Чувство справедливости — фундаментальный фактор экономических отношений. Традиционно экономическими понятиями считаются числа, формулы и узко рыночные термины. То есть, абстрактные категории — притом, что экономика как сфера отношений противоположна абстракции. Экономические отношения — это категория социальных отношений. Побуждения людей участвовать в экономических отношениях восходит к чувствам, их поведение регулируется на эмоциональном уровне.
Голые цифры, проценты, графики, суммы, что угодно сами по себе не имеют никакой ценности. Значение у любой чисто экономической информации — «хорошо» или «плохо», мотивация (жадность или расточительность, копить или тратить, рисковать или осторожничать, поделиться или отобрать, добавить денег сверху или минимизировать сумму насколько возможно) — появляется только в призме эмоциональной системы координат социальной обезьяны.
Эмоциональный фактор фундаментален для любых социальных отношений в принципе, потому что, кроме как набором эмоциональных представлений, что такое хорошо, а что такое плохо, они ничем больше не регулируются. Система ценностей человека — эмоциональная. В эмоциях человека собраны все мотивы действовать и все оценки происходящего. И если человек без социальных инстинктов ещё сможет функционировать на индивидуалистичных, то общество — нет.
Greed is not good
Какое значение имеет справедливость? Значение не просто субъективное, на уровне индивидудальных переживаний, а объективное, прикладное, в смысле влияния на социальные отношения. Например, экономические.
Самая монументальная проблема современной экономики — проблема неравенства — описывается, но не решается. Хотя эффектами неравенства объясняется значительная часть социальных, политических и экономических явлений за последние 40 лет по всему миру — в особенности в США, в России, в меньшей степени в Европе. И это очень тяжёлые последствия — ниточки связей растущего неравенства тянутся почти ко всему, что происходит плохого в мире, и даже к некоторым войнам. А феномен остаётся необъяснённым более 100 лет — несмотря на то, что прошлый экстремальный разрыв богатых и бедных завершился Великой депрессией по всему миру, включая Германию, одним из прямых последствий которого был приход Гитлера к власти. До какой степени на последствия неравенства влияет чувство справедливости как фактор? Или же, наоборот, это индикатор — интуитивная реакция на очень неправильное положение вещей, которое, на самом деле объективно близится к новой катастрофе? И, если чувство справедливости — интуитивный индикатор опасного уровня неравенства — можно ли его использовать как ориентир для сбалансированного уровня?
Для появления полноценного экономической «теории всего» не хватает соединения существующей экономической теории с теорией морали (этикой), потому что основной балансирующей силой экономики является не «невидимая рука рынка», а чувство справедливости — what’s fair, fairness. (Этика: научный подход к изучению морали). Современная экономическая теория, две её основные ветви — марксистская и неолиберальная — напоминает бублик, выстроенный вокруг зияющей пустоты в центре: все вопросы политэкономики (то есть, практического, законодательного и регулятивного применения экономической теории) в корне сходятся к вопросу справедливости.
Понятие справедливости постоянно звучит в дебатах о главном вопросе современной политэкономики — вопросе налоговой политики. В споре о налогах существует бинарный выбор между плоским и прогрессивным налогообложением. Плоский налог подразумевает выбор в пользу единой налоговой ставки в каждой категории: один налог — один процент, не зависящий от налогооблагаемой суммы. Допустим, подоходный налог 13% для дохода и 35 тысяч рублей в месяц, и 150 миллионов рублей в год. Прогрессивный налог подразумевает повышение ставки для больших сумм. Как, например, в США с 1936 по 1981 годы действовал налог от 70 до 90% на доход свыше определённого порога.
Эти две позиции, со всеми существующими вариациями и того, и другого подхода, остаются бинарным, в основе своей несовместимым выбором: либо больший доход должен облагаться большим налогом («with great income comes great taxation»), либо нет. Объединяет их только одно: и сторонники плоской налоговой шкалы (правая сторона дебатов, неолиберальная, так же называемая неоклассической, школа экономической мысли), и сторонники прогрессивного налогообложения (левая сторона дебатов, марскисты, социалисты и социал-демократы) в обосновании правильности своей позиции апеллируют к справедливости.
Понятием справедливости в налоговых дебатах оперируют не только левые, что вполне ожидаемо, но и правые одинаково. Главным оперативным понятием в дебатах о повышении налогово политике является fair share of taxes — про них говорят почти все политики от конгрессменов до президентов США. Однако, что иронично, главным консервативным аргументом за плоскую налоговую шкалу точно так же является утверждение о справедливости равного налога для всех независимо от количества денег, о которых идёт речь. То есть, с левой точки зрения, справедливо, когда с богатых взимается больший налог, чем с бедных, а с правой справедливо, когда богатые не должны платить больше бедных. Это несовместимые, в принципе, позиции, за исключением одного: и те, и другие в основе своей стремятся к экономической справедливости, расходясь в том, как она должна выглядеть на практике.
Жадность — это хорошо? Вопрос экономического неравенства сшит в один узелок с его культурным сопровождением. Направление в ту же сторону, куда и неравенство: увеличение богатства — и культурная поддержка обогащения, чем больше — тем лучше, и почему это хорошо, а также культурная критика противоположных точек зрения. Прописные истины (жадность — это нехорошо) списываются как детские и несерьёзные, а взрослый и серьёзный подход — всё, что считается хорошо — это для дураков, а на самом деле хорошо всё, что считается плохо — жадность, эгоизм, цинизм, высокомерие, нетерпимость — и в пример приводятся примеры богатых или разбогатевших людей, которые были жадными, эгоистичными, циничными, заносчивыми. Со сменой эпохи в 80-е возник один из самых главных мемов, её отражающих и объясняющих: «Greed is good». Из кино про Уолл-Стрит он прокидывает мостик и к Айн Рэнд, моральное саммари которой можно было бы описать, как «эгоизм это хорошо», и к отцу неолиберализма Милтону Фридману, который примерно в то же время уже не как писатель или киноперсонаж, а как экономист всерьёз доказывал, что жадность является главной движущей силой не только экономики, но и всего прогресса в истории — научного, технологического — всё, в итоге, движется жадностью, и вот чего прогресс добился — благодаря жадности.
Внутри отдельных групп, предшествовавших государству, абсолютного неравенства быть не могло, поскольку в группе совместно живущих людей невозможно создать настолько неравные условия среды, чтобы на место людей в иерархии группы не влияла их индивидуальность. В такой группе искусственное неравенство, когда при смене поколений уходящие лидеры группы не могут вместе с местом на вершине иерархии передать накопленную в этом положении силу, невозможно, а влияние естественного фактора физической силы на неравенство ограничено естественной для живущих коммуной зависимостью друг от друга.
Есть ли за разговорами об универсальных моральных ценностях что-то вещественное? Что-то влияющее на реальность, что демонстрировало бы их присутствие, как гравитационные эффекты позволяют обнаружить невидимые иначе небесные тела?
Вопросы морали, добра и зла, справедливости невозможно списывать и объяснять это рационализмом и научным подходом, потому что это его прямая противоположность. Речь идёт о группе феноменов, которые существуют в человеческих представлениях, влияют на человеческие поступки всю известную историю цивилизации повсеместно. У них нет ни одного централизованного источника — они стали основой многих священных текстов, как Коран или Библия, но они старше их — а, значит, занимали в той или иной форме на уровне, когда развитие культуры человечества было ещё ближе к звериному уровню. То есть, это не был продукт философии или даже жреческой пропаганды — это была рефлексия того, что в них уже было, и они использовали слова по назначению — чтобы в этом разобраться. Научный подход начинается с установления достоверности наблюдаемого феномена. Наблюдение, определение, объяснение и т.д. — не требуется. Сперва устанавливается присутствие за словами чего-то вещественного, предмета изучения.
Первобытнообщинный строй — это и есть источник пресловутых представлений о равенстве и справедливости, к которому осознанно и неосознанно стремится человечество с тех пор. Большая часть социальной природы человека — морали, альтруизма, представлений о справедливости и неравенстве, понятия богатства и бедности — возникли в процессе эволюции стайных отношений приматов ветви Homo, которые около 2 млн лет назад резко свернули с общей дороги травоядных стайных приматов и встали на уникальную траекторию стайного хищника (сперва падальщика, потом охотника), пройдя за следующие 2 млн лет куда более значительную социальную эволюцию, чем физическую. Основой которой стало развитие коллективной версии изначально индивидуалистических основных инстинктов животных.
Эволюционные преимущества, которая давала каждая поломка индивидуалистичных сценариев поведения, оказавшаяся удачным социальным сценарием, очевидно, были настолько разительны, что в процессе естественного отбора стандартный набор индивидуальных инстинктов с социальными вариациями на уровне большинства стайных приматов у человека, в итоге, сформировался в два полноценных набора: к каждому исходному индивидуалистическому инстинкту добавилась его развитая социальная альтернатива, образуя в совокупности полноценный альтернативный формат поведения. Таким образом в ходе эволюции стайных отношений приматы пришли к уже чисто человеческой дилемме морального выбора между эгоистичным и альтруистичным действием, а с ними — и к человечности. Вероятно, потому, что эффективность инстинктивной кооперации более социализированных приматов выросла настолько, что дальнейшим расширением невербальной коммуникации и интуитивной слаженности взаимодействия стали звуки с назначенным смыслом (слова) и рисунки.
Так общество сделало из обезьяны человека. А развитая мораль стала необходимым условием развития разума. Человек разумный пришёл в сознание уже будучи человеком моральным. Причём, у человека достаточно разнообразие и развитость социальных инстинктов, чтобы только из них у каждого человека можно было сформировать полноценный тип личности — человека альтруистичного. И, поскольку развитая мораль и эмоциональные категории предшествовала в эволюции интеллекту как таковому, людям в исканиях по оптимальному устройству общества следует не бежать от них и не игнорировать, а идти прямо на их сигнал. Избегая этого, люди наделали уже много ошибок.
Социальные инстинкты (то есть, по сути, моральные ценности с эмоциональными реакциями) — это ноты, из которых складывается мотив абсолютно всех социальных отношений. То есть, любого конструктивного человеческого взаимодействия за пределами семейного круга (они регулируются индивидуалистичными инстинктами). Без социальных эмоций люди в полном сознании и во всём остальном, когнитивно не изменившиеся, будут вести себя как животные-одиночки или примитивные стайные. Встретив любого человека, кроме своей непосредственной семьи, будут либо разбегаться в испуге, либо драться. В лучшем случае — осторожно расходиться. То есть, вести себя как пара собак на выгуле. Во всех вариантах развития отношений собак, кошек, слонов — любых животных — нет одного: кооперации с незнакомой особью. В семье наличие сознания, мышления и речи будет давать пространство для импровизации за пределами инстинктивных сценариев. Но без социальных инстинктов даже в полном сознании и всё понимании, два незнакомых человека смогут договориться о любой кооперации не успешнее, чем рассудком отговорить себя от сильной фобии или зависимости.
Возможность объединяться для кооперации с произвольным числом незнакомых людей — от двух до семи миллиардов — уникальное преимущество человека и основа человеческой цивилизации. Преимущество, которого человек смог достичь, благодаря разуму и речи, огромного моментального (с точки зрения скорости эволюции организма) прогресса. Но только благодаря тому, что разум возник уже в контексте готовой социальной модели поведения. Потому что без социальных инстинктов разум человеку ничего не даст. Человек разумный без социальных инстинктов — это худшая форма социофобии, которую себе можно представить (когда люди в своём уме, но не могут социализироваться от слова никак и даже могут рисковать вредом и ущербом себе, чтобы избежать встретиться с кем-то взглядом, ответить на звонок и т.д. — умозрительно понимая иррациональность своего поведения), только всё время и в отношении всех людей в мире, кроме тех, с кем он уже живёт. Разумные люди без социальных инстинктов, эмоциональных мотивов и эмоциональных оценок не смогут вести себя разумно.
Потому что даже разумность поведения оценивается в эмоциональной системе ценностей. Если люди во всём мире полностью утратят даже редуцированные социальные инстинкты, оставшись только с индивидуалистичными, то они буквально разбегутся друг от друга в ужасе или сцепятся от страха, но когда последние драки и резня закончатся — то уцелевшие тоже разбегутся. И пусть в мире по-прежнему будет оставаться 7 миллиардов человек — ни одного осмысленного разговора между ними больше не состоится.
Понятия справедливости, равенства, богатства и бедности — часть общего комплекта эмоциональных реакций и мотивов. Без них перспективы продолжения человеческой цивилизации — как у человека с тяжелейшими формами всех социофобных расстройств в самой тяжёлой клинической депрессии. Если бы их не было достаточно с самого начала — цивилизации бы не возникло. Учитывая, что сознание и речь начали возникать ~70 тысяч лет назад — весь знакомый человеку набор социальных эмоциональных реакций и мотивов — к тому моменту уже оформился. Откатить не всех, а несколько из них — и уровня инстинктивной социальной адаптации для перехода к разумной уже будет не хватать.
Обратно из этого следует, что вся человеческая цивилизация, культура и даже речь и мышление — всё, без чего человек оставался бы животным и даже не понимал бы этого (потому что животное) — всё это работа ума по заказу и плану инстинктов.
1) Эмоциональная система ценностей — это фундаментальная система координат человека, в которой задаётся смысл. Эмоциональная оценка не только сопровождает рассудочную и бессознательную активность — она её предваряет. Эмоциональная оценка всегда предваряет сознательный анализ, потому что процесс мышления управляется вниманием. Процесс мышления однопоточный и может обрабатывать только что-то одно, что в фокусе внимания. С направлением внимания начинается мышление, но направление внимания всегда бессознательный процесс. Что-то привлекло внимание и показалось интересным — это бессознательное. Запустить процесс может любой сигнал из окружающей среды — что-то увиденное, услышанное, прочитанное. Или даже прямо предложенное. Но любое предложение — просто информация, интересным оно не является само по себе, интересным оно становится после оценки бессознательного. Всё, что регистрируется органами чувств, обрабатывается бессознательным в момент поступления сенсорной информации в мозг, потому что это может быть и что-то опасное. На таком уровне сознание бессознательному не конкурент, моментальная реакция достигается отточенными инстинктами. Если бессознательное отреагирует на что-то с интересом — с ним переключится фокус и запустится мышление. Если же бессознательное что-то пропустит, то сознание тем более не заметит, потому что сознание сканированием окружающей среды заниматься не приспособлено.
2) Эмоциональная система мотивации — это набор программ, управляющих запуском гормонов, которые, в свою очередь, ставят задачу конечностям и органам тела. Это необязательно сложное действие. Эмоциональная оценка показала интерес — но уже для переключения внимания требуется некоторое усилие, для его удержания — тем более. Прокрастинация — ещё один пример умозрительно нерационального поведения, которое человек не может изменить. И это лишь сбой эмоциональной системы мотивации, но серьёзность его последствий демонстрирует её значение. Без эмоциональных реакций и мотивов люди бы вообще ничего не делали и не хотели. Показывая дистанцию между тем, что можно было бы сделать, и тем, что не получается сделать из-за сбоя, прокрастинация показывает масштаб задач, обеспечиваемых эффективно работающей эмоциональной системой.
3) Мышление, решение задач.Только на третьем шаге — когда цель поставлена, и энергия на уделение ей внимания психике отпущена — открывается оперативный простор для безграничных возможностей интеллекта.
Таким образом, 2 из 3 факторов продуктивной осознанной деятельности — эмоциональные факторы, обусловленные социальными инстинктами. Потому что под конструктивной или продуктивной деятельностью в принципе, как правило, подразумевают пользу с точки зрения других людей (кроме самого действующего или его семьи). Сам механизм оценки — социальный. Деятельность в собственных интересах, регулируется основными инстинктами — они либо её запускают, либо нет. В механизме оценки нет эволюционного смысла. Бобры занимаются практически строительством, но если бобр, у которого запустился соответствующий инстинкт, и он строит хатку или плотину, в процессе ещё оценит конструктивность своей деятельности — это ничего не даст. А механизм, в котором нет эволюционного смысла, не может возникнуть на ровном месте без предпосылок и сохраниться.
Таким образом, понятие конструктивной/неконструктивной деятельности, понятие пользы — это тоже категории из того же ряда, что добро/зло, плохо/хорошо, справедливость/несправедливость, честно/нечестно. Понятие пользы может казаться более конкретным и практичным, чем справедливость, но это тоже будет эмоциональная оценка эмоциональных категорий. Логически, все понятия в этой категории служат одной пользе: поощрять выбор поведения в коллективных интересах. Каждый день человек делает этот выбор в крупном и в мелочах множество раз. Практически всё время, когда находится на людях или контактирует с людьми опосредованно. Правила этикета в публичных местах, в личном общении, этика профессионального общения, профессионализм в выполнении работы, личные вопросы и обязательства — всё это содержит в себе бесчисленное множество моментов выбора в личных или коллективных интересах. Даже на кассе в супермаркете за 5 минут проходит мелких моментов 20, когда можно что сказать или не сказать, добавить лишнее слово вежливости или не добавить, сделать лишнее движение или не сделать или даже оставить морду кирпичом или всё-таки поменять настроение.
Большая часть таких моментов людьми не замечается не потому, что там не было ситуации выбора, а потому что выбор, очень часто, намертво переключён в режим сурового эгоцентризма, из которого человек без боя не выйдет и даже не задумается, что это ему нужно. Хотя вежливость и дружелюбие потому и являются социально поощряемым поведением, что это более выигрышная модель коллективного взаимодействия — от которого выигрывают все. Общество вежливых и дружелюбных людей будет намного продуктивнее и безопаснее, чем таких же людей, но угрюмых и раздражительных.
Это неочевидный вывод с точки зрения индивидуального опыта, потому что такое поведение требует большей затраты сил, особенно поначалу, это стресс. И животному-одиночке идти на такой стресс ни к чему, потому что в ситуации животного-одиночки не существует механизма получить эволюционное преимущество более стайного поведения, если его жизнь не связана со стаей.
Однако в стае такой механизм есть: стая в которой мутация повлияла на коллаборативность приматов между собой будет капельку, но эволюционно успешнее другой такой же: в такой стае будет больше еды, им легче будет избегать опасностей, это даёт больше условий для потомства. Таким образом, случайное изменение поведения, повлиявшее на общую ситуацию, будет передано уже следующему поколению. А на протяжении десятков и сотен тысяч поколений случайные изменения к лучшему накапливаются и растут, превращаясь в полноценные сценарии поведения, тогда как любые откаты не проходят через естественный отбор. При этом социально полезное изменение поведения, даже самое незначительное, именно благодаря тому, что влияет на эффективность группы в целом, способно давать на порядок более существенное эволюционное преимущество, чем соответствует масштабу мутации — что позволяет довольно быструю эволюцию по сравнению с физиологией.
И безусловно общество, в котором люди просто от усталости настроены на более нервную, грубую и неприветливую реакцию, коллективно проигрывает в масштабах, на порядки превышающих затраты коллективной суммы усилий для изменения своего настроя. При этом теоретически многие слышали с детства, что так правильно себя вести. Но точно так же многие считают, что предложение делать усилие над собой, чтобы сформировать некоторые новые привычки — это чуть ли не грабёж средь бела дня в чужих интересах. Хотя моральное поведение, этичное поведение, банальное соблюдение этикета, который вообще за шутку порой принимается — как правило, ещё и самое рациональное: оно меняет жизнь человека, прилагающего усилия, чтобы менять поведенческие привычки, потому что поведение меняет настроение, меняет к лучшему и реакцию окружающих — потому что во многих классических рекомендациях типа «будь добрым и не будь злым, помогай, не жадничай, не груби» сложно ошибиться и получить какой-то внезапный побочный эффект — они простые, фундаментальные, но пока не освоены всеми — производят впечатление на других. А пропаганда простых вещей, которым учат ещё в детском саду, но всерьёз и аргументировано, в масштабах общества изменит и общество. Не напрямую — но более социальное поведение в обществе увеличивает его потенциал к кооперации и решению настоящих серьёзных проблем как бедность, отсутствие работы, качество жизни, изменение климата и т.д.
Пропаганда морали, этикета, вежливости, альтруизма нужна не столько как метод решения проблем, сколько как метод информирования о наличии выбора. Потому что многие слышанные прописные истины в детстве, которые взрослые не обсуждают, остались в головах как что-то детское. Многие люди не знают, что эгоизм и цинизм — это не «аморально, зато выгодно», а аморально как раз потому, что эволюционно невыгодно. Доказательством чего является отсутствие среди современных людей потомков обезьян-эгоистов. Наоборот, до превращения в человека дошёл только тот вид приматов, которые выработали богатейшую библиотеку сценариев социального поведения среди всех известных и, вероятно, в принципе существовавших животных на Земле. Сам факт, что фундаментальные характеристики, специфичные именно человеку, 2/3 того, что обеспечивает непосредственно интеллектуальную деятельность и даже большую долю в совокупности конструктивного взаимодействия людей в течение всей истории цивилизации, которые прошли естественный отбор — точнее, провели предков человека через него — в публичном дискурсе игнорируется или даже принижается — уже указывает на большую дыру в сердце многих проблем.
Начиная с философских, вопросов смысла, добра и зла, морали. И далее, из неполноты фундаментальных низкоуровневых представлений растут кривые уродцы более высокоуровневых прикладных проблем. И часто — под соусом рационализма, хотя списывание вопроса просто потому что — это не рациональное поведение, это рационализация эмоциональной реакции. Без инстинктивного эволюционного представления о том, что такое хорошо, и что такое плохо ни одна оценка не имеет смысла и даже понятие оценки тоже бессмысленно. Это — отправная точка смысла. Без неё разуму нечего будет поставить в качестве задачи. В ней задаётся универсальная шкала оценки желательного/нежелательного. Любая разумная деятельность нуждается в осмысленности — иначе не имеет смысла. Человечество с недоразвитыми социальными инстинктами вряд ли дошло бы даже до родоплеменного строя и точно не шагнуло бы дальше, потому что переход к первым государствам уже однозначно демонстрирует наличие видения за этими процессами. Оно могло быть очень близоруким и узким по меркам современного человека. Но всё же выход за племенной масштаб — даже с целями завоевать и поработить соседнее племя — это выход за предел реакций на текущие условия среды. Это не выбор между двумя, даже разумными, вариантами действия в сложившейся ситуации, то есть, не решение, даже осознанное, поставленной условиями задачи, а решение самостоятельно поставленной задачи. И какими бы примитивными ни были стратегические задачи родоплеменных отношений в канун формирования государств — это небольшой шаг для человека, но скачок в 3 миллиарда лет для эволюции.
Голые цифры, проценты, графики, суммы, что угодно сами по себе не имеют никакой ценности. Значение у любой чисто экономической информации — «хорошо» или «плохо», мотивация (жадность или расточительность, копить или тратить, рисковать или осторожничать, поделиться или отобрать, добавить денег сверху или минимизировать сумму насколько возможно) — появляется только в призме эмоциональной системы координат социальной обезьяны.
Эмоциональный фактор фундаментален для любых социальных отношений в принципе, потому что, кроме как набором эмоциональных представлений, что такое хорошо, а что такое плохо, они ничем больше не регулируются. Система ценностей человека — эмоциональная. В эмоциях человека собраны все мотивы действовать и все оценки происходящего. И если человек без социальных инстинктов ещё сможет функционировать на индивидуалистичных, то общество — нет.
Какое значение имеет справедливость? Значение не просто субъективное, на уровне индивидудальных переживаний, а объективное, прикладное, в смысле влияния на социальные отношения. Например, экономические.
Самая монументальная проблема современной экономики — проблема неравенства — описывается, но не решается. Хотя эффектами неравенства объясняется значительная часть социальных, политических и экономических явлений за последние 40 лет по всему миру — в особенности в США, в России, в меньшей степени в Европе. И это очень тяжёлые последствия — ниточки связей растущего неравенства тянутся почти ко всему, что происходит плохого в мире, и даже к некоторым войнам. А феномен остаётся необъяснённым более 100 лет — несмотря на то, что прошлый экстремальный разрыв богатых и бедных завершился Великой депрессией по всему миру, включая Германию, одним из прямых последствий которого был приход Гитлера к власти. До какой степени на последствия неравенства влияет чувство справедливости как фактор? Или же, наоборот, это индикатор — интуитивная реакция на очень неправильное положение вещей, которое, на самом деле объективно близится к новой катастрофе? И, если чувство справедливости — интуитивный индикатор опасного уровня неравенства — можно ли его использовать как ориентир для сбалансированного уровня?
Для появления полноценного экономической «теории всего» не хватает соединения существующей экономической теории с теорией морали (этикой), потому что основной балансирующей силой экономики является не «невидимая рука рынка», а чувство справедливости — what’s fair, fairness. (Этика: научный подход к изучению морали). Современная экономическая теория, две её основные ветви — марксистская и неолиберальная — напоминает бублик, выстроенный вокруг зияющей пустоты в центре: все вопросы политэкономики (то есть, практического, законодательного и регулятивного применения экономической теории) в корне сходятся к вопросу справедливости.
Понятие справедливости постоянно звучит в дебатах о главном вопросе современной политэкономики — вопросе налоговой политики. В споре о налогах существует бинарный выбор между плоским и прогрессивным налогообложением. Плоский налог подразумевает выбор в пользу единой налоговой ставки в каждой категории: один налог — один процент, не зависящий от налогооблагаемой суммы. Допустим, подоходный налог 13% для дохода и 35 тысяч рублей в месяц, и 150 миллионов рублей в год. Прогрессивный налог подразумевает повышение ставки для больших сумм. Как, например, в США с 1936 по 1981 годы действовал налог от 70 до 90% на доход свыше определённого порога.
Эти две позиции, со всеми существующими вариациями и того, и другого подхода, остаются бинарным, в основе своей несовместимым выбором: либо больший доход должен облагаться большим налогом («with great income comes great taxation»), либо нет. Объединяет их только одно: и сторонники плоской налоговой шкалы (правая сторона дебатов, неолиберальная, так же называемая неоклассической, школа экономической мысли), и сторонники прогрессивного налогообложения (левая сторона дебатов, марскисты, социалисты и социал-демократы) в обосновании правильности своей позиции апеллируют к справедливости.
Понятием справедливости в налоговых дебатах оперируют не только левые, что вполне ожидаемо, но и правые одинаково. Главным оперативным понятием в дебатах о повышении налогово политике является fair share of taxes — про них говорят почти все политики от конгрессменов до президентов США. Однако, что иронично, главным консервативным аргументом за плоскую налоговую шкалу точно так же является утверждение о справедливости равного налога для всех независимо от количества денег, о которых идёт речь. То есть, с левой точки зрения, справедливо, когда с богатых взимается больший налог, чем с бедных, а с правой справедливо, когда богатые не должны платить больше бедных. Это несовместимые, в принципе, позиции, за исключением одного: и те, и другие в основе своей стремятся к экономической справедливости, расходясь в том, как она должна выглядеть на практике.
Жадность — это хорошо? Вопрос экономического неравенства сшит в один узелок с его культурным сопровождением. Направление в ту же сторону, куда и неравенство: увеличение богатства — и культурная поддержка обогащения, чем больше — тем лучше, и почему это хорошо, а также культурная критика противоположных точек зрения. Прописные истины (жадность — это нехорошо) списываются как детские и несерьёзные, а взрослый и серьёзный подход — всё, что считается хорошо — это для дураков, а на самом деле хорошо всё, что считается плохо — жадность, эгоизм, цинизм, высокомерие, нетерпимость — и в пример приводятся примеры богатых или разбогатевших людей, которые были жадными, эгоистичными, циничными, заносчивыми. Со сменой эпохи в 80-е возник один из самых главных мемов, её отражающих и объясняющих: «Greed is good». Из кино про Уолл-Стрит он прокидывает мостик и к Айн Рэнд, моральное саммари которой можно было бы описать, как «эгоизм это хорошо», и к отцу неолиберализма Милтону Фридману, который примерно в то же время уже не как писатель или киноперсонаж, а как экономист всерьёз доказывал, что жадность является главной движущей силой не только экономики, но и всего прогресса в истории — научного, технологического — всё, в итоге, движется жадностью, и вот чего прогресс добился — благодаря жадности.
Внутри отдельных групп, предшествовавших государству, абсолютного неравенства быть не могло, поскольку в группе совместно живущих людей невозможно создать настолько неравные условия среды, чтобы на место людей в иерархии группы не влияла их индивидуальность. В такой группе искусственное неравенство, когда при смене поколений уходящие лидеры группы не могут вместе с местом на вершине иерархии передать накопленную в этом положении силу, невозможно, а влияние естественного фактора физической силы на неравенство ограничено естественной для живущих коммуной зависимостью друг от друга.
Есть ли за разговорами об универсальных моральных ценностях что-то вещественное? Что-то влияющее на реальность, что демонстрировало бы их присутствие, как гравитационные эффекты позволяют обнаружить невидимые иначе небесные тела?
Вопросы морали, добра и зла, справедливости невозможно списывать и объяснять это рационализмом и научным подходом, потому что это его прямая противоположность. Речь идёт о группе феноменов, которые существуют в человеческих представлениях, влияют на человеческие поступки всю известную историю цивилизации повсеместно. У них нет ни одного централизованного источника — они стали основой многих священных текстов, как Коран или Библия, но они старше их — а, значит, занимали в той или иной форме на уровне, когда развитие культуры человечества было ещё ближе к звериному уровню. То есть, это не был продукт философии или даже жреческой пропаганды — это была рефлексия того, что в них уже было, и они использовали слова по назначению — чтобы в этом разобраться. Научный подход начинается с установления достоверности наблюдаемого феномена. Наблюдение, определение, объяснение и т.д. — не требуется. Сперва устанавливается присутствие за словами чего-то вещественного, предмета изучения.
▍ Эволюция справедливости
Первобытнообщинный строй — это и есть источник пресловутых представлений о равенстве и справедливости, к которому осознанно и неосознанно стремится человечество с тех пор. Большая часть социальной природы человека — морали, альтруизма, представлений о справедливости и неравенстве, понятия богатства и бедности — возникли в процессе эволюции стайных отношений приматов ветви Homo, которые около 2 млн лет назад резко свернули с общей дороги травоядных стайных приматов и встали на уникальную траекторию стайного хищника (сперва падальщика, потом охотника), пройдя за следующие 2 млн лет куда более значительную социальную эволюцию, чем физическую. Основой которой стало развитие коллективной версии изначально индивидуалистических основных инстинктов животных.
Эволюционные преимущества, которая давала каждая поломка индивидуалистичных сценариев поведения, оказавшаяся удачным социальным сценарием, очевидно, были настолько разительны, что в процессе естественного отбора стандартный набор индивидуальных инстинктов с социальными вариациями на уровне большинства стайных приматов у человека, в итоге, сформировался в два полноценных набора: к каждому исходному индивидуалистическому инстинкту добавилась его развитая социальная альтернатива, образуя в совокупности полноценный альтернативный формат поведения. Таким образом в ходе эволюции стайных отношений приматы пришли к уже чисто человеческой дилемме морального выбора между эгоистичным и альтруистичным действием, а с ними — и к человечности. Вероятно, потому, что эффективность инстинктивной кооперации более социализированных приматов выросла настолько, что дальнейшим расширением невербальной коммуникации и интуитивной слаженности взаимодействия стали звуки с назначенным смыслом (слова) и рисунки.
Так общество сделало из обезьяны человека. А развитая мораль стала необходимым условием развития разума. Человек разумный пришёл в сознание уже будучи человеком моральным. Причём, у человека достаточно разнообразие и развитость социальных инстинктов, чтобы только из них у каждого человека можно было сформировать полноценный тип личности — человека альтруистичного. И, поскольку развитая мораль и эмоциональные категории предшествовала в эволюции интеллекту как таковому, людям в исканиях по оптимальному устройству общества следует не бежать от них и не игнорировать, а идти прямо на их сигнал. Избегая этого, люди наделали уже много ошибок.
▍ Справедливость — один из незаданных главных вопросов экономики
Социальные инстинкты (то есть, по сути, моральные ценности с эмоциональными реакциями) — это ноты, из которых складывается мотив абсолютно всех социальных отношений. То есть, любого конструктивного человеческого взаимодействия за пределами семейного круга (они регулируются индивидуалистичными инстинктами). Без социальных эмоций люди в полном сознании и во всём остальном, когнитивно не изменившиеся, будут вести себя как животные-одиночки или примитивные стайные. Встретив любого человека, кроме своей непосредственной семьи, будут либо разбегаться в испуге, либо драться. В лучшем случае — осторожно расходиться. То есть, вести себя как пара собак на выгуле. Во всех вариантах развития отношений собак, кошек, слонов — любых животных — нет одного: кооперации с незнакомой особью. В семье наличие сознания, мышления и речи будет давать пространство для импровизации за пределами инстинктивных сценариев. Но без социальных инстинктов даже в полном сознании и всё понимании, два незнакомых человека смогут договориться о любой кооперации не успешнее, чем рассудком отговорить себя от сильной фобии или зависимости.
Возможность объединяться для кооперации с произвольным числом незнакомых людей — от двух до семи миллиардов — уникальное преимущество человека и основа человеческой цивилизации. Преимущество, которого человек смог достичь, благодаря разуму и речи, огромного моментального (с точки зрения скорости эволюции организма) прогресса. Но только благодаря тому, что разум возник уже в контексте готовой социальной модели поведения. Потому что без социальных инстинктов разум человеку ничего не даст. Человек разумный без социальных инстинктов — это худшая форма социофобии, которую себе можно представить (когда люди в своём уме, но не могут социализироваться от слова никак и даже могут рисковать вредом и ущербом себе, чтобы избежать встретиться с кем-то взглядом, ответить на звонок и т.д. — умозрительно понимая иррациональность своего поведения), только всё время и в отношении всех людей в мире, кроме тех, с кем он уже живёт. Разумные люди без социальных инстинктов, эмоциональных мотивов и эмоциональных оценок не смогут вести себя разумно.
Потому что даже разумность поведения оценивается в эмоциональной системе ценностей. Если люди во всём мире полностью утратят даже редуцированные социальные инстинкты, оставшись только с индивидуалистичными, то они буквально разбегутся друг от друга в ужасе или сцепятся от страха, но когда последние драки и резня закончатся — то уцелевшие тоже разбегутся. И пусть в мире по-прежнему будет оставаться 7 миллиардов человек — ни одного осмысленного разговора между ними больше не состоится.
Понятия справедливости, равенства, богатства и бедности — часть общего комплекта эмоциональных реакций и мотивов. Без них перспективы продолжения человеческой цивилизации — как у человека с тяжелейшими формами всех социофобных расстройств в самой тяжёлой клинической депрессии. Если бы их не было достаточно с самого начала — цивилизации бы не возникло. Учитывая, что сознание и речь начали возникать ~70 тысяч лет назад — весь знакомый человеку набор социальных эмоциональных реакций и мотивов — к тому моменту уже оформился. Откатить не всех, а несколько из них — и уровня инстинктивной социальной адаптации для перехода к разумной уже будет не хватать.
Обратно из этого следует, что вся человеческая цивилизация, культура и даже речь и мышление — всё, без чего человек оставался бы животным и даже не понимал бы этого (потому что животное) — всё это работа ума по заказу и плану инстинктов.
1) Эмоциональная система ценностей — это фундаментальная система координат человека, в которой задаётся смысл. Эмоциональная оценка не только сопровождает рассудочную и бессознательную активность — она её предваряет. Эмоциональная оценка всегда предваряет сознательный анализ, потому что процесс мышления управляется вниманием. Процесс мышления однопоточный и может обрабатывать только что-то одно, что в фокусе внимания. С направлением внимания начинается мышление, но направление внимания всегда бессознательный процесс. Что-то привлекло внимание и показалось интересным — это бессознательное. Запустить процесс может любой сигнал из окружающей среды — что-то увиденное, услышанное, прочитанное. Или даже прямо предложенное. Но любое предложение — просто информация, интересным оно не является само по себе, интересным оно становится после оценки бессознательного. Всё, что регистрируется органами чувств, обрабатывается бессознательным в момент поступления сенсорной информации в мозг, потому что это может быть и что-то опасное. На таком уровне сознание бессознательному не конкурент, моментальная реакция достигается отточенными инстинктами. Если бессознательное отреагирует на что-то с интересом — с ним переключится фокус и запустится мышление. Если же бессознательное что-то пропустит, то сознание тем более не заметит, потому что сознание сканированием окружающей среды заниматься не приспособлено.
2) Эмоциональная система мотивации — это набор программ, управляющих запуском гормонов, которые, в свою очередь, ставят задачу конечностям и органам тела. Это необязательно сложное действие. Эмоциональная оценка показала интерес — но уже для переключения внимания требуется некоторое усилие, для его удержания — тем более. Прокрастинация — ещё один пример умозрительно нерационального поведения, которое человек не может изменить. И это лишь сбой эмоциональной системы мотивации, но серьёзность его последствий демонстрирует её значение. Без эмоциональных реакций и мотивов люди бы вообще ничего не делали и не хотели. Показывая дистанцию между тем, что можно было бы сделать, и тем, что не получается сделать из-за сбоя, прокрастинация показывает масштаб задач, обеспечиваемых эффективно работающей эмоциональной системой.
3) Мышление, решение задач.Только на третьем шаге — когда цель поставлена, и энергия на уделение ей внимания психике отпущена — открывается оперативный простор для безграничных возможностей интеллекта.
Таким образом, 2 из 3 факторов продуктивной осознанной деятельности — эмоциональные факторы, обусловленные социальными инстинктами. Потому что под конструктивной или продуктивной деятельностью в принципе, как правило, подразумевают пользу с точки зрения других людей (кроме самого действующего или его семьи). Сам механизм оценки — социальный. Деятельность в собственных интересах, регулируется основными инстинктами — они либо её запускают, либо нет. В механизме оценки нет эволюционного смысла. Бобры занимаются практически строительством, но если бобр, у которого запустился соответствующий инстинкт, и он строит хатку или плотину, в процессе ещё оценит конструктивность своей деятельности — это ничего не даст. А механизм, в котором нет эволюционного смысла, не может возникнуть на ровном месте без предпосылок и сохраниться.
Таким образом, понятие конструктивной/неконструктивной деятельности, понятие пользы — это тоже категории из того же ряда, что добро/зло, плохо/хорошо, справедливость/несправедливость, честно/нечестно. Понятие пользы может казаться более конкретным и практичным, чем справедливость, но это тоже будет эмоциональная оценка эмоциональных категорий. Логически, все понятия в этой категории служат одной пользе: поощрять выбор поведения в коллективных интересах. Каждый день человек делает этот выбор в крупном и в мелочах множество раз. Практически всё время, когда находится на людях или контактирует с людьми опосредованно. Правила этикета в публичных местах, в личном общении, этика профессионального общения, профессионализм в выполнении работы, личные вопросы и обязательства — всё это содержит в себе бесчисленное множество моментов выбора в личных или коллективных интересах. Даже на кассе в супермаркете за 5 минут проходит мелких моментов 20, когда можно что сказать или не сказать, добавить лишнее слово вежливости или не добавить, сделать лишнее движение или не сделать или даже оставить морду кирпичом или всё-таки поменять настроение.
Большая часть таких моментов людьми не замечается не потому, что там не было ситуации выбора, а потому что выбор, очень часто, намертво переключён в режим сурового эгоцентризма, из которого человек без боя не выйдет и даже не задумается, что это ему нужно. Хотя вежливость и дружелюбие потому и являются социально поощряемым поведением, что это более выигрышная модель коллективного взаимодействия — от которого выигрывают все. Общество вежливых и дружелюбных людей будет намного продуктивнее и безопаснее, чем таких же людей, но угрюмых и раздражительных.
Это неочевидный вывод с точки зрения индивидуального опыта, потому что такое поведение требует большей затраты сил, особенно поначалу, это стресс. И животному-одиночке идти на такой стресс ни к чему, потому что в ситуации животного-одиночки не существует механизма получить эволюционное преимущество более стайного поведения, если его жизнь не связана со стаей.
Однако в стае такой механизм есть: стая в которой мутация повлияла на коллаборативность приматов между собой будет капельку, но эволюционно успешнее другой такой же: в такой стае будет больше еды, им легче будет избегать опасностей, это даёт больше условий для потомства. Таким образом, случайное изменение поведения, повлиявшее на общую ситуацию, будет передано уже следующему поколению. А на протяжении десятков и сотен тысяч поколений случайные изменения к лучшему накапливаются и растут, превращаясь в полноценные сценарии поведения, тогда как любые откаты не проходят через естественный отбор. При этом социально полезное изменение поведения, даже самое незначительное, именно благодаря тому, что влияет на эффективность группы в целом, способно давать на порядок более существенное эволюционное преимущество, чем соответствует масштабу мутации — что позволяет довольно быструю эволюцию по сравнению с физиологией.
И безусловно общество, в котором люди просто от усталости настроены на более нервную, грубую и неприветливую реакцию, коллективно проигрывает в масштабах, на порядки превышающих затраты коллективной суммы усилий для изменения своего настроя. При этом теоретически многие слышали с детства, что так правильно себя вести. Но точно так же многие считают, что предложение делать усилие над собой, чтобы сформировать некоторые новые привычки — это чуть ли не грабёж средь бела дня в чужих интересах. Хотя моральное поведение, этичное поведение, банальное соблюдение этикета, который вообще за шутку порой принимается — как правило, ещё и самое рациональное: оно меняет жизнь человека, прилагающего усилия, чтобы менять поведенческие привычки, потому что поведение меняет настроение, меняет к лучшему и реакцию окружающих — потому что во многих классических рекомендациях типа «будь добрым и не будь злым, помогай, не жадничай, не груби» сложно ошибиться и получить какой-то внезапный побочный эффект — они простые, фундаментальные, но пока не освоены всеми — производят впечатление на других. А пропаганда простых вещей, которым учат ещё в детском саду, но всерьёз и аргументировано, в масштабах общества изменит и общество. Не напрямую — но более социальное поведение в обществе увеличивает его потенциал к кооперации и решению настоящих серьёзных проблем как бедность, отсутствие работы, качество жизни, изменение климата и т.д.
Пропаганда морали, этикета, вежливости, альтруизма нужна не столько как метод решения проблем, сколько как метод информирования о наличии выбора. Потому что многие слышанные прописные истины в детстве, которые взрослые не обсуждают, остались в головах как что-то детское. Многие люди не знают, что эгоизм и цинизм — это не «аморально, зато выгодно», а аморально как раз потому, что эволюционно невыгодно. Доказательством чего является отсутствие среди современных людей потомков обезьян-эгоистов. Наоборот, до превращения в человека дошёл только тот вид приматов, которые выработали богатейшую библиотеку сценариев социального поведения среди всех известных и, вероятно, в принципе существовавших животных на Земле. Сам факт, что фундаментальные характеристики, специфичные именно человеку, 2/3 того, что обеспечивает непосредственно интеллектуальную деятельность и даже большую долю в совокупности конструктивного взаимодействия людей в течение всей истории цивилизации, которые прошли естественный отбор — точнее, провели предков человека через него — в публичном дискурсе игнорируется или даже принижается — уже указывает на большую дыру в сердце многих проблем.
Начиная с философских, вопросов смысла, добра и зла, морали. И далее, из неполноты фундаментальных низкоуровневых представлений растут кривые уродцы более высокоуровневых прикладных проблем. И часто — под соусом рационализма, хотя списывание вопроса просто потому что — это не рациональное поведение, это рационализация эмоциональной реакции. Без инстинктивного эволюционного представления о том, что такое хорошо, и что такое плохо ни одна оценка не имеет смысла и даже понятие оценки тоже бессмысленно. Это — отправная точка смысла. Без неё разуму нечего будет поставить в качестве задачи. В ней задаётся универсальная шкала оценки желательного/нежелательного. Любая разумная деятельность нуждается в осмысленности — иначе не имеет смысла. Человечество с недоразвитыми социальными инстинктами вряд ли дошло бы даже до родоплеменного строя и точно не шагнуло бы дальше, потому что переход к первым государствам уже однозначно демонстрирует наличие видения за этими процессами. Оно могло быть очень близоруким и узким по меркам современного человека. Но всё же выход за племенной масштаб — даже с целями завоевать и поработить соседнее племя — это выход за предел реакций на текущие условия среды. Это не выбор между двумя, даже разумными, вариантами действия в сложившейся ситуации, то есть, не решение, даже осознанное, поставленной условиями задачи, а решение самостоятельно поставленной задачи. И какими бы примитивными ни были стратегические задачи родоплеменных отношений в канун формирования государств — это небольшой шаг для человека, но скачок в 3 миллиарда лет для эволюции.
