Главный вычислительный центр (ГВЦ) Госплана Совета министров СССР был учрежден в ноябре 1959 года и просуществовал до 1991 года, когда трансформировался в Центр экономической конъюнктуры и прогнозирования при Минэкономики РФ, а потом, после еще нескольких метаморфозов, стал Аналитическим центром при Правительстве РФ. Иными словами, организацией, целью которой было моделирование экономики и управление ей в масштабах страны. Таким он был только в Советском Союзе. А потом на 33 году своей жизни поменял свою ориентацию с планирующей на анализирующую. При этом рабочий алгоритм управления советской плановой экономикой так и не был им создан.
Почему? На этот вопрос есть масса ответов, которые легко делятся на три категории. Суть первой — человеческий фактор: от волюнтаризма высшей власти, которая искренне считала, что управление экономикой — это ее и только ее прерогатива, до мелкого карьеризма и крупного пофигизма на уровне бухгалтерского сбора и верификации данных для расчетов.
Вторая причина — исходная нежизнеспособность плановой макроэкономики в таких масштабах. Споры по этому поводу начались еще XIX веке, когда ощутимыми стали кризисы перепроизводства и массовая безработица рыночной экономики, а в интересующий нас период времени (в 1950–60-е гг.) вылились в публичную дискуссию теоретика экономического либерализма и свободного рынка Фридриха фон Хайека (будущего лауреата Нобелевской премии по экономике 1974 года) и ведущего авторитета в области эконометрики Оскара Ланге, за которой следило все просвещенное экономическое сообщество. Первый предоставлял самому рынку функции автоматической обработки информации на основе ценовых сигналов. Второй резонно возражал: «Так в чем проблема? Давайте введем одновременные уравнения (определяющих взаимозависимость экономических переменных — Ред.) в ЭВМ и получим решение менее чем за секунду».
И наконец, третья причина: советские кибернетики 1960-х годов стремились осуществить прорыв в массовом масштабе, создав современную вычислительную инфраструктуру для быстрого выполнения миллионов вычислений, необходимых Госплану, но их попытка провалилась из‑за плачевного состояния советской IT‑индустрии, которая, отставая от американской, пропустила революцию в области ПК и не разработала свой эффективный аналог сети Интернет.
Тут в общем‑то возразить нечего, так все и было. Кибернетика как область прикладной математики, которая занималась теорией управления и IT‑технологиями, у нас почти сразу попала в разряд «буржуазной лженауки» и носила это клеймо почти пять лет, и далее ее явно не баловали, а использовали исключительно по мере необходимости. Но вот вопрос. Что бы было, если бы кибернетику в целом и ту ее область, которая уже в 1950-е годы в Америке называлась Economic Informatics, а в ФРГ Wirtschaftsinformatik, то есть экономическая, хозяйственная информатика, у нас холили и лелеяли без меры и никакого отставания в IT‑технологиях у нас бы не было?
В 1960-е годы была создана «большая тройка» метеоцентров: Национальный центр атмосферных исследований США в Боулдере, штат Колорадо, московский Гидрометеоцентр и Бюро метеорологи в Мельбурне. Их задачей было создать мировую модель климата, на основе которой с помощью ЭВМ можно было бы делать точные прогнозы погоды. В 1977 году в Колорадо был установлен первый в мире суперкомпьютер Cray, а в 1990-е годы все три метеоцентра, включая московский, получили «Крэи» уже нового поколения, и к началу нашего века их совместными усилиями была «реализована модель циркуляции атмосферы», с помощью которой теперь прогнозы погоды даются с вероятностью 63–68% на срок не превышающий две‑три недели. То есть подбросив монетку мы получим вероятность 50%, а тут целых 63%!
Таков предел предсказуемости состояния атмосферы. Сейчас синоптики научились более или менее точно прогнозировать погоду на пять‑шесть суток. Но выйти за предел предсказуемости теоретически невозможно. А ведь задача у синоптиков была заведомо проще, чем у экономистов, ибо в природе отсутствует субъективный фактор, учесть который даже теоретически невозможно. В экономике, будь то плановая или рыночная, он всегда присутствовал и присутствует, и планировать в ней в масштабах огромной страны пока, к сожалению, можно лишь с неопределенной вероятностью.
Таковы выводы экономистов на сегодня, то есть постфактум. Но в 1950–60 гг. все выглядело в куда более радужных тонах, а грандиозность задачи не пугала, а напротив подзадоривала советских кибернетиков из Госплана, тем более что это был момент «советского величия», как его называют сейчас западные историки и экономисты.
Начался он с запуска спутника в 1957 году, продолжился в 1961-м, когда Юрий Гагарин первым полетел в космос. Внезапно страна, которой пугали западного обывателя, превратилась «в пусть немного хмурое, но передовое и весьма современное место, где была и культура, и технологии, и всякие там лаборатории и небоскребы. Она делала те же самые вещи, что и Запад, но грозила, что будет делать их лучше. Американские колледжи волновались из‑за того, что они не способны выпускать инженеров в таких же массовых количествах, как СССР. Страницы европейских и американских газет заполнили статьи, авторы которых в припадке самокритики и самобичевания спрашивали себя, как свободное общество может противостоять железной стратегической целеустремленности Советского Союза. Помощник президента Кеннеди Артур Шлезингер направил в Белый дом служебную записку, в которой выразил тревогу в связи с „тотальной советской приверженностью кибернетике“. Казалось, что где‑то вырастает иная, альтернативная версия современной жизни, с которой надо считаться, у которой надо учиться».
Пусть это было преувеличением и непомерными ожиданиями, но это был достаточно громкий сигнал со стороны Советов о настоящей уверенности в себе, о подлинном ощущении успеха у советских кибернетиков, который тогда услышали не только в Белом доме. Потом все это изрядно подзабыли, и вспомнили только в наше время, после мирового кризиса 2008 года. Как ехидно заметил Пол Кругман, Нобелевский лауреат по экономике 2008 года и член «Группы тридцати», своего рода закрытого клуба ведущих финансистов и экономистов из разных стран: «Темпы роста СССР в 50–60-е годы вызывали такие же боязливо‑завистливые комментарии, какие появляются сегодня по поводу развития Китая и Индии».
После начала мирового кризиса 2008 года в Англии вышла книга в жанре «фэнтези» Фрэнсиса Спаффорда «Красное изобилие» (Red Plenty, 2010), скоренько переведенная на десяток европейских языков, в том числе русский. Книга толстая, почти 500 страниц, кому не лень, может ее почитать. Вымышленные персонажи там соседствуют Леонидом Витальевичем Канторовичем, изобретателем уравнений линейного программирования, Сергеем Алексеевичем Лебедевым, дизайнером первых советских ЭВМ, академиком Василием Сергеевичем Немчиновым, создателем первой в стране лаборатории экономико‑математических исследований в АН СССР, первым секретарем ЦК КПСС Никитой Хрущевым. Действие происходит в кремлевских коридорах, совхозах, на промышленных предприятиях, в новосибирском сибирском Академгородке.
Но гораздо интереснее не то, что там написано и как написано (многое имеет мало общего с реальностью и порой для нашего читателя просто анекдотично), а сам факт выхода в свет такого сочинения и реакции на него нового поколения западных экономистов и компьютерщиков. Была даже создана интернет‑платформа для ее обсуждения (на нее тоже можно зайти и почитать комментарии). Экономисты там пишут о своевременности книги Спаффорда и «о малоизвестных и отдаленных исторических событиях вскоре после великого краха на Уолл‑стрит в 2008 году, ставшими неожиданной темой для обсуждения продолжающегося кризиса».
Айтишники же c удивлением обнаружили, что математическая модель межотраслевого баланса (input‑output model — в англоязычной литературе), теоретически разработанная двумя лауреатами Нобелевской премии по экономике — эмигрантом Василием Леонтьевым (премия 1973 года), работавшим в США, и главным героем книги «Красное изобилие» советским математиком Канторовичем (премия 1975 года) и реализованная на практике в ГВЦ Госплана в 1960-е годы (за что большой коллектив IT‑инженеров ГВЦ был удостоен в 1968 году Госпремии СССР), «является интеллектуальной основой алгоритма Google PageRank», запатентованного Ларри Пейджем и Сергеем Брином на Google LLC в 2001 году с приоритетом от 1 сентября 1998 г.
То, что в патентной заявке Ларри Пейджа в 28 процитированных патентах нет ни одного авторского свидетельства инженеров из ГВЦ Госплана, объяснить еще можно. Но ни в одной из 20 ссылок на непатентное цитирование там нет ни одного упоминания работ Нобелевских лауреатах Леонтьева и Канторовича. Кстати, в 2010 году была еще одна попытка обратить внимание на корни алгоритма Google PageRank не в фэнтезийном, а в ином жанре — в журнале MIT Technology Review за 17 февраля 2010 года. Но там прозвучал лишь мягкий упрек в умолчании работ prof. Leontief, мол, «влияние PageRank было таково, что легко было забыть, что этот подход был не совсем новым». Про аналогичный «софт» для ЭВМ ГВЦ Госплана в Массачусетском технологическом институте тоже не вспомнили, а скорее просто не знали.
Такова «фэнтезийная» история компьютеризации советской плановой экономики. Реальная история несколько иная. Первая ЭВМ «Урал» появилась в Госплане СССР только спустя сорок лет после его учреждения декретом Совнаркома 22 февраля 1921 года при Совете труда и обороны РСФСР. Госпланом СССР он стал в июле 1923 года. С 1925 года Госплан начал формировать годовые планы развития народного хозяйства страны, а с 1928 года — пятилетние планы и контролировать их соблюдение. К концу НЭПа в нем насчитывалось уже 300 сотрудников, а еще через два года по всему СССР была создана целая сеть подчиняющихся Госплану планирующих организаций. Ему было предоставлено право привлекать для своей работы специалистов Академии наук СССР и академий союзных республик, научно‑исследовательских и проектных институтов, конструкторских и других организаций и учреждений. Постановления Госплана были обязательны для исполнения всеми министерствами, ведомствами и другими организациями.
Понятно, что при составлении годовых и пятилетних планов («контрольных цифр») в Госплане их рассчитывали не на счетах с костяшками, точнее не только и столько на них. Были и арифмометры, и электромеханические счетно‑аналитические машины (табуляторы с перфокартами), которые за очень приличные суммы (золотом) закупались за границей. Для централизованной поставки вычислительной техники к концу НЭПа, в январе 1926 г. при Наркомате рабоче‑крестьянской инспекции СССР был организован Государственный института техники управления (ИТУ), который имел прямой выход на советское торгпредство в Берлине, и организовывал во второй половине 1920-х годов выставки‑продажи канцелярского оборудования и техники «научной организации труда. В 1931 году ИТУ был реорганизован и занялся „изучением качественного состава работников госаппарата“, а экспонаты его выставок, касающиеся „механизация учета и вычислительных работ“, были переданы Госплану.
И тогда же Москве на базе Бюро точной механики 1-го МГУ, занимавшегося ремонтом пишущих машин, счетных и кассовых аппаратов, создается Первый Государственный завод счётных и счётно‑аналитических машин (САМ), где начинается выпуск отечественной вычислительной техники того времени: арифмометров «Феликс» и электромеханических счетно‑аналитических машин — табуляторов с перфораторами и контрольниками. Инженерно‑изобретательский задел для этого у отечественных инженеров уже был с конца 1920-х годов, правда, пока на основе обратного инжиниринга, как сейчас говорят, или, говоря попросту, адаптации зарубежных табуляторов к нашим нуждам.
Вот только два примера. Авторское свидетельство Соколова К. П и Степанова В. В на «Машину для подсчета статистических данных» (в современной базе советских изобретений оно числится как автоское свидетельство SU24 172). Заявка на изобретение была подана 17 ноября 1928 года, а авторское свидетельство выдано 30 ноября 1931 года. Касалось их изобретение «машин для подсчета статистических данных при помощи перфорированных карточек, пропускаемых между контактной доской, соединенной со штепсельной доской для счетчиков, и подвижной гребенкой с контактными штифтами», то есть табулятора Холлерита, точнее его современного электромеханического варианта. Именно такие закупались Советским Союзом за границей.
А вот авторское свидетельство SU22 990 1930 года В.П. Михайлика на изобретение «Тормозного приспособления к головке табуляторной машины системы Поуэрса». В нем прямо сказано, что речь идет об усовершенствовании табулятора Пауэрса (современная транскрипция фамилии изобретателя Джеймса Леграна Пауэрса, основателя американской компании Powers Accounting Machine Company и, к слову сказать, уроженца города Одессы и выпускника тамошнего коммерческого училища) и дается ссылка на его патент на «Машину для просекания дыр», которую «изобретатель иностранец Д. Поуэрс» 31 декабря 1925 года запатентовал в СССР. Вообще‑то у Пауэрса было 9 патентов США на разные вариации и усовершенствования перфоратора, и один из них постановлением ЦИК и СНК о патентах и изобретениях был признан действительным в СССР с 31 декабря 1925 года сроком на 5 лет. Его‑то и взял за основу для своих усовершенствований инженер Михайлик.
В 1932 году на заводе САМ начали выпускать счетно‑аналитические машины серии «Т» (табуляторы Т1 и Т2) и их периферию уже исходно отечественной конструкции. В 1935 году был выпущен первый советский электромеханический перфоратор, в котором пробивка отверстий осуществлялась не вручную, а с помощью пробивного электромагнита. Авторское свидетельство на изобретение «Приспособления для контроля перфорированных карточек в табуляторных машинах» (SU49 536 с приоритетом от ноября 1935 года) получил инженер А.Р. Берестов. В 1936 г. на базе этого перфоратора был сконструирован контрольник САМ с механическим принципом восприятия пробивок. А буквально месяц спустя инженер А.А. Дулгарян получает охранный документ SU49 537 (с приоритетом от декабря 1935 года) на контрольник с полуавтоматической подачей перфокарт и автоматической откладкой, где использовался более совершенный электрический принцип восприятия. Такие контрольники были крайне важны для исключения передачи в суммирующую машину чисел, не совпадающих с числами, пробитыми на перфокартах.
Первый отечественный сальдирующий табулятор (выполняющий и сложение, и вычитание) был спроектирован на заводе САМ в 1938 г. под руководством В. И. Рязанкина. Эту модель табулятора (Т-4) завод запустил в серию в 1939 году. Заявку на изобретение «Приспособления к табулятору с электромагнитным управлением для образования сальдо» инженер Рязанкин подал 22 июня 1939 года, но само авторское свидетельство он получил только в 1948 году (SU72 625). В начале 1941 года инженер Н. И. Бессонов применил в модели Т-4 электрический импульсный счетчик вместо электромеханического, что значительно упрощало конструкцию.
К сожалению, об этих инженерах‑изобретателях (кроме Рязанкина) сейчас практически ничего не известно кроме фамилий и инициалов, оставшихся в их довоенных авторских свидетельствах. Вероятно, кто‑то из них погиб на фронте, кто‑то продолжил работу в тылу, но уже по другому и более нужному на тот момент профилю. Завод САМ был перепрофилирован на производство пистолетов‑пулеметов Шпагина и Судаева и выпустил их почти два миллиона. В 1949 году на базе завода был создан НИИсчетмаш, где замом директора по науке стал Владимир Николаевич Рязанкин.
Выходит, что к концу 1930-х года Госплан был уже обеспечен самой современной вычислительной техникой докомпьютерной эпохи, и его экономисты могли строить планы и вести расчеты «контрольных цифр» первых пятилеток по предприятиям, отраслям, регионам в режиме, очень смахивающим на нынешнюю работу в Excel. Не с такой скоростью, разумеется, и с гораздо меньшими операционными возможностями по сравнению с современными компьютерными, но на вполне hi‑tech уровне того времени.
Появился тогда в советской плановой экономике и свой «софт», не требовавший компьютерных скоростей и масштабов вычислений, но от этого не менее эффективный. Его разработал в 1938 году профессор кафедры математического анализа ЛГУ Леонид Канторович в ходе решения конкретной задачи оптимизации производства восьми сортов фанерного шпона на пяти разных лущильных станках, разделывавших древесину на шпон с разной производительностью, которая, в свою очередь, зависела от типа сырья и ассортимента фанерных листов.
«Такая задача носит своеобразный характер и не поддается решению известными средствами классического математического анализа», писал потом сам Канторович. Не вникая в математические тонкости нахождения максимумов и минимумов взаимосвязанных переменных при заданных условиях, можно просто сказать, что эту задачу Канторович решил без всяких ЭВМ, причем не теоретически абстрактно, а для конкретного предприятия, где производительность труда повысилась на 5%.
«Стало ясно и то, что эта задача не случайная, изолированная, а является типичным представителем целого нового класса задач, к которым приводят вопросы нахождения наилучшего производственного плана, — вспоминал Канторович. — Поэтому‑то решение этой задачи представилось столь интересным и найденный новый метод ее эффективного решения сразу нашел разнообразные применения… Я заметил <…> что и целый ряд других проблем — рациональный раскрой, использование сельскохозяйственных земель и другие приводят к сходным математическим задачам — максимизации функции при многих ограничениях».
В 1939 году он изложил все это в брошюре «Математические методы организации и планирования производства», в 1943 году — в статье «Показатели работы предприятий нуждаются в пересмотре» (написанной по заказу Наркомата боеприпасов), а уже в компьютерную эпоху — в монографиях «Математическое оптимальное программирование в экономике» (1968), «Рациональный раскрой промышленных материалов» (1971) «Оптимальные решения в экономике» (1972), «Математика и экономика — взаимопроникновение наук» (1977).
Сейчас то, что создал Канторович в 1938 году, называется ERP‑системой, Enterprise Resource Planning — планирование ресурсов предприятия. У нас сейчас даже в уважаемых IT‑изданиях часто пишут, что ERP пришла из США, явно не имея представления о том довоенном фанерном тресте, где Канторович впервые применил ERP, и не давая себе труда глянуть, за что же он получил Нобелевскую премию по экономике в 1975 году. А получил он ее «За вклад в теорию оптимального распределения ресурсов». Свою Нобелевскую лекцию «Математика в экономике: достижения, трудности, перспективы» он так и начал: «Я хочу говорить преимущественно об оптимизационных моделях, появившихся у нас в конце 30-х годов (а затем, независимо от нас, в США), которые в известном смысле оказались наиболее подходящим средством для решения перечисленных проблем [советской плановой экономики — Ред.]».
Полезное от Онлайн Патент:
Какие выгоды можно получит от регистрации программы для ЭВМ?
Не только айтишники: какие компании могут внести свои программы в Реестр отечественного ПО?
Больше контента о сфере интеллектуальной собственности в нашем Telegram-канале
