К 1917 году Россия подошла с тридцатью тысячами выданных изобретателям патентов (12-е место в мире) и патентным правом вполне современного на тот момент уровня. Оно регулировалось «Положением о привилегиях на изобретения и усовершенствования» 1896 года и Комитетом по техническим делам при Департаменте торговли и мануфактур, проводившим экспертизу патентных заявок, прежде чем Государственный совет даровал изобретателю от имени императора привилегию исключительного пользования своим изобретением сроком на 15 лет.
Это патентное право, построенное, как и все остальные аналогичные юридическое нормы в других странах для коммерциализации изобретения в свою пользу изобретателем или владельцем его патента противоречило главному экономическому постулату советской экономики — отмене частной собственности, в данном случае патентообладателя на изобретение. Но как раз это было легче всего исправить в царском патентном праве, объявив изобретения достоянием государства. Тогда же, кстати, из отечественного права исчезает и слово «привилегия» на изобретение, его заменяет термин «авторское свидетельство» на изобретение. Термин «патент» появится в отечественном изобретательском праве чуть позже, в период НЭПа.
Вообще, надо сказать, что слово «патент», хотя и вошло во второй половине XIX века в профессиональный лексикон российских юристов и инженеров-изобретателей, в народе еще долго не ассоциировалось с изобретениями. В Российской империи в первую очередь говорили и писали о патентах на чин, сан, звание, ученую степень и, конечно же, о патентах на дозволение держать трактир, табачную лавку и вообще на любую розничную торговлю, ритейл, как сейчас говорят.
Вот лишь один пример. В 1883 году, когда была принята Парижская конвенция по охране промышленной собственности, и речь там шла о les brevets d'invention (патентах на изобретение), герои романа Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия» жители российской глубинки тоже рассуждали о ключевой роли патентов в своей жизни, причем коверкая это слово: «Для пакентов только и живем. Затем и колотимся. У кого овца заулишняя выскочит — овцу продаст; у другого наседка цыплят выведет — их на пароход сбудет. Получит рублишко — пакент купит». И это спустя 70 лет после принятия первого патентного закона в России — Манифеста «О привилегиях на разные изобретения и открытия в ремеслах и художествах», утвержденный именным указом императора Александра I от 17 июня 1812 года.
Тут тоже не все просто. Что немного смущает, так это дата его подписания императором — 17 июня 1812 года, особенно если вспомнить, что за пять дней до этого, в ночь на 12 июня войска Наполеона форсировали Неман и началась Отечественная война 1812 года. В этот день, 12 июня (все даты даны по ст. ст., то есть юлианскому календарю, по которому жила Россия), Александр I присутствовал на балу во дворце генерала Беннигсена в Вильно, там он и узнал о начале войны. 16 июня там уже были французы, а император вместе с армией Барклая-де-Толли был на пути в Дриссу (200 с небольшим верст от Вильно), потом в Полоцк (еще 60 верст) и далее в Петербург.
Едва ли император счел крайне безотложным делом подписать закон о патентах в карете по пути в Дриссу или, если успел туда доехать, на бивуаке Дрисского укрепрайона, и, подписав, отправил фельдъегеря обратно в столицу с приказом гнать во весь дух, лошадей не жалеть. Скорее этот указ был уже подписан императором еще в Петербурге и после всех бюрократических процедур был опубликован в назначенный срок. Ведь готовился он в течение двух лет, а поводом для него было желание навести порядок в раздаче «Высочайших привилегий» на монопольное право изобретателя в течение определенного срока эксплуатировать свое изобретение.
В XVIII веке такие привилегии выдавались у нас с стране только на основании прошения изобретателя, про суть же изобретения его даже не спрашивали, не царское это дело разбираться в устройстве, например, «пильного станка, устроенного по немецкому образцу», главное, что изобретатель был обязан производить то-то или то-то, как обещал. Всего же таких «патентов» при Петре I, Елизавете Петровне и Екатерине II было выдано около 70 штук, как отечественным, так и иностранным изобретателям. Обычно историки патентного права в качестве примера приводят патент Ломоносова, выданный ему Елизаветой Петровной сроком на 30 лет «на делание разноцветных стекол, бисеру, стеклярусу и других галантерейных вещей», и даже интересно, сколько на этой галантерее он заработал и почему вообще не бросил науку, чтобы стать галантерейным олигархом.
Но потом как отрезало, с 1797 года по 1811 год правительство отказывает в защите всем изобретателям без исключения. Говорят, что в последние годы своего правления Екатерина II была отрицательно настроена по отношению к монополистам любого рода, и ее примеру последовали Павел I и Александр I в годы своего правления. В итоге, 14 лет в Российской империи не было выдано ни одной привилегии на изобретение. Первой после этого перерыва была привилегия, выданная в 3 июля 1811 году «иностранцам Герену и Елглунду на винокуренный прибор, изобретенный иностранцами Адамом и Бераром».
Речь шла о дистилляторе непрерывного действия, по сути самогонном аппарате промышленного образца, который был запатентован во Франции в 1801 году Жаном Адамом (Исаак Берар был владельцев винокурни, где он поставил дистиллятор Адама). Но дело у них во Франции не пошло. Зато пошло в России у Герена и Елглунда, тоже французских подданных, которые в 1810 году обратились с прошением на Высочайшее имя о даровании привилегии на использование этого аппарата, получили ее и открыли в Петербурге ликеро-водочный завод с «исключительное правом пользоваться означенным способом винокурения вплоть до 1 мая 1820».
История была дурно пахнувшая, фигурировавшие в ней имена «одного камергера» и высокопоставленных лиц — членов компании (завода Герена и Елглунда – Ред.) дозволяли предполагать, что привилегия была дарована «не без личного чьего-либо заинтересованного воздействия на Императора». Бывший полковник наполеоновской армии, а после войны осевший в Польше предприниматель и историк техники Пьер Галише в 1819 году прямо писал, что этим заинтересованным лицом был фаворит покойной Екатерины Платон Зубов, который давно был в отставке, много путешествовал по Европе и, появляясь в Петербурге, предлагал императору различные новации, которые там видел. Но как бы там ни было, разбирался в данной ситуации Кабинет министров, тем более что по ходу дела нарисовался третий персонаж коллизии — некий медник Сидоров, который в «Академических Ведомостях» опубликовал статью про изобретенные им медные кубы для перегонки «похожего устройства».
Мнение членов Комитета разделилось. Одни были вообще против изобретательских привилегий, но эту привилегию предлагали сохранить, как уже данную императором, а впредь от них отказаться. Другие, напротив, считали подобные привилегии полезными для государства, но с условием, что «предварительно будут составлены точные о том правила». К последним принадлежал главный реформатор империи того времени Михаил Сперанский, который составил по этому делу докладную записку императору, где среди прочего было сказано: «Главные пользы привилегий состоят в следующем: 1) они служат весьма важным поощрением (изобретателя – РЕД.); 2) они освобождают изобретателя от хранения тайны, всегда трудного.... и 8) они удостоверяют общество, по истечении известного срока, к пользованию изобретением». В итоге, 8 мая 1812 года в Государственный совет был внесен и рассмотрен приложенный к этой записке проект закона. Он был принят Государственным советом, утвержден Александром I и опубликован в виде «Манифеста» от 17 июня 1812.
Согласно нему желающий получить привилегию (патент) подавал прошение в Министерство внутренних дел (в него входил Департамент мануфактур и внутренней торговли) с приложением описания своего изобретения и платил государственную пошлину в размере: 300 руб., если изобретатель желал получить привилегию на 3 года, 500 руб. — на 5 лет, 1500 руб. — на 10 лет. Деньги по тем временам большие, но подъемные для изобретателя, который был уверен в прибыли и мог взять такие суммы под залог своего изобретения. В МВД прошение рассматривалось на предмет его пользы для государства, потом министр передавал его на рассмотрение Государственного Совета, а потом в канцелярии императора на свидетельство о привилегии ставилось факсимиле императора. Так что формально патенты в Российской империи выдавал лично он, и так было до конца империи в 1917 году.
По закону 1812 года изобретение было собственностью изобретателя, он мог его продать, передать, разрешить им пользоваться — как сутью своего изобретения, так и саму «привилегию», даже открытая публикация описания изобретения отдавалось на волю изобретателя. Он мог преследовать по суду нарушителей его патентного права и/или претендентов на его приоритет. При этом, выдавая привилегию, правительство не ручалось ни за его исходную принадлежность (приоритет), ни за успех оного. Оно выдавало привилегии только на то, что было описано в прошении на привилегию, а если «кто-то увидит в ее выдаче другому человеку нарушение его первенства на данное изобретение, то он волен подал судебный иск, который будет рассмотрен в Сенатском суде».
Нельзя не видеть, что этим законом Кабинет министров перенес ответственность за привилегии на самих изобретателей, которые за это еще должны были заплатить немалые деньги. Впрочем, серьезных проблем с выданными МВД привилегиями не было, во всяком случае их следов историки патентного права в архивах министерства не нашли ни в XIX веке, ни потом. Зато там была «громадная переписка» относительно того, с какой каемкой должны быть грамоты на привилегии. Рисунок грамоты в первый раз показали Александру I в сентябре 1812, и он государю не понравился. К сожалению, точного числа этого исторического события патентоведы не приводят, и мы не знаем, рассматривал ли император каемку изобретательской грамоты сразу после доклада ему о сдаче французам Москвы армией Кутузова или попозже, после прочтения письма от Наполеона из сгоревшей Первопрестольной с предложением заключить мир в обмен на Литву.
В следующий раз образец грамоты с новым рисунком каемочки представили императору в марте 1814 года, но «по занятию Его Императорского Величества важнейшими делами разрешения на то не последовало». Важнейшими делами на тот момент, надо понимать, было взятие русской армией Парижа. Так что невольно возникает мысль: а может быть и в самом деле Александр I подписал Манифест «О привилегиях на разные изобретения и открытия в ремеслах и художествах» 17 июня 1812 года, во время своей стремительной, скажем так, ретирады из Вильно от авангарда французской армии.
Но война войной, а в МВД уже ждали императорского указа первые грамоты на изобретательскую привилегию для Якова Белугина «на машины для выволочки соли из озер и для ломки оной в озерах» и Роберта Фултона «на устроение и употребление в России изобретенного им водоходного судна, приводимою в движение парами». Если Яков Белугин мог обойтись и временным патентом (без каемочки), чтобы потом обменять его на окончательный (с утвержденной императором каймой), то, как писал министр внутренних дел Осип Козодавлев в Государственный Совет, он «затрудняется применить такой порядок делопроизводства к привилегии Фултона, ибо возвращать из Америки патент для перемены на другой, было бы неудобно». Государственный Совет, как говорится, вошел в его положение и предписал выдавать грамоты «с простой черной линией по краям».
В октябре 1814 года закон был дополнен обязательной официальной публикацией выданных привилегий, а не по желанию их авторов, и в таком виде в 1833 году полный текст Манифеста 17 июня 1812 г. «О привилегиях на разные изобретения и открытия в художествах и ремеслах» со всеми изменениями и дополнениями, внесенными в него за время его действия, вошел в Свод законов Российской империи, в его часть под названием «Свод постановлений о фабричной, заводской и ремесленной промышленности», и окончательно стал основным источником патентного права в России. «Феодального» права, как его часто называют историки-патентоведы.
Дело в том, что изобретателю недостаточно было что-то изобрести, чтобы получить на это «привилегию». Привилегии давались только на изобретения в тех областях, которые были «покровительствуемы правительством». Только в этом случае «давалась милость-привилегия; во всех остальных в милости отказывали». А достойные покровительства области изобретательской деятельности определялись в министерствах внутренних дел и финансов, причем на уровне столоначальников соответствующих их департаментов, и утверждались Госсоветом. Понимая это, изобретатель в своем прошении стался выставить себя в выгодном свете и в прошении привилегии, то есть патентной заявке, перечислял свои заслуги, даже не имевшие отношения к предмету его изобретения, например, свои награды, тяжелое материальное положение или, напротив, свое щедрое участие в благотворительности в пользу императорского сиротского дома. С другой стороны, правительство само могло счесть изобретением то, что таковым и близко не было. Так, в 1848 году Мануфактурный Совет постановил выдать купцу Парману привилегию на «устройство заведения для расположения пиявок, дабы сделать это важное врачебное средство более доступным для недостаточных больных».
Только в 1870 году в законе появилось положение, позволявшее изобретателю требовать выдачи ему в установленный срок «привилегии» (патента) на то, что он изобрел, вне зависимости от того, считает ли кто-либо посторонний предмет его изобретение полезным или бесполезным. Императором Александром II было утверждено мнение Государственного совета «Об изменении порядка делопроизводства по выдаче привилегий на новые открытия и изобретения»: «Если Мануфактурный Совет удостоверится, что предмет, на который испрашивается привилегия, описан с надлежащей точностью, ясностью и полнотой, что на оный прежде того никому другому привилегии выдано не было, и, наконец, что в оном не содержится ничего вредного или опасного, то, определив срок привилегии сообразно с положением той отрасли промышленности, к которой изобретение относится, представляет о возможности выдачи привилегии на разрешение Министра Финансов, за подписью коего таковая привилегия и выдается».
Заодно была упрощена процедура рассмотрения и выдачи привилегии, из нее исключили обсуждение в Госсовете и удостоверение привилегии императором, хотя формально они по-прежнему выдавались от имени государя. Но теперь их выдавали «не из милости, отныне превратившейся силой вещей в право», как писал российский правовед Александр Пиленко в своем «историко-догматическом исследовании в 2-х частях» «Право изобретателя (привилегии на изобретения и их защита в русском и международном праве)», СПб., 1902-1903, неиссякаемом источнике фактуры для нынешних авторов статей, диссертаций, монографий и учебников о российском дореволюционном патентном праве.
В 1896 году была Высочайше утверждена последняя дореволюционная версия закона о патентах — «Положение о привилегиях на изобретения и усовершенствования», и заодно был утвержден штат Комитета по техническим делам при Департаменте торговли и мануфактур», аналога советского Госкомизобретений при ГКНТ. Как писал Пиленко, историк российского патентного права, «кажется, впервые коснулась рука знающего юриста». По этому закону российские и зарубежные изобретатели, бравшие российские патенты, подавали патентные заявки и получали патенты до октября 1917 года.
По данным ВОИР, за 26 лет с 1870 года по 1896 год в России только за пошлины на привилегии изобретатели заплатили в казну 1,5 млн рублей, меньше чем было уплачено изобретателями в США (2,5 млн руб.) и Англии (2 млн), но больше, чем во Франции (1 млн). Подобной статистики после 1896 года нет, известно только, что, по данным Александра Пиленко, в самом конце XIX века этот поток превысил 200 тысяч рублей в год. Так что и в России в последнюю треть того века инженерно-изобретательская мысль стала весьма дорогим товаром и ее монетизации сулила миллионные барыши.
Всего же, по данным того же ВОИР, с 1814 года по 1917 год было выдано 36 079 привилегий на изобретения. 29 730 из них (82,4%) получили иностранцы и только 6349 (17,6%) — отечественные изобретатели. Среди них были Жуковский, Лодыгин, Попов, Циолковский, англичане Белл и Дьюар, американцы Эдисон, Форд, братья Райт, французы Пастер и Люмьер, немцы Даймлер, Бош, братья Маузер и многие другие. Но если ни одного из упомянутых выше отечественных изобретателей богатым человеком назвать нельзя, то все перечисленные иностранцы заработали очень большие деньги, в том числе и в России благодаря российским привилегиям на их изобретения. Возможно, поэтому отмена частной собственности на патенты в 1917 году прошла в общем-то безболезненно.
О сервисе Онлайн Патент
Онлайн Патент — цифровая система №1 в рейтинге Роспатента. С 2013 года мы создаем уникальные LegalTech-решения для защиты и управления интеллектуальной собственностью. Зарегистрируйтесь в сервисе Онлайн-Патент и получите доступ к следующим услугам:
Онлайн-регистрация программ, патентов на изобретение, товарных знаков, промышленного дизайна;
Опции ускоренного оформления услуг;
Бесплатный поиск по базам патентов, программ, товарных знаков;
Мониторинги новых заявок по критериям;
Онлайн-поддержку специалистов.