После аварии я долго восстанавливался. А вот спасти профессора так и не удалось…
Ленка встречала меня в больничном коридоре.
— Ну совсем уж худющий и бледный. А глаза какие-то безумные…
Я был учеником профессора. И всегда пытался уследить за полетом его воображения, изящным абстрагированием от всего несущественного. Через три стадии, когда сначала говорят «этого не может быть, затем — в этом что-то есть, и наконец — да кто ж этого не знает», так происходило признание результатов его работ.
— Без него жизнь потеряла для меня смысл, — сказал я Ленке. — Это я должен был погибнуть, а он со своим разумом оставаться живым.
— А для меня смысл потерялся бы без тебя, — тихо заметила она.
— Он закладывал фундамент новой теории, а я всего лишь находил ей применение…
Теперь в моем мозгу сидела эта «заноза».
Возможно, Ленка и правда хотела утешить меня, а может быть, действительно нашла вполне дикую идею. Все-таки, она — спец по нейронным сетям…
— Скинь мне список ссылок на все его работы. И еще, все, что помнишь о нем, запиши. Главное — его рассуждения. Мысленные алгоритмы. Как он приходил к определенному решению. Вспомни все.
Черт, вот ведь умница. И что она только во мне нашла?
Мы снова встретились, когда меня выписали.
Нейросеть, выстроенная на основе статей Лоуренса, была готова. Теперь мне необходимо было провести ее через глубокое обучение.
До уровня Лоу мне как до небес, я звезд с неба не хватаю. Обсчитываю их характеристики. Иногда нахожу среди них какие-то экстремальные параметры. И все. А Лоу-то как раз на экстремальных вовсю и разыгрывался, как ребенок с любимыми игрушками. И порождал новую суть.
— Вот все, что мог, сделал, — я перекинул Ленке обученную версию нейросети.
— Ну давай смотреть, что получилось.
Мы подали на вход электронного мозга профессора Лоуренса несколько последних статей по теории суперструн. На выходе оказались тексты, подтверждающие или критикующие выводы живых авторов — все это напоминало прежние умозаключения профессора. Генерация нового смысла, предложения оригинальных научных конструкций в них отсутствовали.
— Ты — молодец. Мозг работает. И отличить его от живого, наверное, невозможно.
— Но только не от живого Лоу, — пробурчал я.
Через неделю Ленка позвонила:
— Давай встретимся.
Черт, как давно я ее не видел.
Она села напротив меня.
— Знаешь, чего ему не хватает?
— Мозгу?
— Человеческих ощущений.
— И?
— Ему нужно слышать, видеть итп.
Еще через неделю мы снова встретились.
— Он у меня наслушался и насмотрелся всякого. All the best of youtube.
Вряд ли, что с этого получится, — думал я. Вот если б он увидел Ленку… Он, конечно, был «красивистом»* и оценил бы, но вряд ли стал бы отрицать восхищение ею со стороны «душистов»*. Я уже почти ревновал, но ради Лоуренса был готов на все.
— Смотри в камеру, — сказал я Ленке. — И говори с ним.
— С профессором?
— Ну не со мной же.
Все-таки, я оказался прав. Мозг моего учителя не умер совсем! Поразительной красоты идея мелькнула в нем. Мы послали статью в Science. С комментарием «Из записок профессора Лоуренса». Он всегда намного опережал время…
* Лев Давидович Ландау, нобелевский лауреат классифицировал мужчин по отношению к женщинам, как красивистов — почитателей чистой красоты и душистов — предпочитающих не столько форму, сколько содержание.
Ленка встречала меня в больничном коридоре.
— Ну совсем уж худющий и бледный. А глаза какие-то безумные…
Я был учеником профессора. И всегда пытался уследить за полетом его воображения, изящным абстрагированием от всего несущественного. Через три стадии, когда сначала говорят «этого не может быть, затем — в этом что-то есть, и наконец — да кто ж этого не знает», так происходило признание результатов его работ.
— Без него жизнь потеряла для меня смысл, — сказал я Ленке. — Это я должен был погибнуть, а он со своим разумом оставаться живым.
— А для меня смысл потерялся бы без тебя, — тихо заметила она.
— Он закладывал фундамент новой теории, а я всего лишь находил ей применение…
Теперь в моем мозгу сидела эта «заноза».
Возможно, Ленка и правда хотела утешить меня, а может быть, действительно нашла вполне дикую идею. Все-таки, она — спец по нейронным сетям…
— Скинь мне список ссылок на все его работы. И еще, все, что помнишь о нем, запиши. Главное — его рассуждения. Мысленные алгоритмы. Как он приходил к определенному решению. Вспомни все.
Черт, вот ведь умница. И что она только во мне нашла?
Мы снова встретились, когда меня выписали.
Нейросеть, выстроенная на основе статей Лоуренса, была готова. Теперь мне необходимо было провести ее через глубокое обучение.
До уровня Лоу мне как до небес, я звезд с неба не хватаю. Обсчитываю их характеристики. Иногда нахожу среди них какие-то экстремальные параметры. И все. А Лоу-то как раз на экстремальных вовсю и разыгрывался, как ребенок с любимыми игрушками. И порождал новую суть.
— Вот все, что мог, сделал, — я перекинул Ленке обученную версию нейросети.
— Ну давай смотреть, что получилось.
Мы подали на вход электронного мозга профессора Лоуренса несколько последних статей по теории суперструн. На выходе оказались тексты, подтверждающие или критикующие выводы живых авторов — все это напоминало прежние умозаключения профессора. Генерация нового смысла, предложения оригинальных научных конструкций в них отсутствовали.
— Ты — молодец. Мозг работает. И отличить его от живого, наверное, невозможно.
— Но только не от живого Лоу, — пробурчал я.
Через неделю Ленка позвонила:
— Давай встретимся.
Черт, как давно я ее не видел.
Она села напротив меня.
— Знаешь, чего ему не хватает?
— Мозгу?
— Человеческих ощущений.
— И?
— Ему нужно слышать, видеть итп.
Еще через неделю мы снова встретились.
— Он у меня наслушался и насмотрелся всякого. All the best of youtube.
Вряд ли, что с этого получится, — думал я. Вот если б он увидел Ленку… Он, конечно, был «красивистом»* и оценил бы, но вряд ли стал бы отрицать восхищение ею со стороны «душистов»*. Я уже почти ревновал, но ради Лоуренса был готов на все.
— Смотри в камеру, — сказал я Ленке. — И говори с ним.
— С профессором?
— Ну не со мной же.
Все-таки, я оказался прав. Мозг моего учителя не умер совсем! Поразительной красоты идея мелькнула в нем. Мы послали статью в Science. С комментарием «Из записок профессора Лоуренса». Он всегда намного опережал время…
* Лев Давидович Ландау, нобелевский лауреат классифицировал мужчин по отношению к женщинам, как красивистов — почитателей чистой красоты и душистов — предпочитающих не столько форму, сколько содержание.
