царствования Александра II и Великих реформ, в 1859 году случился прорыв — Петербургский, Киевский и Харьковский университеты начали допускать женщин в качестве вольнослушательниц (то есть без возможность получить диплом). Уже в 1861 году некоторые из вольнослушательниц подали обращения о разрешении держать экзамены для получения диплома. Однако либерализм длился недолго: после студенческих беспорядков 1861–2 годов был принят новый университетский устав, запрещающий женщинам посещение лекций.
Но поток было уже не остановить — с конца 1860-х годов женщины начали учиться в европейских университетах, а также создавать высшие женские курсы. Первые курсы были созданы в Москве в 1872 году, однако самыми известными стали Бестужевские курсы, открывшиеся в Санкт-Петербурге 2 октября 1878 года (свое название они получили по фамилии первого директора, профессора Константина Бестужева-Рюмина). Первыми курсистками (так называли слушательниц Высших женских курсов) стали более восьмисот девушек: 468 постоянных слушательниц и 346 вольнослушательниц. Их жизнь нельзя было назвать легкой:
Высшее образование получается многими ценой дорогих жертв. Эти сырые и холодные углы, где набиваются по три, по четыре слушательницы; нередко одна постель на троих, которой пользуются по очереди; этот, в трескучий мороз, плед поверх пальто, подбитого ветерком; эти обеды грошовых кухмистерских, а зачастую колбаса с черствым хлебом и чаем; эти бессонные ночи над оплачиваемой грошами перепиской вместо отдыха.
Преподавание на курсах считалась почетной обязанностью, там преподавали крупнейшие ученые: химики Дмитрий Менделеев и Александр Бутлеров, физиолог Иван Сеченов, лингвисты Иван Бодуэн де Куртене и Лев Щерба, философ Николай Лосский. Постепенно программа курсов стала соответствовать университетской, однако права присуждать ученые степени и выдавать дипломы у них не было. Кроме того, правительство продолжало смотреть на женское образование неодобрительно и старалось помешать работе курсов: запрещалось собирать пожертвования на курсы с помощью объявлений в прессе, абитуриентки должны были предоставлять письменные разрешения родителей или мужей. Только в 1910 году Бестужевские курсы были наконец признаны высшим учебным заведением.
В первые годы астрономия на Бестужевских курсах читалась как один из предметов в рамках физико-математического отделения. Слушательниц было немного, а занятия ограничивались лекциями, так как у курсов не было своей обсерватории. С 1890 года астрономию начал вести академик Оскар Андреевич Баклунд — «элегантный, нестарый еще человек, очень плохо, хотя и бойко говоривший по-русски», как описывает его один из мемуаристов. Уже с 1892 года он добился для своих студенток возможности заниматься в малой обсерватории Академии наук, а в 1896 году открывается и собственная обсерватория курсов.
В 1895 году Баклунд становится директором Николаевской Главной астрономической обсерватории, более известной под именем Пулковской. В том же году он приглашает на работу Марию Васильевну Жилову.
Жилова родилась в большой и богатой купеческой семье. В 1889 году она с золотой медалью окончила гимназию и, желая продолжать образование, убедила родных дать ей поступить на физико-математическом отделение Бестужевских курсов. В отличие от бедных курсисток, которые, как говорилось выше, были вынуждены идти на жертвы ради образования, Жилова не нуждалась в средствах. Обучение оплачивал ее брат, унаследовавший дело отца, а проживала она у замужней сестры, благодаря чему она могла спокойно посвящать все время учебе.
Окончив курсы в 1894 году, Жилова захотела продолжать занятия наукой. Возможностей для этого было мало — женщин все еще не принимали на работу в университеты, где были сосредоточены научные исследования. Заметив интерес Жиловой интерес к астрономии и ее вычислительные способности, Баклунд сначала пригласил ее поработать в созданном им Вычислительном бюро при Академии наук. Это бюро было создано в 1894 году и занималось вычислением орбит комет, прежде всего кометы Энке. Она примечательна тем, что имеет самый короткий известный период обращения — 3,3 года, который к тому же постоянно уменьшается (интересно, что в 1795 году ее наблюдала Каролина Гершель). Финансировал работу бюро нефтепромышленник Эммануил Нобель (брат Альфреда Нобеля), поэтому его сотрудников в шутку называли «керосиновыми вычислителями».
Жилова, видимо, была не единственной выпускницей курсов, работавшей в бюро. Открыв «Памятную книжку окончивших курс на С.‐Петербургских Высших женских курсах», мы увидим, что выпускницы 1893 года Марианна Бронская и Евгения Максимова указаны, как занимающиеся астрономией «при Академии наук». К сожалению, мы не знаем почти ничего о дальнейшей судьбе этих женщин. Чуть более известно имя Александры Стебницкой (1868–1928), которая также занималась астрономией при Академии. Однако известна она не благодаря своим научным открытиям, а благодаря племяннику — физику Петру Капице.
До весны 1895 года Жилова занималась в бюро вычислениями и обработкой измерений фотопластинок, а с 20 июня того же года она начала работать в Пулковской обсерватории.
В конце XIX века Пулковская обсерватория напоминала скорее большую барскую усадьбу. Как вспоминал астроном Михаил Николаевич Морин (1861–1933), «Старый парк обсерватории… густо покрывал весь Пулковский холм. Здания обсерватории утопали в зелени. Сквозь листву просвечивала светло-шоколадная краска наблюдательных павильонов и башен, желтел облицованный известняком фасад главного здания с двухколонным дорическим порталом посредине… Розы цвели вдоль дорожек в северном и южном цветниках около самого здания обсерватории. Астрономы много наблюдали и вычисляли. В свободное время прогуливались по парку или играли в теннис, городки, крокет, зимой катались на лыжах и на коньках».
Однако под этим благодушным фасадом шла напряженная научная работа, результаты которой сделали Пулково, по выражению американского астронома Бенджамина Гулда, «астрономической столицей мира». Директор английской Гринвичской обсерватории Джордж Эйри посетил Пулково в 1847 году, через восемь лет после начала наблюдений. Впечатленный уровнем научной работы, он написал: «Ни один астроном не может считать себя вполне усвоившим современную наблюдательную астрономию в ее наиболее разработанной форме, если он не познакомился с Пулковской обсерваторией».
Объем вычислительных работ здесь всегда был большим, а сотрудников не хватало — по штатному расписанию обсерватории полагалось всего два вычислителя. Баклунду пришлось приложить немало усилий, чтобы взять выпускниц курсов внештатными вычислителями — должность малооплачиваемую и не дающую никаких прав, которые были у государственных служащих (продвижение по службе, пенсия). Понадобилось личное разрешение президента Академии наук (в ведении которой находилась Пулковская обсерватория) великого князя Константина Константиновича, чтобы Жилова и Бронская официально могли начать работать.
В Пулкове Жилова продолжала ту же работу, которой занималась в Вычислительном бюро — вычисления и обработка фотографий звездного неба и спектров звезд. Жилова работала в различных областях астрономии, но сама прежде всего считала себя «небесным механиком, специалисткой в узкой части ее: определение абсолютных орбит малых планет типа Гекуба по способу О. А. Баклунда». Ее работы по теории движения малых планет получили широкое признание, а вычисленные ею эфемериды печатались в ежегодниках Вычислительного института в Берлине.
Жилова достаточно быстро получила признание в астрономическом мире. «Имя мое, — вспоминала она не без заслуженной гордости, — упоминается в Пулковских каталогах, так как я принимала участие в обработке наблюдений». В 1895 году она стала членом Русского астрономического общества, а в 1905 году получила премию общества за предвычисление движения трех малых планет.
Несмотря на самостоятельную научную работу, Жилова официально оставалась вычислительницей: только в 1921 году она получила звание адъюнкт-астронома. Таким образом Мария Васильевна Жилова стала первой в России женщиной-астрономом, получившей официальную научную должность. Она продолжала работать в Пулкове до выхода на пенсию в 1930 году — но и пенсионеркой она сохранила право пользоваться библиотекой обсерватории и вести наблюдения на маленьком телескопе.
Пример Жиловой — счастливый: финансовая независимость позволила ей заниматься любимым делом несмотря на мизерное жалование. Другие женщины-астрономы не могли позволить себе такой роскоши: упоминавшаяся выше Марианна Людвиговна Бронская, поступившая в Пулково одновременно с Жиловой, ушла с должности уже через год. За этот короткий срок она вместе с Александрой Иеронимовной Стебницкой успела определить по фотопластинкам координаты двух тысяч звезд в области h и λ Персея. Результаты работы были опубликованы в «Известиях Императорской академии наук» и считались превосходящими все предыдущие исследования этих созвездий.
Также в «Известиях…» (и в крупнейшем международном журнале Astronomische Nachrichten) были опубликованы результаты работы графини Надежды Александровны Бобринской (Половцевой, 1865–1920) — исследование звездной кучи C. G. 4294 и вычисление орбит нескольких малых планет (кучей тогда называли звездное скопление). Бобринская не только сама занималась научной работой, но и спонсировала нескольких вычислителей.
В 1896 году в Пулково начали работать выпускницы Бестужевских курсов Евгения Александровна Максимова и Валентина Петровна Теплякова. В 1904 году Русское астрономическое общество присудило Максимовой половинную премию за работы по исследованию астероида Дидона. Однако уже в 1906 году она была вынуждена уйти из обсерватории из-за отсутствия штатной должности и устроиться учительницей в женскую гимназию.
И все-таки трудности не отпугивали девушек, желавших заниматься наукой, и места ушедших быстро занимались новыми. К 1908 году 15 выпускниц Бестужевских курсов успели поработать в Пулкове. Слушательницы курсов также принимали участие в обработке результатов наблюдений. В отчете директора обсерватории за тот же год Баклунд писал: «Приглашение женщин-астрономов не только принесло пользу, но и превзошло мои ожидания. Их усердие и научное понимание много способствовали ходу обработки наблюдений. К этому нужно прибавить, что, кроме порученных работ, они производили и собственные самостоятельные наблюдения и исследования».
В 1907 году в Пулкове начинает работать Софья Васильевна Ворошилова-Романская. Она родилась в семье служащего, получила отличное образование — в 1903 году с золотой медалью окончила училище и сразу поступила на физико-математический факультет Высших женских курсов. Своей специальностью она выбрала астрономию. Из-за волнений в 1905 году работа курсов прервалась, так что Романская выпустилась только в 1912 году.
Работу в Пулковской обсерватории она начала с базовой задачи — пересчета астрономических координат из одной системы координат в другую (подробнее об этом мы рассказывали здесь). Одновременно она работала и в Русском астрономическом обществе, вычисляя степень влияния планет на орбиту кометы Галлея, которая вновь посетила Солнечную систему в 1910 году. В 1909 году Романская стала внештатным астрономом в Пулкове. На протяжении следующих десяти лет она обрабатывала астрономические наблюдения для каталогов звезд, изучала под руководством Баклунда движение кометы Энке и ассистировала ему в исследованиях.
В 1916 году Романской пришлось взять на себя наблюдения для службы времени. С самого начала работы Пулковская обсерватория стала центром определения точного времени. Каждую ночь астрономы фиксировали время прохождений определенных звезд через меридиан и на основе этих наблюдений уточняли показания точных астрономических часов. С 1863 года сигналы из Пулкова передавались в Главную петербургскую телеграфную контору, а оттуда — во все телеграфные отделения России. Службу точного времени Романская вела до 1920 года.
Уже после Октябрьского переворота, 22 февраля 1918 года, Романская начала наблюдения с большим зенит-телескопом. Она стала первой в России женщиной, профессионально занимающейся наблюдательной (а не теоретической) астрономией. За следующие 15 лет Романская одна произвела 40 % систематического наблюдения широт, а работавшие с ней в паре коллеги-мужчины — оставшиеся 60 % от программы наблюдений.
Впереди Софью Васильевну Ворошилову-Романскую ждала потрясающая карьера — десятки тысяч астрономических наблюдений, публикации, участие в российских и зарубежных конференциях. В 1953 году она была награждена орденом Ленина. Во время блокады Ленинграда она несла круглосуточные дежурства, а после эвакуации не только продолжала научную работу, но и выступала на концертах для раненых. К моменту выхода на пенсию в 1959 году ее научный стаж составлял более пятидесяти лет.
Судьба другой бестужевки, Инны Николаевны Леман-Балановской, сложилась куда более трагически. Она происходила из старинного дворянского рода и получила, благодаря отцу, отличное образование. Окончив гимназию в 1899 году, Леман поступила на физико-математический факультет Бестужевских курсов. Она увлеклась астрономией и в дополнение к учебе сама вела наблюдения в обсерватории Петербургского университета и в Пулкове у профессора Сергея Костинского.
В 1903 году, успешно окончив курсы, Леман начала работать вычислителем и продолжала заниматься наукой под руководством преподавателей курсов Оскара Баклунда и Александра Жданова. Когда в 1905 году курсы были закрыты, Леман направили за границу для повышения квалификации. Там она заинтересовалась астрофизикой — новой тогда дисциплиной. Чтобы подробнее изучить ее, Леман поступила в Гёттингенский университет, где с 1906 по 1910 году училась у всемирно известного ученого Карла Шварцшильда (он, например, ввел понятие радиуса Шварцшильда). Докторская диссертация Леман получила настолько высокую оценку профессоров, что была издана отдельной книгой.
Вернувшись в Россию, Леман возвращается на астрофизическую кафедру Бестужевских курсов — сначала как «оставленная при курсах», а потом ведет практические занятия в качестве ассистента профессора Аристарха Белопольского. Именно Белопольский привлек ее к работе в Пулкове, куда она поступила осенью 1913 года. В 1914 году Леман вышла замуж за астронома Иннокентия Балановского. Супруги переехали в Николаев, где вместе занимались научной работой. В 1918 году они вернулись в Пулково, где Леман-Балановская получила должность старшего вычислителя. Вскоре она переходит к своим собственным исследованиям — занимается астрофотографией и обработкой снимков, теоретическими исследованиями распределения звездных классов, измеряет лучевые скорости и фотографические величины звезд.
В 1923 году Леман-Балановской присуждается звание адъюнкт-астронома, а в 1935 году — степень кандидата наук (зарубежный диплом доктора философии в России не признавался). Но тут, во мгновение ока жизнь и работа Балановских заканчивается крахом. В 1936 году в рамках «пулковского дела» арестован Иннокентий Балановский (он погибнет в тюрьме в 1938 или 1939 году), через год та же участь постигла и Леман-Балановскую. Обвинения против астрономов и математиков были столь же абсурдны, как и все остальные: сотрудники Пулкова якобы создали «контрреволюционную вредительскую организацию», установили связь с троцкистско-зиновьевским подпольем, готовили теракты против руководителей партии и советского правительства.
На фоне погибших во время Большого террора Леман-Балановская «легко отделалась» — она была на пять лет сослана в Нарым. После освобождения она нашла эвакуированную в Ташкент Пулковскую обсерваторию, но тогдашний директор Сергей Белявский отказался принять ее на работу. Лишь при помощи Академии наук она смогла попасть в Симеизскую обсерваторию, где наблюдала и обрабатывала переменные звезды, а также работала в области теории движения комет. Возвращаясь в Симеиз через Ташкент, Инна Николаевна Леман-Балановская заразилась сыпным тифом и скончалась в апреле 1945 года.
В завершении посмотрим на очень необычную судьбу женщины, которая всю жизнь боролась за право смотреть на звезды — и победила. Речь идет о Нине Михайловне Субботиной.
Отец Субботиной был талантливым инженером, впоследствии — техническим директором знаменитых Сормовских заводов. Именно он, астроном-любитель, впервые показал дочери звездное небо в телескоп. Другие члены семьи были не менее выдающимися: так, тетя Нины, Ольга Владимировна Соколова, стала одной из первых женщин-врачей в России — она получила степень доктора медицины в Бернском университете.
Нина с детства отличалась живым умом и блестящими способностями. Однако в восемь лет семью постиг страшный удар: Нина заболела скарлатинным полиомиелитом. Болезнь была смертельной, но девочка выжила — благодаря тете-врачу, а также выдающемуся педиатру Нилу Филатову. Однако болезнь навсегда изменила Нину — она лишилась слуха и способности говорить, а также перестала свободно ходить. Умственное развитие не было затронуто, поэтому родственники приложили все усилия к развитию Нины. В результате, по воспоминаниям современника, «она могла читать и писать на нескольких языках, прекрасно знала математику, историю, могла часами работать в архивах Публичной библиотеки и в Пулковской обсерватории».
В 1895 году семья Субботиных переезжает в Санкт-Петербург и уже в августе Нине удается посетить Пулково. Осмотрев обсерваторию, она принимает окончательное решение стать астрономом. При этом она не может поступить не только в университет, но даже на Высшие женские курсы, ведь у нее нет необходимого для этого диплома гимназии. Но, как пишет историк Ольга Валькова, «все эти мелочи не могли остановить Субботину после того, как она приняла решение стать астрономом. Она просто… им стала».
Не зная, с чего начать изучение астрономии, Субботина написала Камилю Фламмариону — выдающемуся французскому ученому и самому известному тогда популяризатору науки. Астроном не смутился ни полом, ни возрастом своей новой знакомой — до конца жизни он наставлял Субботину и помогал ей публиковаться. Вообще, девушке повезло — участие в ней принимали все, кто встречался ей на жизненном пути. Благодаря друзьям отца она смогла записаться в библиотеки, посещать встречи ученых, стать еще в 1899 году членом Русского астрономического общества.
Как и Марии Жиловой, Нине Субботиной очень помогало то, что она родилась в состоятельной семье. Не имея возможности работать в какой-либо существующей обсерватории, Субботина при помощи отца создала свою собственную. В семейном имении Собольки под Москвой был построен деревянный павильон, который друзья-астрономы помогли оснастить и оборудовать. В 1898 году Субботина начала наблюдения в рамках всемирной программы по изучению солнечных пятен. Эти наблюдения она продолжала без перерыва до 1928 года!
В 1902 году Дмитрий Менделеев приглашает Субботину вести наблюдения в обсерватории Главной палаты мер и весов. К тому моменту в качестве руководителя палаты Менделеев уже несколько лет нанимал девушек вычислительницами. Здесь Субботина проработает до 1906 года, продолжая наблюдения солнечных пятен и метеорных потоков. Результаты ее исследований публикуются крупнейшими научными журналами России, Германии, Франции, Бельгии.
В 1905 году Субботина поступает вольнослушательницей на Бестужевские курсы. Если для других наших героинь курсы были путем в астрономию, то для Субботиной они стали возможностью расширить уже имеющиеся знания и получить формальное подтверждение своей квалификации. Но программа курсов не удовлетворяла ее потребностям, поэтому Субботина дополняла занятия лекциями и консультациями. С 1907 года Субботина начинает изучение кометы Галлея. Она не только производит наблюдения, но и выпускает книгу «История кометы Галлея», в которой прослеживается история кометы начиная с первых наблюдений в VII веке до нашей эры. Эта книга стало первым трудом по истории науки, написанным женщиной в России, а также принесла Субботиной премию Русского астрономического общества.
В 1915 году в обсерватории Субботиной был оборудован госпиталь для раненых солдат Первой мировой войны, а сама она работала там сестрой милосердия. Октябрьский переворот лишил семью всей собственности. Нина Михайловна была вынуждена постоянно переезжать и искать средства к существованию.
Парадоксально, но при новой власти, открывшей женщинам доступ к науке и образованию, Субботина не могла найти работу по специальности — ведь формально у нее не было даже школьного образования. Только в 1934 году при помощи Академии наук она смогла получить постоянную пенсию. Тем не менее, Субботина постоянно искала и находила возможности вести астрономические наблюдения, публиковать результаты, переписываться с коллегами. Она принимала участие в съездах Всероссийского астрономического союза и Российской ассоциации физиков, наблюдении солнечных затмений в 1936, 1941 и 1945 годах.
Во время Второй мировой войны Субботина оказалась в Туркменистане, где в тяжелейших условиях продолжала исследования истории астрономии. Также она открыла для себя новую область науки — климатологию, написав работу о климате города Ташауза, который она считала отлично подходящим для излечения раненых солдат. После войны Субботина осталась совсем одна — ее родственники погибли во время блокады Ленинграда, тогда же она потеряла весь свой архив. Вновь пришли на помощь друзья-ученые, добившиеся для Нины Михайловны место сперва в Доме инвалидов, а затем в Доме для престарелых ученых. До конца жизни, несмотря на возраст и ухудшающееся здоровье, Нина Михайловна Субботина занималась научной работой.
Заканчивая в 1897 году свою статью «Женщины-астрономы и их работы», астроном Константин Покровский писал: «Пока не пришло время свободного для женщины выбора профессии, свободной ее деятельности, наука должна особенно ценить тех женщин, которые сумели отдать ей свои силы». Прошло всего двадцать лет — и для российских женщин открылись двери университетов, лабораторий и обсерваторий. Они получили свободу деятельности — и делом показали, как велик может быть их вклад в науку.
Три героини нашего рассказа — Мария Жилова, Софья Ворошилова-Романская и Инна Леман-Балановская еще при жизни удостоились своеобразных памятников — в честь каждой из них астроном Григорий Неуймин назвал по астероиду. Там, среди любимых ими звезд, они и пребывают (надеемся, что к ним присоединится и Нина Субботина).
Источники
Ольга Валькова. Штурмуя цитадель науки. Женщины-ученые Российской империи (2019)
Ольга Валькова. Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной (2021)
Санкт-Петербургские Высшие женские (Бестужевские) курсы: 1878–1918 (1973)
Борис Остащенко-Кудрявцев. Пулково в 1897 г. Историко-астрономические исследования. Выпуск II (1956)
А. А. Байков. Пулковская обсерватория в 1901–1907 гг. Историко-астрономические исследования. Выпуск V (1959)
Мария Неуймина. Женщины-астрономы Пулковской обсерватории (М. В. Жилова и И. Н. Леман-Балановская). Историко-астрономические исследования. Выпуск X (1969)
Лидия Костина. К 100-летию со дня рождения С. В. Романской. Историко-астрономические исследования. Выпуск XX (1988)
Алла Масевич, Александра Терентьева. Женщины-астрономы. Историко-астрономические исследования. Выпуск XXIII (1992)
Константин Покровский. Женщины-астрономы и их работы. Исторический вестник. Том LXVII (1897)
Татьяна Соболева. «... Я стала астрономом». Мария Васильевна Жилова (1871–1934). Российские женщины-ученые: наследие (2017)
Михаил Морин. Пулково в начале XX века (1900–1916)
В. К. Абалакин, Э. П. Карпеев, Д. Д. Положенцев. Основание и деятельность Главной астрономической обсерватории России
.jpg){kind=link}
.png){kind=link}
