Кто из нас ни разу не ел лапшу быстрого приготовления? Пожалуй, таких людей в наши дни практически не существует. Конечно, реноме у неё несколько неоднозначное, да и возможное влияние на здоровье вызывает сомнения — но бывает, что в завале и аврале без неё никак. Ну, и ныне почти в любом магазине можно увидеть широкий ассортимент вкусов и вариантов, в том числе давно не относящихся к категории «бич-пакетов» ни по качеству, ни по цене. Лапша быстрого приготовления, созданная в Японии в 1958 году на основе отнюдь не японского блюда, к началу XXI века окончательно покорила мир — и теперь японцы считают её главным национальным изобретением ХХ столетия, более важным, чем компьютерные дискеты, аудиоплееры, аниме и караоке. А виновен в этом человек необычной и непростой судьбы: Андо Момофуку. Он же — Го Пекхок.

Итак, Call of Cthulhu: Dark Corners of the Earth вышла в 2006 году, провалилась в продажах, отпугнула геймдев от Лавкрафта на десяток лет — и всё равно умудрилась стать культовой. На протяжении конца нулевых и первой половины десятых годов новые тайтлы по мифам Ктулху изредка выходили, но редко, как правило, неудачно и незаметно. Однако середины 2010-х что-то изменилось: количество и качество игр по лавкрафтиане стало расти, а вместе с ними и интерес аудитории. Отчасти это стало следствием инди-революции в геймдеве: некоторые из игр представляли собой смелые эксперименты небольших студий. Но куда более интересным феноменом стало то, что теперь в играх по мотивам Лавкрафта всё чаще предлагают не противостоять космическим порождениям древних бездн, а, наоборот, играть за тех, кто у самого Лавкрафта и в произведениях по его мотивам всегда считался антагонистами и злодеями. Ну или по крайней мере относительно мирно с означенными порождениями сосуществовать и взаимодействовать. Проследим, как игры про борьбу с лавкрафтианскими ужасами понемногу перешли к играм за эти самые ужасы.

Первая половина 90-х годов была временем активного создания игр по мотивам мифов Ктулху, однако к концу десятилетия, в марте 2006 года, на ПК вышла игра, которую до сих пор можно назвать самой известной из созданных по творчеству Лавкрафта. Call of Cthulhu: Dark Corners of the Earth была сложной, местами богомерзко забагованой — но она осталась в истории и лавкрафтианы, и геймдева, и особенно геймдева по лавкрафтиане как важная и яркая веха. А также примером того, насколько крутую штуку может сделать команда охваченных мечтой энтузиастов — и насколько бедовым может получиться результат, если энтузиазма оказывается больше, чем возможностей, времени и ресурсов.

Игры по Лавкрафту начались на заре геймдева как такового — и поначалу представляли собой текстовые квесты, позволявшие игроку погрузиться в сеттинг иномирного ужаса и самостоятельно влиять на ход сюжета. По мере развития технологий они становились всё разнообразнее, от хитов и первооткрывателей жанра до легкомысленных, но порой весьма брутальных японских аркад. К середине 90-х годов лавкрафтиана окрепла — и хвосты с щупальцами Ктулху и компании начали обнаруживаться в самых разных играх, включая и те, про которые сразу не подумаешь.

Говард Филлипс Лавкрафт — трагический пример автора, который умер в безвестности, но спустя десятки лет был переоткрыт и оказал колоссальное влияние на мировую культуру. Его мрачные и странные миры, наполненные безумием и ужасом непознаваемого, с каждым десятилетием привлекают всё больше людей — в том числе к созданию компьютерных игр по мотивам его произведений. Настоящий прорыв в этом смысле произошёл на рубеже десятых и двадцатых годов, аккурат к столетнему юбилею начала творческого пути затворника из Провиденса: с 2017 года и поныне каждый год выходит по несколько тайтлов разных жанров и качества. Однако первая компьютерная игра по мирам Лавкрафта появилась в далёком уже 1979 году. Попробуем бегло проследить непростой путь, который прошли игры по мифам Ктулху за прошедшие с тех пор 45 лет, коснувшись как хитов, так и почти забытых экспериментов!

В самом начале 1990-х годов в Москве вышла книга о компьютерах, которая обрела огромную популярность среди детей «младшего школьного возраста» и не только. Как свидетельствуют многочисленные комментарии в сети к публикациям с её упоминаниями — её помнят и любят очень многие из тех, чьё детство пришлось на это время. Более того, немалое число из помнящих именно её страницы стали тем источником интереса и вдохновения, которые привели их к IT-специальностям. Книга называлась «Энциклопедия профессора Фортрана». Изначально она представляла собой научно-популярное приложение к сказке «А я был в компьютерном городе», но значительно превзошла её в популярности и вышла в качестве отдельного издания. С этого момента прошло уже почти 35 лет, но профессор Фортран и сотоварищи по-прежнему узнаваемы, любимы и используются для создания мемов разной степени упоротости. Давайте же вспомним оба текста, историю их создания, а также авторов и художников!

Тезис о том, что мы живём в мире наступившего киберпанка, стал обыденным ещё в 2010-е годы. Ныне соцсетями и цифровыми сервисами пользуются деревенские старушки, роботизированные фермы оставляют безработными африканцев, война стала невозможной без дронов, а искусственный интеллект из фантастики превратился в обыденность. Теперь мы живём в эпоху не просто киберпанка, а развитого киберпанка. И всё же то, что нас окружает — совсем не тот киберпанк, который описывали отец жанра Уильям Гибсон и его многочисленные продолжатели, что американские, что японские. Как не раз бывало в истории, реальность будущего оказалась не такой, какой представлялась фантастам, прогнозистам и визионерам. В чём классический киберпанк ошибался, в чём оказался прав, и почему даже из наших бурных времён он выглядит заметно более мрачным, нежели реальность? Попробуем разобраться.

20 октября 2024 года в Германии ушёл из жизни Stiver, он же Капитан — создатель «Флибусты», крупнейшей пиратской онлайн-библиотеки на русском языке. Перед смертью он сообщил, что оплатил сервера ещё на несколько недель — и, хотя позже он сделал апдейт про «всё поддерживается, работаем в стабильном режиме», перспективы существования оригинальной «Флибусты» ныне туманны. Кто-то выражает ему последний респект за открытый доступ к полутора терабайтам текстов и более чем 630 тысячам наименований, а кто-то искренне плюёт вслед и называет одним из крупнейших воров интеллектуальной собственности в истории России. Ну а мы вспомним, как появились на свет электронные библиотеки как таковые и «Флибуста» в частности, и как скандалы и споры сопровождают всё их существование.

Итак, в середине 90-х годов в одной точке в лондонском офисе ВМС Interactive сошлись две идеи: несостоявшийся гангстер из богемной семьи Сэм Хаузер искал свежие идеи игр для молодёжи и попутно грезил о возможности творить беспредел хотя бы на экране, а гик из шотландского городка Дейв Джонс из DMA написал и предложил игру-песочницу Race ‘n’ Chase: про большой живой город с кучей транспорта и пешеходов. Поначалу натерпевшийся от гопоты Джонс подразумевал игру за полисмена и нахлобучивание преступников, строго соблюдая при этом ПДД и законы — но по мере взаимодействия с ВМС и Хаузером родилась идея перевернуть всё с ног на голову и учинять бардак за криминальный элемент. Именно с первого билда Race ‘n’ Chase, где коп-протагонист был заменён на гангстера, и началась разработка первой игры в серии GTA: Grand Theft Auto 1997 года.

С 2000-х годов мир компьютерных игр трудно представить себе без серии Grand Theft Auto. Томми Версетти, Нико Белич, Карл CJ Джонсон и их коллеги по опасному бизнесу навеки в сердцах десятков миллионов игроков — хотя их образ жизни в игровой вселенной бесконечно далёк от идеалов законопослушности, общественной морали и правопорядка.

Какую игру типичный миллениал вспомнит при упоминании понятия файтинг? С очень большой вероятностью это будет Mortal Kombat одной из первых частей. Сейчас они — классика, предмет ностальгии и одна из характерных примет эпохи 90-х годов. На момент выхода они были революцией в жанре, суперхитом 1992 года, мечтой подростков — и заодно одной из самых скандальных серий игр, которую «обеспокоенная общественность» яростно требовала запретить, как и последовавший годом спустя Doom. До MK файтинги существовали в большом количестве, их обожали миллионы игроков — но выход «морталкомбата» мгновенно превратил предшественников в глазах поклонников жанра во что-то «ванильное и детсадовское».

Брутальные фаталити и фатальные бруталити, кровища, головы на кольях и скелеты на стенах, персонажи один мрачнее другого — такого в файтингах до этого не было. Аудитории очень понравилось, их родителям не очень, и проект, затевавшийся с формулировкой «только никаких продолжений», живёт и развивается по сей день. Ну а мы разберёмся, как всё начиналось и почему Mortal Kombat получился именно таким, каким мы его знаем и любим.

Итак, продолжим наш обзор работы Роба Бразертона «Недоверчивые умы. Чем нас привлекают теории заговоров» и разберёмся: какие именно когнитивные и перцепционные механизмы делают для нас настолько привлекательными идеи о том, что «всё это неспроста»? Автор книги утверждает, что само устройство нашего сознания, выработанного миллионами лет биологической эволюции и многими тысячами лет сложной социальной жизни, нет-нет да и подводит нас к конспирологическим идеям. Даже тех, кто плохо переваривает классические и явно абсурдные теории заговоров — вроде злоумышлений рептилоидов с Нибиру против нашей родной плоской земли. Если верить Бразертону, а работу он провёл действительно обширную, как с академическими источниками, так и буквально в поле с конспирологами, склонность к объяснению происходящего заговорами буквально неотъемлема от коренных механизмов нашего мышления — и некоторое количество имеющихся в инфополе безумных теорий заговора буквально являет собой неизбежную побочку того, что мы выжили и развились как разумный вид.

Ктулху свидетель: я не люблю конспирологию и конспирологов, хоть и обожаю их изучать и о них писать. Так уж сложилось, в силу личного опыта как взаимодействия с ними, так и работы в ряде своеобразных организаций. Нет лучшего аргумента в пользу того, что успешный долговременный заговор невозможен, чем долгое и активное наблюдение изнутри за работой управленческих структур, органов власти и силовиков. Нет, попытаться организовать такой заговор можно, это делалось и делается поныне с завидной регулярностью — но результаты обычно оказываются совершенно незапланированными.

Всё работает совсем не так, как мыслилось на старте, все путают карты друг другу и сознательно, и случайно, делают ошибочные выводы на основании неполных и неверных данных, и спустя несколько тактов всё начинает напоминать «пожар в дурке во время наводнения». «Ни один военный план не выдерживает столкновения с противником», — как писал мудрый фон Мольтке. Теория хаоса, бессердечная ты зараза. Ну а когда что-то как-то случается, потому что никогда ещё не бывало, чтобы не было вообще никак — кто-то делает загадочный вид и намекает, что это всё он, и давайте нам ещё бюджетов, а кто-то тушит диван и жалуется на то, что коварные рептилоиды опять обставили наивных теплокровных бедолаг. Однако давеча моя уверенность в том, что конспироложество — в лучшем случае бред сивого мерина в лунную ночь, а в худшем и вовсе прямая и явная угроза обществу, была поколеблена работой одного (буквально) британского учёного. Итак, «Недоверчивые умы» Роба Бразертона: аргументы в пользу того, что склонностью к конспирологии мы буквально обязаны самому тому факту, что… разумны?

Первые фантазии рубежа 40-х и 50-х о том, каким будет мир после ядерной войны, выглядели довольно схематичными и даже легкомысленными. В одних случаях, как в «Марсианских хрониках» Брэдбери, все «просто умерли» на заднем плане повествования. В других, как в ранних американских кинофильмах, пост-ядерное будущее представлялось то ли героической стройкой капитализма, то ли полуантичным пеплумом с белокурыми героями и опереточными садо-мазо-рейдерами, а победа коммунистов описывалась как что-то куда худшее, чем обмен атомными ударами. Однако к концу 50-х годов, по мере роста ядерных арсеналов, накопления знаний и осознания масштабов возможной катастрофы, интонации стали меняться в более мрачную сторону.

Все части цикла статей о постапокалиптике:

• Первая: концы света от прото-Ноя до Жюля Верна
• Вторая: катастрофы космического масштаба
• Третья: фантазии о ядерном армагеддоне
• Четвёртая ← Вы здесь

Глобальный сбой Windows 19 июля 2024 года вошёл в историю как наиболее масштабный синхронный сбой «винды» в истории. 8,5 миллиона компьютеров по всему миру показывали синий экран смерти и уходили в бесконечные перезагрузки — и значительная часть их использовалась не обычными юзерами, а крупными компаниями. Тысячи авиарейсов были отменены в твиттере, десятки тысяч пассажиров с тихими матами зависли в аэропортах по всему миру, застопорились банковские операции, и даже больницы были вынуждены прервать приём пациентов и проведение процедур. Местами даже вырубилось электричество, ибо сбой затронул и оборудование электросетей. Ну а интернеты традиционно отреагировали саркастичными мемами про BSOD и вылеты Windows, ненадолго вернув нас во времена развитого двачизма-башоргизма и 2007-й год. Некоторые даже упоминали подзабытое ныне понятие «вендекапец», некогда бывшее боевым кличем идейных противников «винды». Ну а мы попробуем вспомнить, за что айтишники девяностых и нулевых считали хорошим тоном хейтить Windows — и почему для этого были веские основания.

В середине июля 2024 года по сети разлетелась новость: инфоагентство Bloomberg на примере «киберсвадьбы» 52-летнего рабочего рассказало о японском приложении Loverse, предлагающем одиноким и не очень японцам партнёра-бота на основе генеративного ИИ для общения и отношений. Все, кто мало-мальски интересовался темой, знают: во-первых, у японцев проблема десятков миллионов одиноких людей, включая хиккикомори, стоит острее, чем в других развитых странах. И появление таких приложений вполне естественно. Во-вторых, имитирующие партнёров чат-боты, в том числе на базе LLM-нейронок — совсем не сенсация, даже если не вспоминать о классике в лице Sims. Более того, уже были отмечены случаи (роскомндазор) чрезмерно увлёкшихся непредсказуемым виртуальным партнёром бедолаг. Так в чём же, собственно, новость? А также, насколько велик потенциальный рынок подобных приложений, предлагающих вместо Тиндера бесплотных, но гарантировано отвечающих взаимностью ИИ-партнёров? И что они несут нам в случае широкого распространения — хотя бы эрзац-спасение одиноких душ, или же ровно противоположное?

Олды помнят один из наиболее мемных атрибутов Microsoft Office с 1997 до 2003 года: виртуального помощника-скрепку с глазами, он же Clippy или Скрепыш (ничего общего со скрепами!). Те, кто имеют дело со шрифтами хоть немного больше обычного набора текста в Word и Excel, обычно хотя бы краем уха слышали о том, что Comic Sans считается многими самым отвратительным шрифтом в истории, использовать который не иронично — особая степень кринжа. Куда меньше наших современников помнят, что и Скрепыш, и Comic Sans являются наследием одного из самых эпических провалов в истории компании Microsoft и истории разработки интерфейсов в принципе. Вспомним же, как и почему провалился проект, казавшийся на старте интересным и многообещающим, и был ли этот провал случайным или закономерным?

При всей современной «клиповой культуре», стриминговых видео и графических мемах интернет — прежде всего текстовая среда. А где есть текст, там всегда есть шрифт. Какие-то, как Times New Roman, знают и используют практически все. Какие-то, как используемый для интерфейсов Windows Segoe, мы видим очень часто, но обычно не знаем их названий. Некоторые даже вызывают массу эмоций, как мемно ненавидимый Comic Sans. Но в сети и за монитором мы видим тексты, набранные теми или иными шрифтами, почти всегда. Как возникли самые популярные и мемные гарнитуры шрифтов, и почему именно они вошли в топ самых используемых в электронных текстах?

Человеческие умы с древности занимала перспектива гибели цивилизации и всего известного мира. Нельзя сказать, что эти образы были уж совсем беспочвенными: миф о всемирном потопе, похоже, был вдохновлён катастрофическим наводнением в Месопотамии около 2900 года до нашей эры. Да и мегавзрыв вулкана Санторин в середине II тысячелетия до нашей эры явно оставил у современников неизгладимые впечатления, отразившиеся в том числе в легендах, мифах и религиозных текстах. С XIX века о конце света стала фантазировать уже светская литература, в основном имевшая отношение к романтизму, пессимизму, иррациональному и декадансу. Увы, мясорубка первой мировой показала, насколько тонка и зыбка цивилизация, ещё недавно казавшаяся неколебимой и скучной, что отразилось в мрачных текстах о конце света от Уэллса до Лавкрафта. А затем была Вторая мировая война, финальными аккордами которой стали ядерные взрывы в Аламогордо, Хиросиме и Нагасаки. С этого момента конец света из мрачной фантазии или религиозной концепции превратился в более чем реальную перспективу — что породило целый жанр постапокалиптики.

До Первой мировой войны образы гибели привычного мира были либо религиозными, либо являлись частью культуры романтизма и декаданса, противостоявших мейнстриму. Однако к началу ХХ века образованные круги всё более явно и отчётливо мечтали о некой фундаментальной революции, которая сметёт слишком стабильный и скучный мир — примерно как это было в Рунете рубежа нулевых и десятых годов. Мечты имеют вредное обыкновение сбываться. Первая мировая война стала для нашей цивилизации грандиозным потрясением, старый мир рухнул в крови и ужасе — и это оказалось совсем не так весело и увлекательно, как казалось в тихие годы belle epoque. В то же время, колоссальные потрясения реального мира не могли не возбудить ещё более радикальные творческие фантазии о конце света.