Насколько чувствителен наш слух к мощностям современной аудиотехники? Чем наушники за сто долларов отличаются от тех, которые стоят целую тысячу? Какую роль в прослушивании играет психоакустический фактор и каким бывает «Слух 2.0»? Ответы на эти волнующие вопросы даёт обзор аудиофила со стажем: «Наследие».
НАСЛЕДИЕ
Вот уже много лет, как любимые штучные Сенхайзеры нежно ласкают мой избалованный слух. Я люблю их, хотя, несмотря на довольно высокую стоимость этих головных телефонов, далеко не всё в звучании гладко. Например, конструкция наушников не позволяет добиться идеального звучания сразу для двух сторон: в одно ухо сигнал попадает ощутимо ослабленным, и с едва заметной, микроскопической задержкой, немного, но всё же чрезмерно расширяя стерео. Не зря самые дорогие в мире элитные модели снабжены раздельными проводами для каждого динамика, абсолютно одинаковыми по длине. Не так удобно, как сдвоенный шнур с разной длиной концов зато качество звучания обоих динамиков будет близко к идентичному, и в оба уха сигнал доставляется синхронно, без задержек. Хотя возможно и не стоит преувеличивать погрешности аппаратуры, едва ощутимые даже аудиофилами. Кажется, дело вовсе не в каких-то проводах. Нужно сделать сноску на строение моих ушных раковин: вот где царит полная ассимметрия. Помню, в детстве вошли в моду нелепые и смешные «капельки», и одна из них ну никак не хотела держаться в ухе, из-за чего все песни моей молодости я помню только в моно-режиме. Уже позже появились модели, которые вставлялись прямо в ушной канал, однако я так и не научился доверять «походным» наушникам. Мой идеал большие, стационарные «уши Чебурашки», профессиональный инструмент звукорежиссёров. «Большой Ух».
Вообще не секрет, что правильные наушники передают звук гораздо лучше самой качественной стационарной хай-энд акустики. Просто большие системы не в состоянии раскачать динамики в нужной частоте, тем временем даже простые стодолларовые наушники выдают впечатляющий диапазон от пяти до тридцати тысяч герц. Естественно, самые интригующие и приятные звуки находятся как раз в частотах «за гранью слышимости». В последнее время в среде дилетантов и лже-профессионалов бытует мнение, что за этим волшебным порогом содержится вакуум, пустота. Короче, якобы никаких сверхнизких и сверхвысоких частот эти телефоны вообще не воспроизводят: мол, фикция, маркетинговый ход. Конечно, эти разговоры полная чушь, которую с лёгкостью опровергают не только научные измерения. Достаточно всего лишь включить звук: расширенный запас сверхширокого диапазона мгновенно отразится на глубине басов, и мигом вернётся сверху, хрустально-хрупкой резкостью высоких частот, даже если выходной сигнал вашего айпода ограничен стандартными «20-20 000».
Звук качественных динамиков не оставит сомнений в существовании сверхъестественных явлений. Расширенное и почти космическое аудио проникает прямо в подсознание, и без помех приобщает к музыке высших сфер.
Но это лирика. В прозаических условиях слушателям нужны более ощутимые доказательства. Хорошо помню, как впервые отчётливо услышал сквозь саксофон тоненькое покашливание старичка-зрителя в концертном зале, где-то в партере. Крутя старую и хорошо изученную запись джаз-концерта, я не верил своим ушам. Откуда кашель, какой кашель? А вот есть, оказывается. Прописан был шумом на пластинке, и внезапно контрабандой доставлен прямо в сознание. И хорошо ещё только кашель вообще, чтобы иметь расширенный и не в меру информативный слух нужно постоянно сохранять самообладание. Первое время после «прозрения» я в лихорадке провёл полную ревизию всех домашних записей. Амбушюры, казалось, прилипли к ушам.
Тщательное расследование порождало сенсацию за сенсацией: певица Шаде, оказывается, курит. Сладкоголосая негритянка едва слышно похрипывает в низких партиях, а на высоких словно через силу выталкивает ноты из лёгких. Явный признак вокалистки курильщицы. Да и ладно бы только у Шаде была своя тайна. На следующий день меня ждало настоящее открытие: я включил Джексона. О боже, Майкл! Майкл Джексон выясняется-то негр в шкуре белого человека! Его вкрадчивый фальцет не может скрыть негритянскую природу певца. Даже удивительно, как я раньше не замечал секретной особенности: характерного поцокивания языком об нёбо, свойственного только исполнителям чёрной расы. Господи, Майкл, твоя святая тайна впечатляет ещё больше, чем пресловутая история с инопланетянами из кинофильма «Люди в чёрном»!
Трудноуловимые, но всё же слышимые улики множились. Джеймс Браун, оказывается, пел в студии не снимая наручных часов. От тикания хронографа мэтра просто оглохнуть можно. Особенно это относится к позднему творчеству музыканта: старик Джеймс в конце карьеры, похоже, совсем потерял слух. Его часики на последних записях ходили совершенно не в ритм с фанком.
Вообще, американские студии звукозаписи оказались рассадниками коварства и лжи. И это касается не только фальшивых нот. Пока Стиви Уандер напевал свои жизнерадостные песенки, звукорежиссёр, видимо пользуясь полной слепотой исполнителя беззастенчиво лапал молоденькую ассистентку. Смачные стоны этой бесстыдной парочки отчётливо слышны сквозь студийное стекло и прочную звукоизоляцию. Голосистый бедолага Уандер во время исполнения своих шедевров, похоже, и не догадывался, какие интриги плетут за его спиной: в одной из записей антрепренер незрячего музыканта на протяжении целого альбома в полный голос спорит на пару с продюсером, как лучше облапошить и надуть богатенького старика. Так вот почему остаток своих лет несчастный добряк Стиви Уандер провёл в ужасной бедности
Слуховые познания росли и ширились. В своих исследованиях я был дотошен и неутомим. Случайные скрипы и шорохи в записях уже не радовали моё обострённое восприятие. Желание слушать скрытые звуки росло, превращая увлечение в опасную манию. Меня стали бояться в музыкальных магазинах. Туда я приходил с собственными здоровенными наушниками. В них я был как в шлеме: вооружён и непобедим. К тому времени к музыке как таковой я интерес совсем утратил. Во всех без исключения записях я ценил только второстепенный фон.
Шли годы. Иногда, забывая снять громоздкие наушники, я прямо в них шёл по улице. Со временем я обзавёлся довольно компактным усилителем с приличными параметрами, который работал на батарейках так что для моей аппаратуры уже не нужно было носить отдельный рюкзак. Не забыл конечно и про хороший микрофон. Отныне я сам стал звукорежиссёром своей жизни. Все причиндалы стоили мне кучу денег: моей работёнки не хватало выплачивать кредит пришлось выставить на продажу раритеты из собственной фонотеки. В заботливо составленной картотеке моей рукой были указаны каждые тайные особенности той или иной пластинки: с едва ли не посекундной расшифровкой. Майкла я оставил себе не хотелось чтобы главный кумир стал жертвой пересудов и грязных сплетен. Все аннотации к его дискам пришлось вымарать из карточек: эту нашу общую тайну я унесу с собой в могилу, Майкл.
В последние годы жизни я стал необычайно сосредоточен. Постоянное ношение наушников перестало доставлять дискомфорт: я свыкся с прибором, как космонавт со скафандром. Каждый день приходилось понемногу добавлять громкость: мой природный слух изнашивался под напором современной техники. Вести беседу я уже не мог без микрофона, усилителя и персональной акустики: без наушников словно земля уходила из-под ног. В разговоре я так и норовил нацелить свой сверхчувствительный микрофон направленного действия на необычные места: вместо того чтобы вслушиваться в дыхание и дикцию говорящего, я с плохо скрываемым интересом анализировал едва различимые звуковые вибрации, возникающие при моргании, а например в ветреную погоду любил слушать как волосы шевелятся на голове собеседников. Техника овладела мной. Поначалу было сложно объяснить друзьям, зачем мне нужен этот переносной луна-парк. Хотя мои отпрыски были отъявленными сорванцами, меня никогда не вызывали на родительские собрания. Учителя думали, что я записываю их на плёнку. Со временем я даже перестал возражать: это была чистая правда. Действительно, я записывал всех и вся: приятелей и недругов. Однажды даже попробовал записать собственный храп во сне. Наутро, усиленный мощными головными телефонами, мой рык звучал весьма впечатляюще. Правда, особо вслушиваться времени не было. Ведь впереди была жизнь, полная совершенно непознанных звуков. Сейчас мне уже тридцать три, и я чувствую себя мудрецом. Мой богатейший слуховой опыт позволяет видеть природу вещей, постигать суть явлений. Я гениален, и уже давно.
Не собираясь уходить незамеченным, я уже сейчас собрал больше ста тысяч часов непрерывных записей на самых разных носителях. По сути, это полная картина двенадцати лет моей жизни, без пауз и перемоток. Эта грандиозная фонотека единственное сокровище, которое будет указано в моём завещании. Все эти бесценные записи вместе с наушниками, усилителем и микрофоном я готов передать в наследство своим потомкам. Я серьёзно.
Джонни Уокер, эсквайр
НАСЛЕДИЕ
Вот уже много лет, как любимые штучные Сенхайзеры нежно ласкают мой избалованный слух. Я люблю их, хотя, несмотря на довольно высокую стоимость этих головных телефонов, далеко не всё в звучании гладко. Например, конструкция наушников не позволяет добиться идеального звучания сразу для двух сторон: в одно ухо сигнал попадает ощутимо ослабленным, и с едва заметной, микроскопической задержкой, немного, но всё же чрезмерно расширяя стерео. Не зря самые дорогие в мире элитные модели снабжены раздельными проводами для каждого динамика, абсолютно одинаковыми по длине. Не так удобно, как сдвоенный шнур с разной длиной концов зато качество звучания обоих динамиков будет близко к идентичному, и в оба уха сигнал доставляется синхронно, без задержек. Хотя возможно и не стоит преувеличивать погрешности аппаратуры, едва ощутимые даже аудиофилами. Кажется, дело вовсе не в каких-то проводах. Нужно сделать сноску на строение моих ушных раковин: вот где царит полная ассимметрия. Помню, в детстве вошли в моду нелепые и смешные «капельки», и одна из них ну никак не хотела держаться в ухе, из-за чего все песни моей молодости я помню только в моно-режиме. Уже позже появились модели, которые вставлялись прямо в ушной канал, однако я так и не научился доверять «походным» наушникам. Мой идеал большие, стационарные «уши Чебурашки», профессиональный инструмент звукорежиссёров. «Большой Ух».
Вообще не секрет, что правильные наушники передают звук гораздо лучше самой качественной стационарной хай-энд акустики. Просто большие системы не в состоянии раскачать динамики в нужной частоте, тем временем даже простые стодолларовые наушники выдают впечатляющий диапазон от пяти до тридцати тысяч герц. Естественно, самые интригующие и приятные звуки находятся как раз в частотах «за гранью слышимости». В последнее время в среде дилетантов и лже-профессионалов бытует мнение, что за этим волшебным порогом содержится вакуум, пустота. Короче, якобы никаких сверхнизких и сверхвысоких частот эти телефоны вообще не воспроизводят: мол, фикция, маркетинговый ход. Конечно, эти разговоры полная чушь, которую с лёгкостью опровергают не только научные измерения. Достаточно всего лишь включить звук: расширенный запас сверхширокого диапазона мгновенно отразится на глубине басов, и мигом вернётся сверху, хрустально-хрупкой резкостью высоких частот, даже если выходной сигнал вашего айпода ограничен стандартными «20-20 000».
Звук качественных динамиков не оставит сомнений в существовании сверхъестественных явлений. Расширенное и почти космическое аудио проникает прямо в подсознание, и без помех приобщает к музыке высших сфер.
Но это лирика. В прозаических условиях слушателям нужны более ощутимые доказательства. Хорошо помню, как впервые отчётливо услышал сквозь саксофон тоненькое покашливание старичка-зрителя в концертном зале, где-то в партере. Крутя старую и хорошо изученную запись джаз-концерта, я не верил своим ушам. Откуда кашель, какой кашель? А вот есть, оказывается. Прописан был шумом на пластинке, и внезапно контрабандой доставлен прямо в сознание. И хорошо ещё только кашель вообще, чтобы иметь расширенный и не в меру информативный слух нужно постоянно сохранять самообладание. Первое время после «прозрения» я в лихорадке провёл полную ревизию всех домашних записей. Амбушюры, казалось, прилипли к ушам.
Тщательное расследование порождало сенсацию за сенсацией: певица Шаде, оказывается, курит. Сладкоголосая негритянка едва слышно похрипывает в низких партиях, а на высоких словно через силу выталкивает ноты из лёгких. Явный признак вокалистки курильщицы. Да и ладно бы только у Шаде была своя тайна. На следующий день меня ждало настоящее открытие: я включил Джексона. О боже, Майкл! Майкл Джексон выясняется-то негр в шкуре белого человека! Его вкрадчивый фальцет не может скрыть негритянскую природу певца. Даже удивительно, как я раньше не замечал секретной особенности: характерного поцокивания языком об нёбо, свойственного только исполнителям чёрной расы. Господи, Майкл, твоя святая тайна впечатляет ещё больше, чем пресловутая история с инопланетянами из кинофильма «Люди в чёрном»!
Трудноуловимые, но всё же слышимые улики множились. Джеймс Браун, оказывается, пел в студии не снимая наручных часов. От тикания хронографа мэтра просто оглохнуть можно. Особенно это относится к позднему творчеству музыканта: старик Джеймс в конце карьеры, похоже, совсем потерял слух. Его часики на последних записях ходили совершенно не в ритм с фанком.
Вообще, американские студии звукозаписи оказались рассадниками коварства и лжи. И это касается не только фальшивых нот. Пока Стиви Уандер напевал свои жизнерадостные песенки, звукорежиссёр, видимо пользуясь полной слепотой исполнителя беззастенчиво лапал молоденькую ассистентку. Смачные стоны этой бесстыдной парочки отчётливо слышны сквозь студийное стекло и прочную звукоизоляцию. Голосистый бедолага Уандер во время исполнения своих шедевров, похоже, и не догадывался, какие интриги плетут за его спиной: в одной из записей антрепренер незрячего музыканта на протяжении целого альбома в полный голос спорит на пару с продюсером, как лучше облапошить и надуть богатенького старика. Так вот почему остаток своих лет несчастный добряк Стиви Уандер провёл в ужасной бедности
Слуховые познания росли и ширились. В своих исследованиях я был дотошен и неутомим. Случайные скрипы и шорохи в записях уже не радовали моё обострённое восприятие. Желание слушать скрытые звуки росло, превращая увлечение в опасную манию. Меня стали бояться в музыкальных магазинах. Туда я приходил с собственными здоровенными наушниками. В них я был как в шлеме: вооружён и непобедим. К тому времени к музыке как таковой я интерес совсем утратил. Во всех без исключения записях я ценил только второстепенный фон.
Шли годы. Иногда, забывая снять громоздкие наушники, я прямо в них шёл по улице. Со временем я обзавёлся довольно компактным усилителем с приличными параметрами, который работал на батарейках так что для моей аппаратуры уже не нужно было носить отдельный рюкзак. Не забыл конечно и про хороший микрофон. Отныне я сам стал звукорежиссёром своей жизни. Все причиндалы стоили мне кучу денег: моей работёнки не хватало выплачивать кредит пришлось выставить на продажу раритеты из собственной фонотеки. В заботливо составленной картотеке моей рукой были указаны каждые тайные особенности той или иной пластинки: с едва ли не посекундной расшифровкой. Майкла я оставил себе не хотелось чтобы главный кумир стал жертвой пересудов и грязных сплетен. Все аннотации к его дискам пришлось вымарать из карточек: эту нашу общую тайну я унесу с собой в могилу, Майкл.
В последние годы жизни я стал необычайно сосредоточен. Постоянное ношение наушников перестало доставлять дискомфорт: я свыкся с прибором, как космонавт со скафандром. Каждый день приходилось понемногу добавлять громкость: мой природный слух изнашивался под напором современной техники. Вести беседу я уже не мог без микрофона, усилителя и персональной акустики: без наушников словно земля уходила из-под ног. В разговоре я так и норовил нацелить свой сверхчувствительный микрофон направленного действия на необычные места: вместо того чтобы вслушиваться в дыхание и дикцию говорящего, я с плохо скрываемым интересом анализировал едва различимые звуковые вибрации, возникающие при моргании, а например в ветреную погоду любил слушать как волосы шевелятся на голове собеседников. Техника овладела мной. Поначалу было сложно объяснить друзьям, зачем мне нужен этот переносной луна-парк. Хотя мои отпрыски были отъявленными сорванцами, меня никогда не вызывали на родительские собрания. Учителя думали, что я записываю их на плёнку. Со временем я даже перестал возражать: это была чистая правда. Действительно, я записывал всех и вся: приятелей и недругов. Однажды даже попробовал записать собственный храп во сне. Наутро, усиленный мощными головными телефонами, мой рык звучал весьма впечатляюще. Правда, особо вслушиваться времени не было. Ведь впереди была жизнь, полная совершенно непознанных звуков. Сейчас мне уже тридцать три, и я чувствую себя мудрецом. Мой богатейший слуховой опыт позволяет видеть природу вещей, постигать суть явлений. Я гениален, и уже давно.
Не собираясь уходить незамеченным, я уже сейчас собрал больше ста тысяч часов непрерывных записей на самых разных носителях. По сути, это полная картина двенадцати лет моей жизни, без пауз и перемоток. Эта грандиозная фонотека единственное сокровище, которое будет указано в моём завещании. Все эти бесценные записи вместе с наушниками, усилителем и микрофоном я готов передать в наследство своим потомкам. Я серьёзно.
Джонни Уокер, эсквайр
