Кто изобрел двойную бухгалтерию?

Применяемая в бухгалтерии, в том числе в современной бухгалтерии, двойная запись – одна из старейших информационных технологий. Между тем, кто ее изобрел, совершенно не известно. У меня на этот счет собственная гипотеза. Она обнародована несколько лет назад, но тираж книги незначителен – не думаю, что хотя бы десяток хабравчан с ней ознакомились. Остальным разве не любопытно?

Чтобы придать посту должную интригу, сообщу, что к изобретению двойной бухгалтерии приложила руку поросль молодых и талантливых древнеримских айтишников. Изображение одного из них, за ноутбуком допотопной модели, прилагается.



Ладно, про древнеримского программиста я пошутил. Какой же он древнеримский, когда древнегреческий? Однако про двойную бухгалтерию – никаких шуток. От нее столько людей плачут горючими слезами, что шутить язык не поворачивается.

Для тех счастливчиков, которые от двойной бухгалтерии далеки, объясняю ситуацию.

Основателем двойной бухгалтерии считается Лука Пачоли, опубликовавший в 1494 г. первый бухгалтерский труд под названием «Трактат о счетах и записях». Монах-математик ни дня не проработал бухгалтером и имел к бухгалтерии весьма отдаленной отношение, что очень заметно по трактату, читать который попросту скучно, как скучно читать большинство современных бухгалтерских учебников. Одно это указывает, что Пачоли был не автором методики, а элементарным компилятором (что в те времена не считалось зазорным).

Большинство историков учета склоняется к мнению, что действительный изобретатель остался неизвестным: так, какой-нибудь средневековый купец или все купеческое семейство, десятилетия или даже века хранившее технологию в секрете от конкурентов. Или даже не средневековое семейство, а более древнее – древнеримское, к примеру.

Скажу сразу, что также склоняюсь к древнеримскому варианту. Однако тут надо понимать, в чем основная сложность. Сложность не в том, чтобы добыть какие-то письменные доказательства изобретения двойной записи – таких, вероятно, не сохранилось, – а в том, чтобы понять, для каких целей была изобретена двойная запись.

Назначение двойной записи – в истории ее изобретения самое загадочное!

Сама по себе двойная запись – довольно цельная и плотно сбитая технология. Она обладает набором известных преимуществ и набором не менее известных недостатков, но то, что двойная запись является технологией, отрицать невозможно.

Но – всякая технология для чего-то предназначена, а двойная запись словно ни для чего не предназначена: технология сама по себе, словно инопланетная. Представьте свалившийся с неба прибор: провода, датчики, клеммы и разъемы какие-то, и даже более-менее ясно, как работает… а предназначение в целом фиг разребешь. Вот и с двойной записью та же история.

Устройство ее довольно хитрое, но если в двух словах, выглядит так. Имеются две неравные величины: А (актив) и П (пассив). Если из А вычесть П, получится разница, само собой разумеется. Назовем разницу К (капиталом).

Берем формулу (т.н. балансовое уравнение):
А – П = К
Переносим П в правую часть, получаем:
А = К + П
Только посмотрите, как круто вышло!

Теперь, если мы начнем регистрировать величины А и П (в чем заключается цель бухгалтерии), но вместе с ними начнем также регистрировать (не вычислять, как напрашивается, а именно регистрировать!) разницу между ними К (капитал), то образуется двойная запись с ее дебетом и кредитом и общей для них суммой проводки. Дебет-кредит, совмещенные в одной бухгалтерской проводке, – это добавление к равным величинам равных величин, то же с вычитанием. Что получится в таком случае? Одинаковые величины и получатся, что еще может получиться?!

Нехитрая такая арифметика за первый класс, но зачем она – эта самая бухгалтерская балансировка – была придумана и внедрена в практику, вот в чем вопрос?

Объясняют по-разному, но каждый раз неубедительно: то ли для проверки бухгалтерских книг, то ли для подсчета капитала, то ли в связи в появлением акционерных компаний. Причины, с моей точки зрения, все неубедительные. В России о двойной записи узнали в конце XVIII в., еще полвека двойной записи потребовалось для внедрения в практику, однако и до той поры русские вели бухгалтерию: издавались нормативные акты, заполнялись ведомости, пересчитывалось имущество. Бухгалтерия была, а двойной записи, представьте, не было!

Вот я и выдвинул собственную гипотезу, объясняющую, на кой ляд потребовалось вместе с А (активами) и П (пассивами) регистрировать также К (капитал).

По моей версии, двойная запись была изобретена в Древнем Риме, в связи с проведением цензов (тут я не оригинален).

Ценз – перепись населения, проводившаяся раз в 5 лет. Сам ценз проходил следующим образом. Каждый юридически самостоятельный гражданин под клятвой сообщал сведения о себе: полное имя, место рождения, имя отца или (для вольноотпущенных рабов) бывшего хозяина, возраст и подлежащую обложению налогом собственность. На основании собственности, которой владел римлянин, ему присваивался тот или иной цензовый разряд, а в целом – определялись его права и привилегии.

Ну и замечательно, но при чем здесь двойная бухгалтерия? А вот при чем.

В справочниках написано, что ответственными за проведение в Древнем Риме цензов являлись цензоры, избиравшиеся из числа консуляров (бывших консулов). Цензоры имели право сократить число гражданских прав, которыми пользовался римлянин по результатам ценза, даже вывести сенатора из состава сената имели право. При этом, как утверждают справочники, в расчет принимались не только чисто политические и административные соображения, но и личная жизнь каждого гражданина, то есть цензоры брали на себя функцию блюстителей нравственности.

Ну и как вам чиновник с подобными широченными полномочиями, представили? Мне не удалось установить, имели ли право цензоры умалять римлян в гражданских правах только во время проведения цензов или между ними, то есть на постоянной основе, но сильно подозреваю, что имели. Иначе каким образом государственные мужи могли наблюдать за нравственностью сограждан, если цензы проходили раз в пять лет? Статус чиновника с такими содержательными функциями, как у цензора, должен был поддерживаться постоянно, поэтому полномочия цензора обязаны были включать текущую ревизию цензовых списков.

Обоснованное предположение? Мне кажется, обоснованное.

Тогда сообразите, каким образом цензоры могли ревизовать списки римских граждан в перерывах между цензами. Суть ревизии, при любых ее национальных особенностях и юридических оформлениях, могла сводиться к одному: к римскому гражданину заявлялся цензор, с целью проверки его имущественного состояния – не забудем, что ревизия цензовых списков римских граждан предполагала в первую очередь проверку имущественного состояния, а потом остальное. По результатам имущественной проверки и сопутствующих ей наблюдений цензор определял: является ли поведение данного римского гражданина нравственным? не следует ли умалить данного римлянина в правах? достоин ли он принадлежать к известной социальной прослойке?

Если я прав, становится понятным тот кнут, которым древних римлян заставляли вести домашний письменный учет: цензоры.

Приходим к выводу, что каждый законопослушный римлянин, из страха перед посещением цензора, вел учет домашнего имущества. Это еще не объясняет изобретение двойной записи, но приближает к ней, особенно если выяснить, какой письменный учет могли вести древние римляне во времена проведения цензов.

Главное даже не какой, главное – на каком носителе.

В Древнем Риме, если верить современным справочникам, использовались следующие носители информации: папирус, деревянные дощечки, пергамент, кора дерева, глиняные черепки, штукатурка. На котором же из информационных носителей почтенные отцы римских семейств вели домашний учет и каким непостижимым образом используемый носитель связан с изобретением двойной записи?

Каким же носителем пользовались древние римляне для письменного учета домашнего имущества?

Кору дерева, глиняные черепки и штукатурку отметаем сразу: это просто сложно представить.

Предполагаю, что папирус не использовался римлянами для выполнения учетных записей по той причине, что был дороговат все-таки. На протяжении древнего периода папирус являлся основным писчим материалом для стран Средиземноморья, но только при выполнении некоторых видов писчих работ: допустим, литературные тексты на папирусных свитках записывались и юридические договоры составлялись, а ежедневные хозяйственные записи – нет, в целях экономии. Иначе хозяйственные папирусы сохранились бы в массовых количествах, но их не сохранилось: значит, попросту не было.

Тогда пергаментные кодексы, который в качестве информационного носителя куда более долговечней и привлекательней папирусных свитков? Тоже навряд ли. Пергамент был дороже папируса – кожа крупного рогатого скота все-таки! – поэтому его применение в домашнем учете выглядит еще менее вероятным. Во-вторых, применение пергамента не проходит по хронологии.

Для уяснения последовательности событий я составил следующую хронологию. Прикиньте сами, что и когда, если верить официальным справочным данным, происходило.

3 тыс. до н.э. – первые сохранившиеся папирусы;
578-534 гг. до н.э. – учреждение цензов, первоначально имущественных;
середина 5 в. до н.э. – значение цензов сильно возросло;
443 г. до н.э. – введена должность цензора;
312 г. до н.э. – проведение первого денежного ценза;
ок. 180 г. до н.э. – начало производства пергамента;
середина 1 в. до н.э. – должность цензора ликвидирована;
74 г. н.э. – отмена цензов;
1 в. н.э. – достоверно засвидетельствовано существование кодексов;
2 в. н.э. – изобретение бумаги;
4-5 вв. н.э. – свиток начал вытесняться кодексом;
8 в. н.э. – проникновение бумаги в Европу.
11 в. н.э. – прекращение использования папируса в качестве писчего материала.

Пергамент начал производиться через сто с лишним лет после проведения первого денежного ценза и за два с половиной века до их отмены. Пока производство пергамента было налажено, что вряд ли произошло быстро, цензы начали приходить в упадок… а принимая во внимание дороговизну пергамента… и то, что пергаментные кодексы появились при отмене цензов… Очень сомнительно, чтобы жившие во времена цензов древние римляне пользовались для ведения домашнего учета пергаментом.

Если историки не врут, и домашний учет в Древнем Риме, осуществляемый во времена цензов, все-таки был письменным, остается предположить, что велся он на диптихах – складывающихся из двух частей письменных дощечках, покрытых слоем воска: письмо на них могло быть нацарапано грифелем, а затем стерто. (Рисунок на древнегреческой вазе изображает не ноутбук, а письменный прибор диптих… как вы догадались, конечно).

Сколько требовалось диптихов для записи имущества одной семьи? Давайте сообразим. Если допустить, что на одном диптихе могло быть записано не более сорока строк (двадцать на одной доске и двадцать на другой – а что, думаете, больше умещалось? это по навощенной-то поверхности острой палочкой?), а общее количество записей составляло, положим, тысячу (хозяйственная утварь, домашние животные, рабы и т.п.), получается двадцать пять диптихов… размером с ноутбук. Как вам понравится ведение компактного домашнего учета, не самой большой семьи, на двадцати пяти ноутбуках?

В пользу предположения, что домашний учет велся на диптихах, говорит дружное упоминание историками особой счетной комнаты (tablinum) для хранения домашних учетных документов. Термин tablinum – «архив» является этимологически родственным tabula – «доска, плита, таблица», и tabella – «дощечка, планка». Так какие информационные носители хранились древними римлянами в tablinum-ах? Неужто папирусы или пергаменты?

И самое важное.

При проведении ценза римлянин присягал о величине (общем стоимостном остатке), но не об имущественных оборотах. Из определения цензов в справочниках никак не следует, что древнеримское законодательство обязывало вести граждан приходо-расходный учет… и где доказательства того, что древние римляне его действительно вели, как это безосновательно предполагается большинством историков?

Разница между приходо-расходным учетом и учетом сальдо (остатков), надеюсь, ясна: в первом случае записывается, сколько имущества из хозяйства выбыло и сколько поступило (приход-расход), а во втором случае регистрируются только наличные имущественные остатки на текущую дату. Для сальдового учета возможность добавлять поверх старых записей новые было весьма полезно и желательно. Для ежедневного чернового учета нужно было что-то недорогое и нерасходуемое, а простая навощенная доска была, без сомнения, доступным и распространенным материалом, и ее не требовалось выбрасывать при обновлении записи.

Тут-то все и сходится в одну плотную логическую точку: сам довольно непривычный для сегодняшнего дня факт ведения домашнего учета; сальдовый учет, который римляне имели возможность осуществлять на доступных им носителях; множественность потребных для учета информационных носителей; цензоры, имевшие право под предлогом цензовой проверки вторгаться в римское жилище; и служащая предметом нашего рассмотрения двойная запись.

Как вы думаете, стал бы высокий чиновник, заявившийся в римский дом для ревизии имущественного состояния, пересчитывать учетные показатели, запечатленные на десятках, а возможно, и сотнях диптихов? Нникакой нормальный чиновник, в том числе древнеримский, на такое с его точки зрение издевательство не согласился бы. Как вы вообще представляете себе диалог между цензором и подвергшимся цензовой проверке римлянином?

«Здравствуйте, я цензор, мне нужна общая стоимость вашего имущества».
«Двадцать мин».
«Чем можете подтвердить?»
«А вон у меня в tablinum-ме девяносто диптихов валяется. Хотите – пересчитывайте».

Нет, цензор потребовал бы первоначально ознакомиться с общей цифрой текущего имущественного состояния, чтобы затем, при сомнениях в достоверности учетных данных, приступить к детальной проверке. Ждать, пока ревизуемый хозяин семейства суммирует тысячу и более цифр, цензор тоже не согласился бы, возжелав, чтобы итоговый показатель ему предъявили немедленно.

Откуда подвергшемуся цензовой проверке римлянину было, по первому требованию цензора, взять требуемый показатель? Понятно, что показатель должен был быть подсчитан заранее, то есть находиться в вычисленном состоянии постоянно, на случай нежданного визита.

В принципе, исполнить цензорское требование довольно просто, нужно всего лишь вместе с остатками по каждой имущественной позиции иметь подсчитанную итоговую сумму. Если цензор удовлетворится итоговой суммой, тем лучше, а не удовлетвориться – пускай лично осуществляет арифметическую проверку по имеющимся диптихам. Потребовать от проверяемого большего, сами понимаете, невозможно.

Я предполагаю, что римлянин, осуществлявший домашний учет, вместе с остатками своего имущества на текущую дату записывал на диптихе итоговую сумму – ту самую, в которой он присягал во время ценза. При изменении имущественного состоянии римлянин затирал устаревшую запись и вносил новую, но вместе с тем – на случай визита цензора – держал отдельный диптих с итоговой суммой своего имущества.

Ничего невыполнимого, правда? Цензор требует общую сумму, а глава семейства вежливо отвечает:

«Пожалуйста, вот она у меня на итоговом диптихе значится».

Не поняли? Давайте еще раз.

Римлянину, регистрировавшему изменения имущественных остатков на диптихах, было непрактично заново пересчитывать однажды вычисленный итог, поэтому римлянин мог действовать и наверняка действовал другим способом: не пересчитывал общий итог по показателям, записанным на нескольких (десятках или сотнях) диптихов, а вносил равноценные изменения лишь в изменившиеся показатели, в том числе в общий итог, тем самым существенно упрощая себе арифметические расчеты. Попросту говоря, римлянин выполнял бухгалтерскую проводку! Так, по моему мнению, и возникла двойная запись, с ее учетом наряду с реальными объектами (А – активами, и П – пассивами) общего стоимостного итога (К – капитала) и вытекающими из двойной записи методологическими последствиями, еще не вполне очевидными, но уже узнаваемыми.
Когда цензор заявлялся в римский дом, хозяин предъявлял ему в качестве документального свидетельства своего имущественного положения складированные в tablinum диптихи: сначала тот, на котором был записан итоговый результат, а при необходимости более тщательной проверки остальные диптихи, на которых фигурировали остатки по каждому виду имущества.

Диалог между хозяином семейства и цензором выглядел уже другим, нежели представленным ранее, образом:

«Здравствуйте, я цензор, мне нужна общая стоимость вашего имущества».
«Двадцать тысяч сестерциев».
«Предъявите итог».
«Вот, пожалуйста, мой итоговый диптих. Убедитесь сами, что в нем записано: двадцать тысяч сестерциев, копеечка в копеечку».
«Цифра вызывает у меня сомнения. В частности, сомневаюсь, что ваши данные по быкам соответствуют действительности».
«О великий Юпитер, какая незаслуженная обида! Прошу вас, уважаемый цензор, пройти в мой семейный tablinum. Сейчас я найду диптих, в котором записываются быки… вот он, этот диптих… Пожалуйста, убедитесь сами: у меня имеется четыре быка».
«Ну и где они?»
«В поле, дорогой цензор, конечно же, в поле… Но при малейшем сомнении с вашей стороны я могу пригнать их в стойло. Это займет пару часов, не более».
«Не нужно, я вам верю».

Учет собственного капитала в Древнем Риме случился не потому, что кто-то очень башковитый ни с того ни с сего придумал особо передовую методологию. Нет – будь двойная методология изобретена в иных условиях, она не имела бы на массовое распространение ни малейшего шанса! Изобретение двойной записи произошло по той причине, что простому римскому обывателю было удобно записывать собственный капитал в качестве самостоятельного объекта, наряду с реальным имуществом, на навощенную дощечку – ни по чему больше.

Это сердцевина моих рассуждений – то самое, чего не объясняет ни один из историков, придерживающихся гипотезы зарождения двойной записи в Древнем Риме, или в феодальной Италии, или любой другой гипотезы. Ну хорошо, двойная запись зародилась, а почему именно там? и почему именно она? Да потому – отвечаю я, – что именно в Древнем Риме сложились уникальные политико-экономические условия: домашняя бухгалтерия, сальдовый учет и угроза внезапной проверки общего имущественного итога, что сделало методологически выгодной регистрацию собственного капитала в качестве самостоятельного объекта.

Что произошло с двойной записью дальше?

Римляне начали использовать папирусные и пергаментные кодексы книг. Позднее в Европу проникла бумага – информационный носитель, широко используемый по сию пору, – что позволило субъектам учета вести полноценный приходо-расходный учет. При приходо-расходном учете необходимость в учете капитала в качестве самостоятельного объекта отпала, поэтому двойная запись должна была утерять для римлян всякую актуальность… тем не менее К (капитал) продолжал, в качестве самостоятельного объекта, учитываться!

Почему так произошло? Историческая загадка.

Казус сохранения учета собственного капитала в условиях приходо-расходного учета можно объяснить только устоявшейся традицией, привычкой по совершении хозяйственной операции править данные на двух диптихах, но никак не на одном. Если взамен убывшего поступал другой объект, исправлению подлежали записи об этих двух объектах; если же операция было некомпенсируемой, невзаимообразной, подлежал исправлению также итог – диптих с данными о капитале. Привычка править при одной операции сразу несколько объектов настолько въелась в плоть и кровь римлян, что они не смогли отказаться от нее в новых условиях.

Цензы отменили, и римский учет домашнего имущества канул в небытие. Однако он сохранился у купцов и менял (аргентариев и трапедзитов), для которых учетное дело оставалось делом совершенно необходимым и естественным. Появление новых информационных носителей изменило учетные технологии, раздвинуло границы, но приученные за несколько веков торговцы сохранили ненужный уже, оставшийся от таблично-сальдового учета методологический прием в качестве безвредного и необременительного (на тот момент) атавизма. Тут, в конце XV в., на авансцену истории вышел Лука Пачоли, догадавшийся поместить методику купеческих записей в математический трактат, тем обессмертивший свое имя.

Такая вот гипотеза о происхождении двойной бухгалтерской записи – не более фантастическая, чем другие, и столь же непроверяемая.

Я ко всем ним – к своей гипотезе и к другим гипотезам тоже, – отношусь не слишком серьезно и вообще руководствуюсь в данном вопросе мнением, которое Николай Васильевич Гоголь высказал в «Мертвых душах»:

«Сперва ученый… начинает робко, умеренно, начинает самым смиренным запросом: не оттуда ли? не из того ли угла получила имя такая-то страна? или: не принадлежит ли этот документ к другому, позднейшему времени? или: не нужно ли под этим народом разуметь вот какой народ? Цитирует немедленно тех и других древних писателей и чуть только видит какой-нибудь намек или, просто, показалось ему намеком, уж он получает рысь и бодрится, разговаривает с древними писателями запросто, задает им запросы и сам даже отвечает на них, позабывая вовсе о том, что начал робким предположением; ему уже кажется, что он это видит, что это ясно – и рассуждение заключено словами: так это вот как было, так вот какой народ нужно разуметь, так вот с какой точки нужно смотреть на предмет! Потом во всеуслышанье с кафедры, – и новооткрытая истина пошла гулять по свету, набирая себе последователей и поклонников».