Работа не приносит удовольствия. Рваный сон не приносит облегчения. Цвета поблекли — всё кажется серым и надоевшим. Ничего не получается, как будто тело стало чужой, незнакомой оболочкой. Код не пишется. Новые задачи воспринимаются со страхом и неуверенностью. С коллегами общаешься через силу — хочется закрыться, спрятаться, чтобы никто не трогал. Даже в почте и мессенджерах отвечать тяжело. Кажется, тебе уже никогда не стать прежним. Видишь успехи других — и понимаешь, насколько глупым и неумелым выглядишь со стороны. Срываешься на родных и друзьях — а потом ненавидишь себя за это. Крутишься белкой в мясорубке день за днём — и не видишь ни результата, ни выхода.
Знакомьтесь, если ещё не встречались. Это синдром профессионального выгорания.
В IT-сфере около 50% специалистов испытали на себе профессиональное выгорание. Этот синдром опасен самому сотруднику, и проекту, над которым он работает, и всей компании. Более 60% выгоревших сотрудников увольняются. А затраты на найм новых, обучение и онбординг чугунной гирей ложатся на бюджет. И время — оно вообще бесценно.
Раньше burn out не воспринимали всерьёз — считалось, что это способ особо хитроумных сотрудников поменьше делать и побольше отдыхать. Постепенно в наших пампасах культура психологический гигиены в бизнесе доросла хотя бы до признания, что профессиональное выгорание и депрессия — это реальные проблемы.
На митапе «День Техдира» Даниил Подольский, руководитель разработки MTGroup, сделал доклад по профессиональному выгоранию. Мне его выступление было интересно тем, что это взгляд управленца на проблему, а не просто рассказ рядового сотрудника о своём личном примере выгорания.
На кофебрейке перед выступлением коллеги подначивали Нила Подольского поделиться его личным рецептом, как он справляется с синдромом:
— Как ты борешься с выгоранием, расскажи? Пока ты не вышел на сцену, расскажи нам страшную правду.
— Я иду и убираю в столярке.
— Нормальная тема, смотри, какая простая у тебя мотивация. По крайней мере в плане уголовного кодекса всё чисто.
Дружный смех.
Кофейные разговоры прервал Дмитрий Симонов ctorecords, который пригласил спикера на сцену:
— Передаём слово Нилу Подольскому, который расскажет самую страшную и самую тёмную историю, как сгорают и выгорают.
Профессиональное выгорание по версии управленца
Кто хоть раз испытывал эмоциональное выгорание? Поднимите руки. (В зале подняли руки человек двадцать). Кто из вас, коллеги, думает, что это выдумка бездельников? (На этот раз подняли руки человек десять).
Тема вообще печальная. Два раза на моей памяти профессиональное выгорание приводило к полному краху проекта — я это видел со стороны. И ещё один раз привело к тому, что проект не прекратился, но на некоторое время прекратился я.
Профессиональное выгорание у программиста. Что это такое? Если полезть в Википедию или в тот же Google, можно найти ряд определений. Мне больше всего нравится вот это.
Это совершеннейшая правда. Так это и выглядит. Синдром эмоционального выгорания может быть опознан по трём симптомам. Что нам говорит Google?
Эмоциональное истощение. Человек ничего не чувствует. У него наступает ангедония.
Деперсонализация и дегуманизация. Своих коллег, клиентов начинает воспринимать, как функции. И относиться к ним соответственно. Не здоровается с ними, орёт на них.
Переживание собственной несостоятельности. Наверное, самая неприятная часть профессионального выгорания. Это всё тоже правда.
Что ещё пишут нам в сети?
А вот это уже вранье. Во всяком случае для программиста.
Поговорим о том, чем профессиональное выгорание у программиста не является. Нет, это не выдумка, это реально существующий синдром. Даже если у бездельников это такой способ увильнуть от работы, всё равно выгорание реально существует.
Это не лень. Те, кто знакомы с профессиональным выгоранием своих подчинённых, видели, что человек реально старается. Ничего, кроме работы, не делает. Но у него ничего не получается.
Это не просто усталость. Если мы берём человека, который просто устал и отправляем его отдохнуть, он возвращается к нам посвежевшим и готовым к работе. Если мы берём выгоревшего человека и отправляем его отдохнуть, то он просто не возвращается. Он где-то прилёг полежать — и там остался. И уволился.
Синдром — не результат форс-мажора, во всяком случае у программистов. Вы берёте программиста, он каждый день ходит на работу. Ну, может, он зря ходит на работу часов по 16 в сутки каждый день. Тем не менее, если его бросила жена, то это нормально. Важно, что он в конце концов будет выгоревший. И это не потому что у него пошло что-то не так, как шло обычно до того.
Почему это важно?
В современной ситуации у нас нет никакого способа заставить программиста работать — он работает, только когда хочет. У нас нет «шарашек», у нас нет «тройки», которая могла бы отправить его на Колыму. Даже наорать на него нельзя — потому что он скажет «Ха-ха» и обновит резюме на Хедхантере.
Работать выгоревший программист не хочет. К чему это приводит? К тому, что он не работает, но мы его не увольняем. Почему не увольняем? Потому что негде взять другого. На рынке нет безработицы. И в надежде, что вот-вот он немного побездельничает и придёт в себя, мы его держим на работе и платим деньги. И страдаем.
По моему личному опыту угроза жизни, здоровью или просто комфорту эффективно лечит выгорание.
Итак, что такое выгорание? Это моё собственное определение, я им горжусь. Выгорание — это специфическое расстройство системы подкрепления.
Что такое система подкрепления? Это дофаминовый шприц, который всегда с тобой. Когда ты делаешь что-то хорошее и правильное, например, выигрываешь забег или бьёшь своего оппонента по морде, или помогаешь неимущим, или правильно решаешь сложную задачу. Ты получаешь дозу. Фактически, программист работает за дозу дофамина.
Ни за деньги, ни за самореализацию и признание. Вся эта пирамида Маслоу для программиста не работает. Это обычно нелюдимый человек, который большую часть жизни проводит, пялясь в экран. Ради чего он это делает? Ради дозы дофамина.
А дальше всё происходит, как обычно у наркоманов. С каждой дозой толерантность растёт. Мы любим решать всё более и более сложные задачи. Чтобы получать тот же уровень кайфа, нужно больше работать. Организм устаёт и начинает страдать. Когда организм начинает страдать, то программист думает: «Да что ж оно такое? Надо, наверное, ещё немножко поработать, чтобы получить очередную дозу». И здравствуй, воронка зависимости. Прошу заметить, программист ничего не делал специально. Он не бегал по рынку, не искал себе героин, он просто ходил на работу каждый день.
Если — это важная мысль — просто позволить ходить программисту на работу каждый день, рано или поздно он выгорит. Он наркоман, по сути.
На выходе мы имеем человека, который уже не может больше работать. Логично, организм поломался. Мозг не включается. Все остальные способы получить радость сильно проигрывают той дозе дофамина, которую он получается от работы. Просто пригласить Машу в кафе уже не работает. Просто от Маши мало дофамина и эндорфинов. Да, это важно, даже от Маши у него мало дофамина.
Он лежит и страдает. Ужас в том, что когда он встанет, он не к Маше побежит. Он пойдёт и поработает. Собственно, вот он синдром выгорания. Именно так оно и происходит.
Что с этим делать? Самое важное, что надо понимать, выгорание — это естественное следствие нашей работы, а не форс-мажор. Если вы работаете и ничего плохого не делаете, вы выгорите. И хуже того, ваши подчинённые выгорят, если просто работают. У землекопов не бывает выгорания — потому что они не получают удовольствия от работы.
Что ещё важно? У программистов обычно сытая и спокойная жизнь. Почему не бывает выгорания у студентов? Потому что у них достаточно стресса, который смывает эту воронку выгорания.
Что с этим делать? Самое важное — это не выгорать самим, дорогие технические директора. Нужно иметь какие-то источники радости, помимо работы. Ну, ту же Машу.
Очень популярна у нас традиция получать удовольствие от употребления разных растворов этилового спирта. Коллеги, помните, это не работает. Алкоголь не лечит дофаминовую воронку. Он только хуже вам сделает.
Как только вы обнаруживаете, что работа стала радовать больше всего остального, нужно сделать перерыв.
Тут выступление прервал вопрос девушки из зала: «Вот тут собрались техдиры. А я как винтик, простой рабочий, DevOps-инженер. Скажите, вот я прихожу на работу, чувствую, что начинаю выгорать, и говорю. Господа, я очень устала. Можно я завтра на работу не выйду? Вот вы что отвечаете обычно?»
Даниил Подольский: «Я отвечаю «Отлично. Пожалуйста, вот до воскресенья на связь не выходи. Отдыхай». Но это я. Если вам отвечают по-другому, то это самое время обновить резюме и уволиться. Потому что неделя на тёплом море в компании с Машей обойдётся вам сильно дешевле, чем пару месяцев полной нетрудоспособности. И хорошо, если плохо будет только вам, а не вашему проекту».
Что с этим делать техническому директору? Следите за происходящим у ваших подопечных. Очень просто и легко обнаружить. Если производительность труда снижается, это означает или что у человека в жизни что-то происходит неприятное, или он таки начал выгорать. Это очень легко определить в личной беседе.
Никогда не поощряйте работу без выходных. Никогда. Даже если вы предлагаете двойную ставку на выходных.
Не поощряйте работу без отпусков. Не поощряйте работу в отпуске.
Не поощряйте разговоры о работе в нерабочее время. Это простая терапия, но она работает.
Держите наготове пару скучных задач. Если вы видите, что человек начал выгорать, подсуньте ему задачку, которая не доставит ему удовольствия, это его отвлечёт. Да, понизить радость от работы — эффективный способ бороться с выгоранием. Хотя в глубине воронки это уже не сработает.
Три истории от сотрудников Southbridge
Мне стало интересно, а как у нас с профессиональным выгоранием в Southbridge. И я задал вопрос в рабочем чате компании. Что интересно, у нас выгорание практически не встречается — почему, я объясню чуть дальше. Но у нескольких коллег были случаи выгорания на предыдущих местах работы.
Олег М.:
«Я наблюдал, как компания развалилась из-за профессионального выгорания управленца. А на её осколках возникло пару мелких стартапов. Детали, к сожалению, я не могу рассказать, слишком все явно. Да и NDA все еще не вышло по сроку давности.
На предыдущем месте работы все было просто: человеку стало все равно, что будет с результатами его работы. Через пару месяцев стало все равно на коллег. Разговоры с его стороны стали в основном про то, как хорошо на Бали. Курить стал чаще. У него был свободный график — он старался приходить так, чтобы не пересекаться с топами. А то он один раз сорвался и высказал все, что думает по продукту и команде. Чутка только отзывался положительно на предложение попить пива после работы, но потом и от этого отказался. А так все бежать, бежать, бежать…
После него все пошло на спад и у коллег, сначала средние спецы, а потом и младшие с дежурными подтянулись. Как будто эпидемия началась пофигизма, цинизма и факапов разной величины. Никогда бы не подумал, что это может быть заразно.
Раньше можно было эскалировать задачу, а потом задача тупо отбивалась обратно. Несколько клиентов так ушли — руководство начало разбираться, наказали мелких за то, что утаили отбивание. В итоге с десяток мелких ушло. Стажеры после испытательного срока разбегались.
Ну, а дальше пошло-поехало. Пару ночных аварий профукали, премиальный фонд сдулся. А там уже и я ушел.
Насколько я знаю, там повысили парочку младших до средних, среднему дали задачу пахать за старших. Все стали вкалывать еще активнее. Но это только усугубило все, поскольку компенсации за переработку были минимальными. А после этого суппорт убрали вообще, остался один старший, который за троих работал, но получал чуть больше, чем раньше».
Алёна К.:
«Я испытала на себе выгорание в предыдущей компании. Работала менеджером по продукту. Сначала я обожала свою работу — и спустя год мне даже казалось, что вот она мечта, и счастливей я себя уже ощущать не могу.
Я реально любила работу. Но и уровень ответственности был очень высокий — совмещала работу продуктолога и проджекта. Чуть забегая вперёд, скажу, что после моего ухода этим занимаются два разных человека.
Но в какой-то момент, когда стала вести сразу две команды, я сломалась. Причин было несколько.
Во-первых, полностью отсутствовали какие-либо поощрения со стороны руководства. И я говорю не про финансовую составляющую. Даже слов благодарности за свою работу ни я, ни мои коллеги-продуктологи ни разу не слышали. Крутишься, как белка в мясорубке, а в ответ тишина.
Во-вторых, бесконечные переработки, которые не то, что не пресекались руководством, но еще и поощрялись. Генеральный директор часто любил повторять: «Вот смотрите на меня, я же работаю по 10 часов — значит и вы можете».
Я проводила на работе 10-12 часов. Когда у меня была 1 команда, я находила время на занятия спортом. Когда их стало две — времени не осталось ни на что. Только на работу, еду и сон. Я приходила домой, ложилась спать, просыпалась и шла на работу. И так по кругу, по кругу, по кругу…
Из-за проджектовой работы мне приходилось взаимодействовать с огромным количеством людей. Условно 18 в нелинейном подчинении, но еще бесконечные вопросы и совещания с саппортом, «биз.девами», руководителями и так далее. И тут тоже проблема в эмоциональном настрое других людей. Сложно оставаться безучастным, когда твой тестер плачет в туалете из-за семейных проблем.
Ну, и вишенка на торте, на момент, когда я поняла, что у меня выгорание, я два года не была в отпуске. Правда отпуск мне не помог — точнее я приехала из него и поняла, что можно жить по-другому. Я посмотрела вокруг — и поняла, что можно не жить по 12 часов на работе и быть счастливой. И уволилась.
Теперь счастливо работаю в компании Southbridge. У меня появилась личная жизнь и время на себя. Я 100% экстраверт. Все еще наслаждаюсь работой на удалёнке.
А выгорела я на предыдущем месте работы буквально за 4-5 месяцев. Я просто реально столкнулась со всеми кругами ада, которые могли бы подтолкнуть к выгоранию, к сожалению, не все могут быть озвучены. Но в Southbridge я сейчас получила то, чего мне так не хватало в той работе — я наконец-то могу реализовать себя как личность. В жизни и на работе. Здесь поощряется саморазвитие — и у тебя есть четкие границы ответственности, ты можешь спать спокойно. Я в последние месяцы работы на предыдущем месте спала по 4 часа. Да, я реально была на грани — когда просыпалась, смотрела в окно и думала, то ли туда выйти, то ли на работу.
У меня и психосоматика вылезла даже — за 3 недели до отпуска ходила с температурой 37. День в день в самолете она стала нормальной. И снова полезла вверх, когда я вышла на работу.
Как в прошлом менеджер, я думаю, очень важно со стороны руководства уметь замечать вовремя подобные состояния и принимать меры. Работа должна оставаться на работе. И никаких переработок. Сама я своих ребят гоняла за них.
Я карьеристка, и мне искренне нравилось пахать. Но нужно находить другие каналы реализации и удовлетворения. Первый год, я почти уверена, меня спасал спорт. Я ходила 5-6 раз в неделю в зал и на групповые — и поэтому продержалась в таком режиме долго. Нельзя жить только работой».
Антон Ш.:
«У меня было выгорание. Вроде справился сам тогда. Ну, как сам… Жена поддержала весьма хорошо.
Причины? Сложилось все вместе в кучу. Я работал в одной компании. Все было отлично: компания росла, корпоративы, прозрачность, все дела. Потом случайно узнали, что одному из основателей захотелось самолично прибыль получать. Поскольку договоренность была на словах — второй партнер был не обычным сотрудником, а начальником отдела техподдержки, но прибыль получал в виде зарплаты — решили все просто, уволили без пособия. Дальше больше. Обострилась паранойя, решили ввести NDA для сотрудников в довесок к коммерческой тайне.
Я тогда стал человеком-оркестром: начальник отдела внутренней поддержки, исполнитель, а также корпоративный админ. И с ростом компании у меня были планы стать начальником отдела IT.
После подобного увольнения и введения NDA стали увольняться другие начальники отделов: продаж, маркетинга. Поскольку сам NDA был весьма и весьма опасным для них — составлен был просто людоедски. В результате в компании под шумок решили набрать свежих начальников. Но не из бывших сотрудников, а с улицы.
У меня примерно в это же время случилась беда личного плана, так что стало не до работы. Да и на работе не все гладко было: остались старые взгляды на бывшего подчиненного, но завышенные требования. А поскольку все это не могло продолжаться, через месяц я ушел. Несколько недель гулял с женой и маленькой дочкой, смотрел на них и радовался, что живой и нет дурацких требований «стоишь не так, свистишь не так». Ну, а после стал искать новую работу. Новый коллектив был не хуже старого, тем более что я продолжил общение с уже бывшими коллегами.
Порадовало, что после ухода начальства и начавшегося ухода рядовых сотрудников повысили всем зарплату. Так что в некоторой мере мое выгорание помогло другим людям. Через пару лет обновили всех, так что несогласных с NDA там только парочка в бухгалтерии осталась. Да и то — их не затрагивало, по большей части удар был по программистам и админам. Чуть в меньшей степени по продажникам. Программистам, кстати, там платили выше, чем по рынку, в среднем раза в два. Средняя зарплата по их отделу была в районе 3000 долларов. В то время как в EPAM, к примеру, человек схожей квалификации получал порядка 1 200 вечнозелёных. Ну, может еще премиями 200-300$ сверху раз в квартал.
Часть разработчиков набрали кредитов на жилье, поэтому сидели на попе ровно и дышали по команде. Как отдали, ушли. Часть изначально не понимала этой подковерной движухи, тупо не замечали. Ну, а потом в той компании наняли крутого HR, которая наняла себе пару помощников, а поскольку была ооочень умной и сообразительной — стала набирать новых сотрудников, обучать, но с предварительным подписанием NDA. Компания раздула штат, потом всем неугодным сказали: «Не нравится, гуляйте».
Компанию, к слову, не особо колбасило, монополист все-таки в своей отрасли почти по всему СНГ. Такие вот дела, такая вот история».
Рецепт Southbridge от профессионального выгорания
В Southbridge в последние годы не было случаев профессионального выгорания. Мы не работали над этим специально, но принципиальной позиции по нескольким важным вопросам оказалось достаточно, чтобы проблема не появилась.
У нас не поощряются переработки. Рабочий день заканчивается в 19:00. Мы не работаем по выходным. В отпусках люди отдыхают. Иногда происходит форс-мажор, и кто-то разгребает его в нерабочее время. Это эксцесс, разовые случаи. Мы их разбираем — и стараемся ликвидировать.
Каждый видит результат своей деятельности день за днём — что хорошо компании, то хорошо и сотруднику. Чем успешнее Southbridge, тем больше возможностей у каждого участника команды. По личному опыту могу сказать, что вклад в деятельность компании виден и осязаем — и потому хочется сделать больше и лучше. Практически не бывает таких ситуаций, когда ты стараешься-стараешься, просто горишь на работе — а это никому не нужно.
Есть постоянная смена деятельности. Сегодня ты настраиваешь сервер, завтра пишешь регламент, послезавтра запускаешь кластер. Не бывает такого, чтобы сотрудник увлекся одной задачей и погрузился в нее на пару месяцев.
У нас поощряется саморазвитие, обучение и самореализация. Если человек хочет обучаться, если желает узнать новое — ему зелёный свет и открытая дорога. Компания оплачивает все профильные курсы.
Нейрофизиологические причины burn out до сих пор обсуждаются, есть ряд гипотез, но устоявшейся теории пока что нет. Да, это явное нарушение нейромедиаторного обмена. Да, процессы довольно схожи с депрессивно-тревожным расстройством. Нарушается мотивация, ухудшается работоспособность, перестаёт радовать и увлекать то, что было важно совсем недавно — недостаток дофамина в синаптической щели между нейронами. Нарушается сон, аппетит, усиливается тревожность, выхолащиваются эмоции, начинает шалить вегетатика — проблемы с серотонином.
Именно потому не могу в полной мере согласиться с гипотезой Даниила Подольского в начале статьи. Толерантность дофаминовых рецепторов, или дофаминовое выгорание, проявляется чаще всего в других случаях — игромания, алкоголизм, наркомания, порнография, синдром упущенной выгоды (FoMO) и другие аддиктивные сценарии. Профессиональное выгорание — это сбой адаптационных механизмов, реакция на постоянный стресс и когнитивный диссонанс. И в итоге сбой нейромедиаторного обмена.
Невозможно полностью убрать риски возникновения профессионального выгорания и депрессии. Мы все уникальны. У каждого свой запас прочности, свои резервы адаптационных механизмов. Но от компании зависит — увеличится риск пограничного расстройства психики или уменьшится. И с какими потерями человек из этого состояния выйдет, если выгорание всё же случилось.
Неважно, сколько раз ты падал. Важно, сколько раз поднялся.
