Ослепительно белый спортивный «митсубиси» мчался по ровной и гладкой как бритвенное лезвие трассе в сторону Сан-Диего.
Время от времени я опасливо косился на стрелку спидометра, и, когда она перевалила за сотню миль, мои нервы не выдержали:
– Эми, не гони, – попросил я.
Несмотря на то, что с той ужасной авиакатастрофы, в которой было разрушено моё прежнее – человеческое – тело, прошло несколько лет, воспоминания о ней были всё ещё свежи, и напоминали о себе ночными кошмарами, страхом высоты, или, например – скорости. И хотя инженеры заверили меня, что моё нынешнее синтетическое тело намного лучше, мне совсем не хотелось испытывать его на прочность.
– Не беспокойся, мы уже почти приехали, – ответила она, впрочем, немного сбавив скорость. – Не люблю опаздывать.
Всё, что осталось от прежнего меня – это неокортекс, кора головного мозга – слой клеток размером со столовую салфетку и толщиной пластиковой карты. Двадцать миллиардов нейронов, каким-то непостижимым образом вмещающие мою личность, мои воспоминания – всего меня, были аккуратно извлечены из головы, пока я находился в медикаментозной коме, и помещены в искусственное тело. В течение нескольких часов наномашины сплели их с нервной системой. Ещё неделя ушла на калибровку и настройку. Спустя месяц я уже полностью управлял им как своим собственным.
– Похвально… – я вцепился в кресло, когда она свернула налево, на ответвлявшуюся от основной трассы узкую, но не менее ухоженную дорогу, – были бы все такие пунктуальные.
Никто не знал, каким образом, несмотря на все меры предосторожности, они пронесли бомбу в самолёт, и никто не взял на себя ответственность за этот взрыв. Наш самолёт шёл на посадку в аэропорту Линкольн, когда раздался громкий хлопок, и салон наполнился едким дымом. Многотонная машина рухнула на взлётную полосу, загорелась и разломилась на части; я задыхался, раскалённый воздух обжигал лёгкие, и последнее, что я запомнил, было пламя и боль, охватившая всё тело.
Затем был яркий, обжигающе холодный свет ртутных ламп, призрачные, словно нарисованные акварелью врачи в белых халатах сновали где-то на границе поля зрения. Один из них, японец, наклонился ко мне и спросил меня:
– Что ты чувствуешь?
– Ничего, – ответил я.
Он улыбнулся:
– Сейчас мы это исправим.
За окном проносились залитые полуденным солнцем зелёные холмы с зарослями кустарников. Здесь в Южной Калифорнии очень строго относились к охране природы. Парни из Экоконтроля отлично знали свою работу и могли заставить любого выполнять суровые экологические требования. Но так было не везде: к востоку и югу от Экозоны на тысячи миль простирались выжженные солёные пустоши, изъеденные язвами открытых карьеров, обрамлённых отвалами пустой породы, огромными мусорными свалками и брошенными, засыпанными песком, городами.
Я улыбнулся своему отражению в стекле. За несколько лет это лицо так и не стало мне родным. Мне было пятьдесят семь, и я уже ощущал приближение старости. Я вообще не должен был лететь этим рейсом, но внезапный звонок заставил меня отправиться в Вашингтон. «Теперь тебе всегда будет двадцать семь, – сказал доктор Ишихиро, когда я впервые увидел себя в зеркале, – если ты, конечно, не против». Я, естественно, был не против.
Какая ирония! Случайность, едва не отнявшая у меня жизнь, дала возможность начать её заново.
Десятифутовые стальные ворота начали открываться, хотя до них было ещё добрых треть мили.
– Кажется, нас уже ждут… – сказала Эми.
Едва мы проехали ворота, на лобовом стекле появились зелёные указатели направления движения, и вспыхнула голографическая карта, на которой жёлтой пульсирующей точкой отображался наш митсубиси.
– И, кажется, что не надолго… – закончил я её мысль: в зеркале заднего вида было ясно видно, что ворота остались открытыми. Это был символический жест с его стороны. Вряд ли доктор Вессель знает что-либо важное. Тридцать лет работы в Бюро сделали меня пессимистом. Даже если «Ассоциация» и замешана в этом, Вессель не стал бы рисковать.
Главная дорога уперлась в ансамбль из фонтанов и цветочных клумб необычайной красоты, и распалась на две аллеи, которые, если верить карте, снова сливались вместе перед самым особняком. Зелёная стрелка дополненной реальности изогнулась и свернула налево, Эми последовала за ней.
Стоянка для гостей расположилась под открытым небом в тени деревьев. Она была пуста, и Эми остановилась на ближайшей ячейке, спугнув по пути нескольких похожих на крабов садовых роботов с серыми металлопластиковыми панцирями, убиравших со стоянки опавшую листву. Увидев автомобиль, они бросились врассыпную. Я открыл дверь, и горячий воздух с улицы хлынул в салон, словно из печи. Выйдя из автомобиля и захлопнув дверцу, я сразу же почувствовал приятную прохладу – мои сенсорные системы быстро отреагировали на нестерпимую жару и снизили чувствительность до приемлемой. Однако Эми, не обладавшей такой способностью, пришлось не сладко.
Строгие серые костюмы с термоконтролем, сделанные из углеродных нановолокон, должны были поддерживать комфортную температуру, но против такой жары они были бессильны, и это хорошо читалось на лице у моей напарницы.
– Ну и лето! – сказал я, – а ведь оно ещё только началось!
Эми вымучено кивнула.
Мы с Эми надели очки с зеркальными линзами, мой палец нащупал маленький переключатель на дужке и скользнул по нему.
– Есть контакт, – сказала Эми. Теперь она видела мои глаза, как если бы очки были прозрачны, в то время как для стороннего наблюдателя они по-прежнему оставались зеркальными. Эми проделала то же самое со своими очками, и зеркала их линз растворились, оставив лишь чуть заметные радужные ореолы вокруг оправы.
– Есть контакт, – подтвердил я.
Однажды на технологической выставке инженер из «Никон Био Оптикс» пятнадцать минут пытался объяснить мне принцип их работы, но я так ничего и не понял. Единственное, что я запомнил, было слово «метаматериалы».
– Ну что, пошли?
– Сейчас, немного осмотрюсь.
Я переключился на инфракрасное зрение, и мир вокруг окрасился в яркие цветовые эквиваленты температур. В левом нижнем углу поля зрения всплыла полупрозрачная легенда и через мгновение исчезла. Чтобы вновь вызвать её нужно было всего лишь представить ассоциированный с ней визуальный образ. Весь температурный диапазон в моём поле зрения делился на равные промежутки и каждому из них ставился в соответствие один из семи основных цветов. Таким образом самой холодной температуре соответствовал фиолетовый, а самой горячей – красный. А чтобы объекты не выглядели плоскими цветовыми пятнами, информация об их яркости – так называемая карта освещённости – бралась из обычного видимого света.
Привычные цвета изменили свой первоначальный смысл. Митсубиси стал оранжевым, с уходящими в желтизну окнами; лицо Эми стало жёлтым, её костюм пестрил оттенками зелёного. А вот зелёная растительность, так и осталась зелёной, причём зелёными стали даже те части растений, у которых реальный цвет был иным. Незначительные разницы в температуре отражались в изменении цветов от нежно-салатового с уклоном в желтизну до изумрудного и тёмно-зелёного с примесью синевы. Нагретые дорожки и статуи полыхали оранжево-красным, а в окружении зелёных клумб сверкал и искрился всеми цветами радуги фонтан. Это было бесподобное по красоте зрелище, и жаль, что Эми не могла его оценить. Холодные фиолетовые струи воды устремлялись из мраморных ангельских ртов вверх, быстро сменяя цвет на синий, голубой, в верхней части становясь зелёными, затем падая вниз, желтели, и наконец обрушивались оранжевыми каплями в жёлтый бассейн.
В тех местах, где между растениями проглядывала почва, я видел сквозь неё голубоватые ореолы труб капельного орошения. На всякий случай я осмотрел его особняк, как и ожидалось, он был ярко-оранжевый с жёлтыми проёмами окон.
– Не знаю насчёт прочего, но экологических норм по энергосбережению он, кажется, не нарушает. – Я кивнул в сторону его особняка.
– В смысле?
– В здании наверняка включены кондиционеры, однако снаружи этого практически не видно.
Эми взглянула на меня.
– В наших очках же нет тепловизоров, а… ну как же, ты так похож на человека, что я всё время забываю.
В её последней фразе, казалось, звучало лёгкое разочарование.
– Не желаешь ли установить их себе? – спросил я в шутку, зная, что она ответит. – Хочешь, я напишу заявку? Уверен, Бюро оплатит тебе все расходы.
– Модификация тела? – Эми скривила губы, словно я предложил её что-то неприличное, и это вместе с зеркальными очками придавало её лицу комичное выражение. – Мы же не какие-нибудь киборги!
Технически меня тоже можно было считать киборгом, хотя официально все старались не использовать этого слова; так что пренебрежительное отношение Эми к киборгам я мог бы принять и на свой счёт, однако меня это скорее забавляло. Впрочем, возможно она действительно не считала меня киборгом, или, во всяком случае, старалась не считать.
Когда Эми, выпускница академии, пришла в наш отдел, проект, невольным участником которого я оказался, ещё не был рассекречен, и о моём прошлом знали лишь несколько человек в главном управлении и мой начальник. Для всех остальных я был оптименом.
Но всё когда-нибудь становится явным. Так было и в этот раз. Однажды ночью у нас был срочный вызов: полиция обнаружила группу нелегалов в заброшенной фабрике. Убегая, нелегалы подожгли здание, и, когда мы приехали, оно уже вовсю полыхало. Выскочив из машины, я бросился в горящее здание в надежде найти улики. И действительно, обнаружил пару брошенных в спешке компьютеров. Они были горячие, ещё немного и корпуса бы расплавились. Вынув планки памяти, я выскочил через пожарный выход, сбежал вниз по наружной лестнице и оказался на улице за секунду до обрушения перекрытий.
Эми бросилась ко мне:
– Феликс, зачем! Ты чуть не погиб!
И остановилась в нескольких шагах.
Оказалось, у меня обгорела рука, а заботливая нервная система отключила болевые рецепторы, чтобы я не отвлекался!
Я с интересом рассматривал свою руку: ниже локтя искусственная кожа растрескалась, и на поверхность выступила молочно-белая плазма внешнего контура – начался процесс регенерации.
На лице у Эми отобразилась гамма противоречивых эмоций, и не ясно чего же было больше: радости, оттого что я был жив, или разочарования, потому что я оказался совсем не тем, кем она меня считала.
– Значит ты киборг? – холодно спросила она.
– Не совсем…
Пройдя всю аллею, мы вышли на вымощенную гранитной плиткой дорожку, идущую вдоль стены имения, свернули направо, прошли ещё немного и оказались у главного входа.
Вессель расположился прямо на газоне в плетёном ротанговом кресле под огромным тентом, который совершенно не вписывался в классическую архитектуру. Одет он был в серое кимоно и японские бамбуковые сандалии на босу ногу. На руках у него уютно устроился маленький котёнок.
Когда мы ещё были вдалеке, я тронул Эми за руку и шепнул ей в ухо:
– Эми, прошу тебя, будь с ним повежливее.
– Угу, – без особого энтузиазма ответила она.
Мало того, что это была неформальная встреча, так ещё и за грубость этой девчонки отвечать перед начальством придётся мне.
Вессель поднял на нас глаза и сказал:
– Здравствуйте.
Мы с Эми представились и показали свои карты.
– Агент Эйвел.
– Агент МакГил.
Услышав фамилию Эми, он немного оживился.
– Вы случайно не дочь генерала МакГил?
Эми мельком глянула на меня и неожиданно спокойно ответила:
– Да, генерал МакГил – мой отец.
Вессель кивнул, словно бы делая пометку, но не себе, а Эми, чтобы она не забыла.
Карл Дитрих фон Вессель был живой легендой: учёный, бизнесмен, общественный деятель. Никто в точности не знал, сколько ему лет. Даже в наших архивах, во всяком случае в тех, к которым у нас был доступ, его история начиналась семьдесят лет назад, когда он приехал из Европы.
Крупного телосложения, с грубыми, но абсолютно симметричными чертами лица, он мог бы произвести серьёзное впечатление, если бы не его вечная умиротворённая расслабленность. Несмотря на возраст, его кожа была светлой и гладкой, без морщин и какой либо растительности, за исключением ресниц и бровей. Выглядело это так, словно кожу ребёнка натянули на тело пятидесятилетнего человека.
Сейчас, когда в современный мир вновь пришла мода на всё натуральное, его подчёркнуто искусственная внешность выглядела несколько старомодно.
Пользуясь случаем, я просканировал его, и был удивлён, как мало в нём осталось живой органики, даже для киборга. Однако он не выглядел дряхлым, скорее наоборот: он буквально излучал жизненную энергию, но не юношескую импульсивность цветущего луга, который увянет меньше чем через месяц, а могучую и спокойную зрелость канадских хвойных лесов, сотни лет невозмутимо смотрящих на жалкие человеческие жизни.
Он мельком взглянул на меня, затем на Эми и снова на меня. Его зрачки расширились.
– Вы не человек, – сказал он голосом, который должен был выражать удивление, – но и не киборг, неужели вы…
– Синтетик, – подсказал я.
– Значит это были вы, – он с интересом рассматривал меня, словно экспонат на выставке.
– Да, это был я.
– И как ваши ощущения?
– Бриться не нужно, – отшутился я.
– Прекрасно! – улыбнулся Вессель, – а вы случайно не знаете, сколько ещё таких как вы?
– Прошу прощения, что перебиваю, – вмешалась Эми, – но мы пришли чтобы задать вам несколько вопросов.
– Конечно, – сказал он, – всего лишь профессиональный интерес. Я вас внимательно слушаю.
– Доктор Вессель, – начал я, – мы расследуем недавние взрывы в Сан-Франциско, и хотели бы задать вам несколько вопросов. Спасибо, что согласились встретиться с нами, я напоминаю, что наша встреча является неформальной, и вы имеете право не отвечать на вопросы, если сочтёте нужным.
– Во всяком случая пока, – добавила Эми.
– Даже не знаю, чем я смогу вам помочь, – сказал Вессель. – Я уже всё рассказал вашим коллегам из полиции и боюсь, что мне больше нечего добавить.
– В борьбе с терроризмом любая мелочь имеет значение. К тому же, по целому ряду причин это не обычное дело. – Эми выдержала паузу. – Впервые террористами смертниками были киборги, а самое интересное, что кибернетические протезы были произведены в вашей компании «Сенс Технолоджис». Все они были нелегалы, все стали киборгами недавно, и у всех были импланты серии «Эл Джи Ви четыреста семьдесят восемь».
– Эта серия была украдена месяц назад, так что о её судьбе мне ничего не известно.
– Почему же представители компании сразу не обратились в полицию или к нам?
– Не знаю, – Вессель пожал плечами, – мне не сообщают о подобных происшествиях. К тому же я принял решение покинуть «Сенс Технолоджис», и, хотя я всё ещё остаюсь акционером, участия в жизни компании практически не принимаю. Полагаю, они просто хотели избежать скандала, и пытались решить проблему своими силами. Честно говоря, я сам узнал о краже уже после взрывов. Кстати, насколько мне известно, служба безопасности проводит внутреннее расследование, и вам, возможно, будет интересно узнать о его завершении.
– Спасибо за информацию, мы отправим официальный запрос. – Эми сделала пометку в электронном блокноте. – Почему вы решили уйти? У вас были конфликты с руководством?
– Нет, просто компания стала слишком громоздкой и неповоротливой, практически не возможно внедрить новые технологии. Знаете, это всё равно, что смотреть как твой ребёнок стареет, в то время как ты ещё полон сил и энергии.
– Наверное вам было нелегко принять такое решение?
– Вовсе нет, я был с самого начала готов к такому исходу. Это не первое и, надеюсь, не последнее моё начинание. Боюсь, что такова судьба любой крупной компании. По контракту я ещё консультирую их в течение нескольких месяцев, а затем займусь своим новым проектом.
Внезапно я проникся к нему симпатией. Я подумал, что с Весселем у меня намного больше общего, чем с Эми. Мы оба родились обычными людьми, обоим пришлось нелегко в юности, и мы оба добились некоторых успехов. Однако с ним нужно быть очень осторожным.
Вессель вежливо и подробно отвечал на вопросы Эми, даже на те, которые, возможно, ему не нравились. Он казался доброжелательным и приятным, но это было обманчивое впечатление. И не удивительно, так как он был лишён эмоций в привычном человеческом смысле. Мы с Эми были для него не более чем любопытными зверушками, которых можно изучать и ставить всякие психологические эксперименты. Примерно как учёные пускают мышей в хитроумный лабиринт, а те если и ощущают ловушку, тем не менее надеются ответить на брошенный им вызов.
– Что вы можете сказать об Ассоциации Американских Киборгов? – Я решил вернуть разговор в нужное русло.
– Я был одним из учредителей этой организации и являюсь её почётным членом, но уже много лет не вхожу в Совет и не принимаю участия в собраниях. Также я делаю регулярные пожертвования, в чём вы можете убедиться, запросив мою налоговую декларацию. На мой взгляд Ассоциация вполне справляется со своими функциями и без моего участия.
Вессель взглянул на часы – выделенное для нас время подходило к концу.
– Доктор Вессель, можно задать вам личный вопрос? – спросила Эми.
Я насторожился, не хватало ещё провокаций с её стороны.
– Да, конечно, – ответил Вессель.
– Скажите, какого это – прожить столько лет, неужели вы не чувствуете усталости?
Я взглянул на Эми.
– Всё в порядке, мистер Эйвел, – улыбнулся мне Вессель и, обратившись к Эми продолжил, – очень хороший вопрос. Нет, я не устал. Вам может показаться это странным, но на самом деле чем дольше живёшь, тем больше ценишь свою жизнь. И если вы проживёте достаточно долго, вы сами это ощутите.
– Я смотрю, вы не расстаётесь со своим любимцем. Не думала, что киборги вроде вас любят природу и животных, – Эми явно испытывала его терпение.
– Знаете, – из его глаз, казалось, смотрела сама вечность, – чем меньше человеческого во мне остаётся, тем больше я начинаю ценить то немногое, что связывает меня с живой природой. И в отсутствие эмоций начинаешь смотреть на мир совершенно иначе.
Эми слушала его со скептическим выражением лица, которое она так и не научилась скрывать: она ему не верила. Вессель был киборгом, а для Эми это уже было основанием для недоверия. Во всяком случае, так её учили.
– Мисс МакГил, если у вас больше нет вопросов, не смогли бы вы оставить нас с мистером Эйвелом наедине? – скорее сказал, чем спросил Вессель.
Эми взглянула на него испепеляющим взглядом, словно собиралась прожечь насквозь, а затем посмотрела мне в глаза, ища поддержки. Но я не стал рисковать. Кто знает, может киборг решил сказать важную информацию именно мне, а не оптимену?
– Эми, оставь нас пожалуйста, – попросил я.
Эми явно не была готова к такому исходу. В её глазах читалась растерянность, она открыла рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого сухо попрощалась с Весселем, развернулась и быстрым шагом пошла в сторону стоянки. Когда Эми скрылась за деревьями, и её шаги стихли, Вессель кивнул в её сторону:
– Горячая штучка, наверное нелегко с ней работать?
– Да, бывает, – уклончиво ответил я, – так что вы хотели мне сказать?
– Я хотел спросить у вас, – он отвёл глаза и посмотрел куда-то вдаль, – мистер Эйвел, как вы считаете, вам повезло оказаться в этом самолёте?
– Эм… – вопрос был несколько необычным и застал меня врасплох. – Сейчас, я, наверное, отвечу – да, но в то время я так не считал.
Вессель кивнул, словно размышляя над моим ответом.
– Спасибо, именно так я и думал.
– К чему вы это спросили?
– Так, простое любопытство, не берите в голову.
– Ещё что-нибудь? – осторожно поинтересовался я, рассчитывая на его откровенность.
– Нет, это всё, – ответил он и улыбнулся, давая понять, что разговор закончен.
Я почувствовал себя обманутым.
– В таком случае, – я протянул ему визитку, – если вы узнаете что-либо важное…
– Я непременно сообщу вам об этом.
– Рад, что мы друг друга поняли, – сказал я, – благодарю вас за встречу, вы нам очень помогли!
– Вы мне тоже, – на его лице играла улыбка, такая же искусственная как и всё его тело.
«Чёртов старый интриган!»
Как я и предполагал, ничего нового мы не узнали. Завидев меня роботы-садовники испуганно юркнули в кусты и наблюдали за мной оттуда своими многочисленными сенсорами.
Я залез в Митсубиси и захлопнул дверцу. Эми молчала, сжав губы, и выражение её лица не предвещало ничего хорошего. Она резко тронулась, вырулила на аллею и помчалась прочь. Наконец, когда ворота закрылись за нами, она спросила:
– Ну и что же он сказал?
– Ничего.
Мне совсем не хотелось объясняться перед ней, как Вессель обвёл меня вокруг пальца и выставил идиотом.
– Неужели? Тебя не было четыре минуты. Феликс, мы же партнёры!
– Ничего серьёзного, личный вопрос о моём прошлом.
– Зачем же он просил меня уйти?
– Эми, это тебя не касается, лучше скажи, зачем ты его провоцировала? – раздражённо ответил я.
– Разве ты не видел, что он лжёт в каждом слове? Как ты можешь доверять ему больше, чем мне? И вообще, это нарушение правил!
– Единственное, что я видел, это то, как ужасно ты себя вела. И да, к чёрту правила!
– Феликс!
– Нет.
Эми гневно взглянула на меня и сухо сказала:
– Хорошо, я буду вынуждена сообщить об этом в рапорте.
– Валяй, – невозмутимо сказал я, – пиши всё, что считаешь нужным. Тебя же за этим направили в мой отдел, чтобы шпионить за мной.
– Что за чушь!
– Не твоего ли отца это была идея? – продолжил я своё наступление. – Он всё время нас критикует, и вообще, с каких это пор армия сует свой нос в дела ФБР?
– Может с тех пор, как киборгов в Бюро стало столько же сколько оптименов? И честно скажу, я разделяю его опасения.
Я усмехнулся:
– Неужели ты считаешь, что киборги – главная угроза Экозоне? Впрочем, я знаю, что он сказал: «Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы киборги получили большинство в Конгрессе и вновь заняли ключевые посты в правительстве».
– А ты считаешь, что киборги не опасны?
– Знаешь, кто наша основная угроза?
– И кто же? – недоверчиво спросила она.
– Обычные люди.
– Натуралы?!
– Да. Натуралы. Три четверти населения страны, живущие в ужасных условиях. Нелегалы, которых мы регулярно ловим и высылаем обратно. Девяносто пять процентов всех преступлений в Экозоне совершают именно они.
«Они». Внезапно я удивился своим словам в отношении тех, кем ещё недавно был сам. Как мало времени прошло, а я уже забыл, что значит быть человеком. Что уж говорить про Весселя.
– Бред какой-то. Нелегалы являются серьёзной проблемой, но чтобы считать всех натуралов в Резервации угрозой? За что им ненавидеть нас?
– Ошибаешься, вы для них ничем не лучше киборгов, а может быть и хуже. Киборги, по крайней мере, заплатили за свои жизни, перестав быть людьми. А чем заплатили оптимены, за свои вечные жизни? Ничем! Оптименом нельзя стать, им нужно родиться. Чем заплатила ты, Эми, за право ничем не болеть и не стареть? Тем, что родилась в нужной семье? А они умрут в лучшем случае в семьдесят, как их дети и внуки.
– Всё решаемо, Феликс, их дети смогут стать оптименами, а они сами продлить свои жизни или…
– Пройти киборгизацию? Неужели? – рассмеялся я, – геномная оптимизация стоит миллион, биохимическая терапия – семьсот тысяч каждые десять лет, а первый этап киборгизации – не меньше сотни.
– Можно же взять кредит, – пыталась настоять на своём Эми.
– Кто же им его предоставит? – спросил я, – ты, наверное, не представляешь себе жизнь в Резервации. Это в принципе нереально. Ты видела очереди в клиники? А я видел: люди в них умирают от жары. Никаких легальных способов, иначе в Резервации не было бы нужды.
– Я уверена, что правительство делает всё, что в их силах, – похоже у Эми закончились аргументы.
– А я не уверен! Потому что я прекрасно помню, как ещё пятьдесят лет назад Экозону называли временным явлением. Нам обещали, что скоро вся страна превратится в Экозону.
Зря я ввязался в спор, но отступать было уже некуда.
– И что же я вижу? – продолжал я. – Правительство оптименов ничего не сделало за пол века! Кроме строительства новых заграждений и воздушных заслонов. Разумеется, им легче обвинять во всём киборгов, чем решать реальные проблемы, которые скоро приведут к катастрофе. И, между прочим, такие как твой отец принимали непосредственное участие в разделе.
Эми вспыхнула.
– Ты просто симпатизируешь киборгам, потому что сам такой же как они!
Пора было это прекращать.
– Эй, сестрёнка! – резко сказал я, – вообще-то, я всё ещё твой начальник, а если тебе это не нравится, ты можешь написать заявление в любое время. Тебе всё ясно? Уверен, таких как ты охотно примут в армию.
Эми сжала руль так, что костяшки её пальцев побелели.
– Да, сэр! – сказала она, – и в её официальном тоне не было согласия, а слышалось лишь вынужденное подчинение. – Именно так я и поступлю.
– И не гони!
Я откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Ну и чего ты добился, агент Эйвел? Испортил отношения с одним из лучших начинающих агентов? Да, она наивная, вспыльчивая и резкая, но при этом искренняя и честная – качества, редко встречаемые среди сотрудников Бюро. Впрочем, я не сильно переживал из-за Эми. Если бы она видела то же, что и я, если бы она жила там и была частью того мира, она бы знала как опасны люди доведённые до отчаяния. Люди, которым нечего терять, кроме своей жизни, а её они ценностью не считали.
Они были готовы на всё, чтобы проникнуть в Экозону, даже на смерть. И мне приходилось их убивать. Мы с ними были конкуренты: чем меньше людей пересечёт границу нелегально, тем быстрее смогу легально пересечь её я. Жестоко. А разве кто-то говорил, что будет иначе? Агентов было много, и каждый остановленный нелегал увеличивал шанс, что в очередной раз именно мне вручат заветный зелёный паспорт. Во всяком случае, так я считал в самом начале. А в реальности оказалось, что в Экозоне нас никто не ждал. Наёмники были нужны по ту сторону границы, и Бюро намеревалось использовать нас до тех пор, пока мы были способны сносно выполнять свою работу, а когда спустя тридцать – сорок лет ты превращался в старую развалину – если, конечно, ты вообще был ещё жив – тебя в качестве назидания остальным могли пустить в Экозону куда-нибудь на Гавайи доживать свой век.
«Смотрите, ведь можно легально жить в Экозоне! – говорили они. – Вот, например, человек честно заработал своё гражданство. Нужно просто усердно работать!»
Разумеется, ты по-прежнему работал в Бюро, в меру своих возможностей. Отказаться было невозможно – это являлось обязательным условием натурализации, да и ничего иного ты не умел. В некотором смысле мне чертовски повезло.
«Интересно, какой рисунок оставляют на дороге шины митсубиси?» – внезапно подумал я. Следы от протекторов японской машины – почему-то сейчас именно это волновало меня больше всего.
