«Игра с нулевой суммой» — это объективная реальность. Каждый конкретный рубль (или доллар) работодатель может использовать одним и только одним способом.
Существуют ли среди работодателей люди, готовые лишний раз потерпеть, но дать своим работникам достойную оплату? Да, безусловно. Есть ли люди, готовые работать больше за меньшие деньги ради некоей перспективы? Разумеется.
Но в целом, законы рынка действуют и на рынке труда: покупатель всегда, при прочих равных, заинтересован платить меньше, а продавец — получать больше. И для того, чтобы уступать, нужно или давление рынка (мало хороших специалистов/нет работы) или какие-то существенные внутренние причины. Причём, последние будут испытывать проверку каждый раз, с каждым недополученным рублём.
Во всех экономических отношениях всегда основой будет материальный интерес. А мотивация успешным успехом и прочее дыхание маткой — штука прикольная, но крайне короткоживущая.
Проблема в полном непонимании вами эстетики киберпанка. Киберпанк, в плане визуальных кодов, тяготеет к нескольким вариантам:
Приземлённый корпоративный брутализм. Контейнер покрашенный в корпоративные цвета, с утопленными ручками и едва выдающимися рёбрами жёсткости. Маркировка, предназначенная больше для роботов, чем для людей: штрих-коды, реперные метки по углам. Воплощение утилитарного подхода бездушной корпорации.
Панк, как он есть. В прошлой жизни ящик был армейским рундуком, но три слоя граффити, и запирающее устройство сделанное из остатков сторожевого робота (кипергопота стащила его вместе с тем, что тот сторожил) надёжно маскируют некогда славную его биографию.
Эклектический метаклассицизм, за неимением лучшего термина: расслоение киберпанковского общества порождают экстремально богатую страту небожителей. Контейнер ручной работы, строгие формы сочетаются с удивительной проработкой отделки. Отсылки к барочной мебели, японскому выдержанному минимализму, римской роскоши, китайскому дворцовому выпендрёжу? Всё что угодно, если это реально выглядит дорого и без цыганского китча.
И, заметьте, я ни разу не употребил слово «сундук». Как мне кажется, с него и началось ваше падение с вершин изначальной идеи в бездну лутбоксов для роблокса.
Я, насколько могу судить, вижу, что вы как моделлер — хороший моделлер. Но заведите себе хорошего художника по концептам или серьезно качайте насмотренность и умение работать в разных стилях. Сейчас у вас руки заточены под фэнтези в худших традициях Близзард и это прям видно.
И ещё тем, что принципиально не поддерживает экспорт на консоли, потому что услуги по портированию представляет аффилированная с разработчиками движка контора.
От модели монетизации зависит какой именно интерактивный опыт будет переживать пользователь. Проектирование «одноруких бандитов» и прочих пачинко гораздо старше гейм-дизайна и там наверняка есть свой устоявшийся словарь. Вполне вероятно, что он будет описывать взаимодействие с донатным продуктом более ёмко.
Одна из фундаментальных проблем терминологии заключается в том, что и разработчики компьютерных игр, и создатели фритуплейных игросодержащих продуктов пользуются одним словарём при диаметрально противоположных задачах.
С годами, у меня крепнет уверенность, что в улучшениях, наступивших после «у нас была система на Х, мы переписали её на Y» основная заслуга не в «на Y», а в «переписали».
О последнем, собственно, писал ещё Голуб в своём руководстве по стрельбе в колено, но кто ж так просто даст переписать всё с Х на Х, но с учётом опыта?
Процент не нуждающегося в переводе разный. Опять таки, если мы равняемся на литературу карликовых государств, то я вопросов больше не имею. Если мы всё ещё рассматриваем русскую литературу пропорционально масштабу языка — то равняться в этом смысле надо явно не на Лихтенштейн.
Я в соседней ветке привёл пример с фантастикой. Если брать современный мировой рынок литературы, то для русскоязычного читателя сегодня доступно приблизительно ничего, а в обозначенном промежутке «уже не Донцова — ещё не Хэмингуэй» — и того меньше.
В этом плане у нас есть принципиальнейшая разница. Дальше будет про фантастику, поскольку мне этот жанр ближе, но и в остальных, готов поспорить, ситуация аналогичная.
Переводят мало, с огромной задержкой и, зачастую, отвратительно. Собственно, благодаря издевательски убогим переводам книг Чарльза Стросса, я сделал над собой усилие и начал читать в оригинале.
И, внезапно, открыл для себя, что всю жизнь я провёл в луже, в которую время от времени плескало водой из океана.
Из тех же «новых странных» полностью перевели только Мьевиля. Писатели вроде Чайковски и Вандермеера для русскоязычной публики практически неизвестны. А тот же Вандермеер, заметим, вполне себе экранизирован.
Из этого получается петля отрицательной обратной связи — мало сильных примеров для подражания, мало стимулов для роста, хуже качество отечественных авторов, меньше читателей и узкая ниша становится ещё более узкой.
Собственно, это и закопало индустрию к середине десятых. При этом, их не то, чтобы не стало к 15-му года. Их не было изначально.
Но в 90-е Россия въехала читающей страной, голодной до печатного слова. И жрали с голодухи всё.
Условный Лукьяненко — как средний по больнице локомотив жанра — в любой другой ситуации так и закончил бы на деконструкции Крапивина.
Издатели, как типичный бизнес 90-х, жили без особой рефлексии и долгосрочного планирования. В итоге, они успешно извели интеллектуального читателя, как основу кормовой базы, а народ попроще нашёл развлечения соответствующие своим (в том числе, воспитанным книжным бизнесом) интересам.
Ну и на этом всё. Читать стало некому и нечего. Эта индустрия умерла, несите следующую.
«Игра с нулевой суммой» — это объективная реальность. Каждый конкретный рубль (или доллар) работодатель может использовать одним и только одним способом.
Существуют ли среди работодателей люди, готовые лишний раз потерпеть, но дать своим работникам достойную оплату? Да, безусловно. Есть ли люди, готовые работать больше за меньшие деньги ради некоей перспективы? Разумеется.
Но в целом, законы рынка действуют и на рынке труда: покупатель всегда, при прочих равных, заинтересован платить меньше, а продавец — получать больше. И для того, чтобы уступать, нужно или давление рынка (мало хороших специалистов/нет работы) или какие-то существенные внутренние причины. Причём, последние будут испытывать проверку каждый раз, с каждым недополученным рублём.
Во всех экономических отношениях всегда основой будет материальный интерес. А мотивация успешным успехом и прочее дыхание маткой — штука прикольная, но крайне короткоживущая.
Гуманитариев за написание документации сажают просто потому, что они дешевле.
Собственно, нейросеть — это идеальный гуманитарий. Читала много, понимания прочитанного ноль, но всегда готова налить воды на любую тему.
Вы серьезно? В оригинальном сериале самой дорогой деталью были силиконовые уши Спока.
ИИ приемлемо решает задачи, которые обычно скидывают на джунов, но безопаснее к нему относится, как к автокомплиту на стероидах.
Проблема в полном непонимании вами эстетики киберпанка. Киберпанк, в плане визуальных кодов, тяготеет к нескольким вариантам:
Приземлённый корпоративный брутализм. Контейнер покрашенный в корпоративные цвета, с утопленными ручками и едва выдающимися рёбрами жёсткости. Маркировка, предназначенная больше для роботов, чем для людей: штрих-коды, реперные метки по углам. Воплощение утилитарного подхода бездушной корпорации.
Панк, как он есть. В прошлой жизни ящик был армейским рундуком, но три слоя граффити, и запирающее устройство сделанное из остатков сторожевого робота (кипергопота стащила его вместе с тем, что тот сторожил) надёжно маскируют некогда славную его биографию.
Эклектический метаклассицизм, за неимением лучшего термина: расслоение киберпанковского общества порождают экстремально богатую страту небожителей. Контейнер ручной работы, строгие формы сочетаются с удивительной проработкой отделки. Отсылки к барочной мебели, японскому выдержанному минимализму, римской роскоши, китайскому дворцовому выпендрёжу? Всё что угодно, если это реально выглядит дорого и без цыганского китча.
И, заметьте, я ни разу не употребил слово «сундук». Как мне кажется, с него и началось ваше падение с вершин изначальной идеи в бездну лутбоксов для роблокса.
Я, насколько могу судить, вижу, что вы как моделлер — хороший моделлер. Но заведите себе хорошего художника по концептам или серьезно качайте насмотренность и умение работать в разных стилях. Сейчас у вас руки заточены под фэнтези в худших традициях Близзард и это прям видно.
И ещё тем, что принципиально не поддерживает экспорт на консоли, потому что услуги по портированию представляет аффилированная с разработчиками движка контора.
Если вам это явно не обещали, то ваши ожидания — это ваши личные проблемы.
От модели монетизации зависит какой именно интерактивный опыт будет переживать пользователь. Проектирование «одноруких бандитов» и прочих пачинко гораздо старше гейм-дизайна и там наверняка есть свой устоявшийся словарь. Вполне вероятно, что он будет описывать взаимодействие с донатным продуктом более ёмко.
Одна из фундаментальных проблем терминологии заключается в том, что и разработчики компьютерных игр, и создатели фритуплейных игросодержащих продуктов пользуются одним словарём при диаметрально противоположных задачах.
Крайне дружелюбный, но друзей выбирает придирчиво.
С годами, у меня крепнет уверенность, что в улучшениях, наступивших после «у нас была система на Х, мы переписали её на Y» основная заслуга не в «на Y», а в «переписали».
О последнем, собственно, писал ещё Голуб в своём руководстве по стрельбе в колено, но кто ж так просто даст переписать всё с Х на Х, но с учётом опыта?
Я достаточно знаю английский, чтобы читать в оригинале и иметь возможность оценить разницу в доступном диапазоне.
Процент не нуждающегося в переводе разный. Опять таки, если мы равняемся на литературу карликовых государств, то я вопросов больше не имею. Если мы всё ещё рассматриваем русскую литературу пропорционально масштабу языка — то равняться в этом смысле надо явно не на Лихтенштейн.
Я в соседней ветке привёл пример с фантастикой. Если брать современный мировой рынок литературы, то для русскоязычного читателя сегодня доступно приблизительно ничего, а в обозначенном промежутке «уже не Донцова — ещё не Хэмингуэй» — и того меньше.
Проблема, местами, кроется в дуализме «ширпотреб/боллитра». Когда в промежутке между Донцовой и Хемингуэем у нас ничего нет.
И, в общем, это как раз и есть уникальное явление туземного рынка, обусловленное, в том числе, издательской политикой 90-х.
В этом плане у нас есть принципиальнейшая разница. Дальше будет про фантастику, поскольку мне этот жанр ближе, но и в остальных, готов поспорить, ситуация аналогичная.
Переводят мало, с огромной задержкой и, зачастую, отвратительно. Собственно, благодаря издевательски убогим переводам книг Чарльза Стросса, я сделал над собой усилие и начал читать в оригинале.
И, внезапно, открыл для себя, что всю жизнь я провёл в луже, в которую время от времени плескало водой из океана.
Из тех же «новых странных» полностью перевели только Мьевиля. Писатели вроде Чайковски и Вандермеера для русскоязычной публики практически неизвестны. А тот же Вандермеер, заметим, вполне себе экранизирован.
Из этого получается петля отрицательной обратной связи — мало сильных примеров для подражания, мало стимулов для роста, хуже качество отечественных авторов, меньше читателей и узкая ниша становится ещё более узкой.
В нише сидят все. Но у нас в этой нише ещё и нечего читать.
Собственно, это и закопало индустрию к середине десятых. При этом, их не то, чтобы не стало к 15-му года. Их не было изначально.
Но в 90-е Россия въехала читающей страной, голодной до печатного слова. И жрали с голодухи всё.
Условный Лукьяненко — как средний по больнице локомотив жанра — в любой другой ситуации так и закончил бы на деконструкции Крапивина.
Издатели, как типичный бизнес 90-х, жили без особой рефлексии и долгосрочного планирования. В итоге, они успешно извели интеллектуального читателя, как основу кормовой базы, а народ попроще нашёл развлечения соответствующие своим (в том числе, воспитанным книжным бизнесом) интересам.
Ну и на этом всё. Читать стало некому и нечего. Эта индустрия умерла, несите следующую.
А тут идеи «учить» и нет. Это просто аттракцион, имитирующий обучение, как и все остальные «школы» и «академии» такого плана.