Привет всем. У меня депрессивное-тревожное расстройство. Вот уже 12 лет. 5 полноценных эпизодов. 4 ремиссии. МКБ F41.2 — эти цифры легко запоминаются… уже на первом эпизоде.
Пусть это прозвучит странно, но я знаю, что такое ад на земле. И те, кто хоть раз проходил среднюю или тяжёлую клиническую депрессию меня поймут. И я даже могу предположить, что такое ад на самом деле, если он существует — это бесконечная боль души, тяжелейшая депрессия, и нет антидепрессантов, и нет возможности всё это прекратить, и длится это вечность.
Когда-то я спрашивал, за что мне природа и генотип наградили пограничным расстройством психики. А потом один мудрый человек подправил вопрос — не «Почему?» и даже не «За что?», а «Для чего?». Мне понадобилось несколько лет и три эпизода депрессивно-тревожного расстройства, чтобы понять его правоту.
Болезнь сделала меня лучше, чем я был до неё. Я в этом уверен. Это моя история. Пусть она послужит маяком для тех, кто потерялся в штормовом море F41.2 под тяжёлым свинцовым небом — и не знает, что делать, к кому обратиться и как жить дальше. А рядом нет хорошего специалиста психиатра.
Это мой опыт и мой дар тем, кому досталось то же самое, что и мне. Пусть этот рассказ и ряд советов вам хоть немного помогут.
Три самых главных вещи:
- Вы не одни. Нас всё больше и больше с каждым годом — уж не знаю почему. Даже учёные с трудом дают ответ на рост частоты проявления депрессии. Похоже, человечество живёт немного неправильно.
- Из нашего состояния можно выйти и зажить полноценной жизнью. И возможны ремиссии длиной в десятилетия.
- С нашим диагнозом можно стать известным человеком, родителем, писателем, разработчиком, аналитиком, даже военным специалистом. Можно быть счастливым. Если вы не сдадитесь.
Но обо всём по порядку…
Ты помнишь, как всё начиналось. Всё было впервые и вновь.
Депрессия всегда намекает, что она где-то рядом. Чаще всего со студенческих времён. Там перенапрягся, тут экзамены сдавили со всех сторон. И генетически не совсем крепкие адаптационные механизмы начинают давать трещинки.
Ещё когда я учился в университете (золотая медаль в школе, заход на красный диплом в универе) мне вдруг резко стало плохо на занятиях — перехватило горло, возникло чувство удушья, начало колотиться сердце, пульс до 150, ладони стали мокрыми, и всё стало немного нереальным, как на затёртой киноплёнке в старом кинотеатре. Я всё же досидел пару до конца, потом еле доехал домой, руки и ноги были холодными, тёк пот и бешено колотилось сердце, присутствовал характерный страх смерти. Тогда я подумал, что это был сердечный приступ, сразу же пошёл к кардиологу, но кардиограмма ничего не показала. Я был абсолютно здоров, как и положено 22-летнему парню.
И на время я обо всём этом забыл. Хотя даже если бы и понял, что это была классическая паническая атака — я бы всё равно уже ничего не смог изменить. По сути, шестерёнки нейромедиаторного механизма впервые дали сбой, исцарапали себя, наделали щербин в зубчиках и уже не работали, как прежде.
Был ещё один знаковый эпизод. Весной 2007 года я заболел вирусом с высокой температурой. Прошёл он за полторы недели. Но не без следа. Я начал задыхаться. Мне постоянно не хватало воздуха.
Кто хочет испытать, что это такое — постоянно задыхаться, поставьте таймер на смартфоне, вдохните поглубже и попробуйте не дышать хотя бы 1 минуту и 30-40 секунд. Среднестатистическому человеку вполне этого хватит, чтобы ощутить прелести состояния постоянного удушья. Я отправился к лору (а дело было на Украине, сразу отмечу этот важный момент), он посчитал, что это просто спазмы после вируса и назначил «Кетотифен». И мне лекарство помогло. Но как я уже потом понял не за счёт основного действия — а за счёт побочного седативного эффекта. И через неделю удушье прошло.
Ура? Как бы не так.
Первый эпизод: «Добро пожаловать в земной ад, паренёк»
Лето 2007 года выдалось нескучным. Мирные директора маленькой украинской фирмочки, в которой я работал два года, оказались на поверку бандитами из 90-х — и не хотели меня увольнять в принципе. Вплоть до угроз моим родным и «чёрных джыпов» под окнами. Просто потому что делать сами они ничего не хотели, а командовать любили, и многое держалось на мне. Но я всё же человек, а не раб из Древнего Рима. Я эту историю разрулил — без полиции, без вмешательства друзей и знакомых. На своих силах, упрямстве и злости.
Затем произошло радостное событие — свадьба. Которая по финансовой части тоже была на мне. Но сделаю небольшу ремарку — вас удивит, но в депрессию может закинуть не только негативный фактор, но и позитивный. А иначе как объяснить послеродовую депрессию — мама радуется, ребёнок орёт от попадания во враждебную среду, пролактин, окситоцин, дофамин хлещут из всех клеток. А в итоге молодая мама влетает на полном ходу в послеродовую депрессию, вместо того, чтобы летать на крыльях. Оказывается, очень хорошо — это тоже плохо. Точно так же влетают в депрессию те, кто по дурости могут принять амфетамин, ЛСД или иные психоактивные вещества — истощение нейромедиаторов. И понеслась белой тройкой большая депрессивная триада: гипотимия, брадифрения, гипобулия.
Гипотимия — стойкое снижение настроения, которое сопровождается уменьшением интенсивности эмоциональной, психической и, иногда, моторной (двигательной) активности. Наблюдается при циклотимии и пограничных состояниях. Является одним из признаков депрессивного синдрома. Гипотимия характерна при астении, а также встречается при хронической шизофрении.
Брадифрения — замедленное протекание психических процессов (мышления, речи, эмоциональных реакций).
Гипобулия\ангедония — состояние психики, характеризующееся снижением желаний и побуждений к деятельности.
В короткий период времени у меня оказалось и много хорошего, и немалого плохого. А мои адаптационные механизмы помахали мне рукой и улетели на Бали. Узнал я об этом сам на море.
В один день солнечного чудесного отпуска в Крыму я решил поплавать — и мне «повезло» попасть в «обратное» течение метрах в пятидесяти от берега. Плавать я более-менее умел. И, самое главное, я понял, что происходит — я гребу изо всех сил к берегу, а меня всё дальше уносит в море. Могу сказать точно — я не испугался. Я знал про такой феномен и поплыл вдоль берега, метров через тридцать эффект снизился и я спокойно вышел на берег. Но… что-то внутри меня уже треснуло. Подсознание — это беспокойный, эмоциональный ребёнок, который очень хорошо умеет бояться и очень плохо умеет общаться с сознанием — перепугалось не на шутку. И запустило процесс.
На следующее утро я проснулся уже другим человеком. Отсутствующий аппетит — просто проглотить кусок пищи невозможно. Постоянное удушья. Частые позывы в туалет. Холодные пальцы рук, трясущееся ноги, затуманенное зрение, испуганно колотящееся сердце от любого резкого звука, даже от звука SMS, звонка или хлопка дверью. И это состояние длилось целый день — и чуть-чуть проходило вечером.
Это один из признаков эндогенной депрессии — когда состояние улучшается к вечеру, резкое пробуждение в 3-4 часа ночи, и невыносимо тягостное утро. С рассвета преобладают катехоламины — и норадреналин, и кортизол резвятся вовсю, дофамин задавлен, мотивации никакой. А вечером приходит черед доброго серотонина, когда можно почувствовать себя хотя бы как-то человеком.
Поход к крымским врачам, которые во время визита попивали красненькое, закончилось советом «орошать» горло. И всё. Я добавочно добавил антгистаминные препараты, предположив, что удушье из-за аллергии. Не знаю, как я выдержал остаток отпуска, не показывая жене, что до обморока мне пара шагов и ещё чуть-чуть. Даже плавал. Но когда возвращался домой, смотрел только вперёд, как солдат после боя. И надеялся добраться до родного большого города, где есть врачи, а не крымские «оросители».
Наивный. Врачи большого города не сказали ничего нового. Просто гоняли от одного к другому, назначали анализы — кровь, биохимия крови, УЗИ щитовидки, флюорография, аллергические пробы, спирограмма, УЗИ сердца.
Здоров. Здоров. Здоров.
И задыхался каждый день, каждый час. С трудом поднимался на горку, как 70-летний старик. Не мог спать ночами. Не мог есть. Стремительно терял вес и силы. Познакомился с таким чудесным явлением, как иппохондрия. Лучше Джерома К. Джерома это состояние ещё никто не описал:
«Я уже позабыл, в какой недуг я погрузился раньше всего,-- знаю только, что это был какой-то ужасный бич рода человеческого,-- и не успел я добраться до середины перечня «ранних симптомов», как стало очевидно, что эта болезнь гнездится во мне.
Несколько минут я сидел, как громом пораженный; потом, с безразличием отчаяния, принялся переворачивать страницы дальше. Я добрался до холеры, прочел о ее признаках и установил, что у меня холера, что она мучает меня уже несколько месяцев, а я об этом и не подозревал. Мне стало любопытно: чем я еще болен? Я перешел к пляске святого Витта и выяснил, как и следовало ожидать, что ею я тоже страдаю; тут я заинтересовался этим медицинским феноменом и решил разобраться в нем досконально. Я начал прямо по алфавиту. Прочитал об анемии и убедился, что она у меня есть и что обострение должно наступить недели через две. Брайтовой болезнью, как я с облегчением установил, я страдал лишь в легкой форме, и, будь у меня она одна, я мог бы надеяться прожить еще несколько лет. Воспаление легких оказалось у меня с серьезными осложнениями, а грудная жаба была, судя по всему, врожденной. Так я добросовестно перебрал все буквы алфавита, и единственная болезнь, которой я у себя не обнаружил, была родильная горячка.»
Мне даже удалось полежать в пульмонологическом отделении городской больницы с подозрением на воспаление лёгких — ночные хрипы неизлечимых больных с жидкостью в плевральной полости и лёгочной недостаточностью, ночные скрипы каталок с теми, кто ушёл навсегда, постоянный кашель со всех палат день и ночь, незабываемая атмосфера. Эуфилин с коргликоном давали временное облегчение — но опять же за счёт побочных эффектов, а не прямого действия. Никто не знал, что со мной, и я сам не знал. Я вполне спокойно приготовился умирать. Просто потому что устал изображать перед родными, что я бодр, весел и «всегда готов, как пионер». Я спокойно принял, что пришло моё время.
Я не знаю, почему оно так было. Но в 2007 году ни один украинский врач второго по величине города Украины даже не заподозрил, что проблема не в соматике, а в психосоматике — и не направил к доброму доктору психиатру. А я продолжал задыхаться. И как самурай привыкать к тому, что каждый день может стать последним — и потому жить надо соответствующе, ничего не оставляя на потом, ничего не планируя больше, чем на три дня.
В какой-то момент я так свыкся с мыслью о смерти, что стал принимать её спокойно и легко. И в этом момент произошло глубинное изменение моей личности. Мне больше не было страшно. Страх весь выгорел. Мне было очень плохо, у меня не было сил, я задыхался, но я смотрел под капельницей на солнечные лучи и улыбался.
Из больницы я вышел ровно в том же состоянии, что и зашёл. И дома — а библиотека у нас большая — от скуки взял Большую Советскую Медицинскую Энциклопедию в классической зелёной обложке. Решил, что спасение утопающих, это дело рук самих утопающих. И терять уже особо нечего. Украинская медицина продемонстрировала свой уровень профессионализма.
На статье «невроз» я наткнулся на коротких абзац, что в нормальном состоянии человек не может слушать, как бьётся его сердце. У нас в организме постоянно что-то трётся, скрипит, булькает, стучит, но мы этого не слышим — этот шум отсекается сознанием. И только во время невроза он пробивается к нам. Только во время невроза ночью, засыпая, ты слышишь, как стучит и рвётся в груди твоё сердце. И тогда я пошёл в больницу, где работала моя жена, зашёл к заведующей неврологического отделения. И впервые за три месяца удушья, бессонницы, страха, бесчисленных и бессмысленных анализов мне поставили диагноз.
Депрессивно-тревожное расстройство. По МКБ-10 F41.2. Если бы не моё врождённое упрямство и постоянное желание разобраться в сути вещей, я бы не знаю, что было.
Но я нашёл специалиста, и врач выписал мне верное лекарство. Антидепрессант класса СИОЗС (селективные ингибитор обратного захвата серотонина). «Пароксетин», дженерик «Паксила» (действующее вещество пароксетин). До сих пор он считается наиболее эффективным для лечения средней депрессии, разве что я недавно слышал ещё хорошие отзывы об атипичном антидепрессанте, серотониновом модуляторе и стимуляторе «Бринтелликсе» (действующее вещества вортиоксетин). При этом я совсем не помню довольно серьёзные побочки в первые недели приёма препарата — всегда происходит ухудшение симптомов, когда идёт накопление препарата и организм подстраивается под него. Видимо, мне и так было достаточно плохо.
На пятые сутки я посмотрел в зеркало и увидел, что мои зрачки стали во всю радужку — признак накопления серотонина в синаптической щели между нейронами. Препарат начал действовать. Впереди был долгий путь — я научился отделять депрессивные мысли от адекватных, научился чётко чувствовать свой организм и знать, когда на меня давит психосоматика и подсознание просто пытается меня запугать. Так как я задыхался, то я постоянно проверял функциональный объём лёгких. Засекал на секундомере смартфона время и задерживал дыхание. Так я постепенно дошёл до 4 минут. И в любой момент мог проверить — снизился мой объём лёгких и функциональность альвеол — я тогда по отголоскам ипохондрии боялся идиопатического фиброзирующего альвеолита, неизлечимого заболевания, которое может давать схожие симптомы, но соматические. Это сейчас звучит смешно, но тогда я был исследователем самого себя. Строгим и уже спокойным. И изучал болезнь, привыкал к ней, узнавал малейшие её отголоски. Я надеялся, чтобы больше никогда с ней не встречусь.
Я ошибся.
Второй эпизод. И новый страх
Я пропил курс антидепрессантов, снизил дозировку и спокойно сошёл с препарата. Никакого синдрома отмены, которого так боятся посетители форумов панических атак и депрессии, не было и в помине.
Мне даже нравилось состояние под пароксетином — он убирал тревогу, я меньше сомневался, стремительней действовал, больше работал, проще заводил знакомства, вовсю «гусарствовал» с прекрасной половиной рода человеческого. Вы даже представить себя не можете, насколько легко и свободно действует человек, когда у него нет тревоги в принципе, когда нет этого постоянно тормоза при общении и действиях. Когда перестаёшь бояться, по-настоящему ощущаешь себя свободным. Мозг начинает работать совсем по-другому. И в некоторой степени действие остаётся и после отмены препарата — нейроцепочки перестроились, сознание научилось думать, генерировать идеи, общаться, рисковать, действовать без старых комплексов, страхов, тревог.
Но через полгода снова стала расти тревога, нарушился сон. Я не обращал внимания и был уверен, что ещё одного раза не будет. Постепенно я начал реагировать на посторонние резкие звуки — от звука будильника сердце выпрыгивало из груди, от звука SMS дёргались руки.
Однажды поехали обедать к моему отцу — и прямо во время обеда похолодели руки, перехватило горло. И всё началось заново. Но на этот раз подсознание пугало меня по-новому. Есть такая садистская фишка в этом заболевании — оно всегда находит свежий страх. На этот раз никакого удушья. «Всего лишь» бессонница и такое отсутствие аппетита и отрицания пищи, что я просто не мог есть.
Начали проявляться классические депрессивные мысли: что я ещё никто в 27 лет, резко снизилась самооценка, стало трудно работать с текстами, усилилось чувство вины по отношению к родным во многом неадекватно, пессимизм и отсутствие образа будущего, расстройства сна и аппетита. Да что тут рассказывать — кто хоть раз испытал, тот поймёт. А прочие скажут «Соберись, не будь тряпкой. Больше работай. Займись спортом». Вот только в депрессии средней тяжести это всё равно что обрабатывать зелёнкой отрубленную голову.
Я отправился к уже знакомому врачу. Она меня перенаправила к больничному психиатру. Его лечение я плохо понимаю до сих пор — эглонил по 100 мг три раза в день. Эглонил — атипичный нейролептик — в небольших дозах он способен выровнять и поднять настроение, так как действует на дофамин. Но он никак не влияет на депрессивно-тревожное расстройство. Через три недели я пришёл к психиатру и попросил парокетин, так как он помог в прошлый раз. То ли на Украине принято так шутить, то ли такой уровень украинской психиатрии, но специалист мне выписал сразу по 40 мг пароксетина в день. По сути, это терапевтическая дозировка, к которой надо медленно подниматься месяц. А он мне сразу шарах — три дня прошли как в бреду, резкое усиление симптомов причём с явным серотониновым апатическим синдромом. Когда я приполз к нему после выходных, он пошутил, что так хотел меня взбодрить.
С тех пор к врачам на Украине я больше не обращался. У меня уже хватало знаний, чтобы назначать самому себе дозировку, следить за состояниям, определять терапевтическую лечебную дозировку и оставаться на ней.
Не думаю, что в небольших городках, удалённых от европейской части России, ситуация сильно лучше, как я убедился во время пятого эпизода. Но всё по порядку.
Классическая схема подбора пароксетина в целом выглядит так: 20 мг — 3 недели, с 4 недели переход на 30 мг, побыть на них 2 недели, затем перейти на 40 мг и побыть на них уже 4 недели. Обычно этого хватает.
Личная моя «жёсткая схема», чтобы максимально быстро вернуться в рабочее состоянии и почувствовать себя человеком, а не рыбой, выброшенной на берег — это 10 мг 7 дней, затем 20 мг 7 дней, потом 40 мг после второй недели и ждать ещё дней 7-10 пока подействует. Но это пытка — предупреждаю сразу. Вопрос силы воли и терпения.
Сразу отмечу, что самолечение и самоназначение таких препаратов — это неверно и плохо. Но если вы понимаете, что нормального специалиста нет, или вы находитесь в другой стране, или вообще поблизости нет ни психиатра, ни психоневралогического диспансера, то придётся брать заботу о себе в свои руки. Потому что больше никто не поможет.
И нужно учитывать, что в первые недели лечения, особенно на 40 мг, состояние может временно ухудшиться. Сильно ухудшиться — в несколько раз. И это нормально, так не только может быть, но и должно быть. Это означает, что препарат действует. При начале терапии СИОЗС (SSRI, селективные ингибиторы обратного захвата серотонина) может возникнуть риск суицидальных мыслей, потому желательно предупредить близких и отслеживать своё состояние. Любой суицидальный импульс — это ненормально.
Если состояние при повышении дозировки становится слишком невыносимым, есть смысл «прикрыться» фенозепамом или мезопамом — бензодиазепиновыми транквизизаторами. Но не более двух-трёх недель — так как можно получить зависимость уже от них. Обычно этого срока хватает, чтобы начал действовать антидепрессант и сам снял негативные симптомы, восстановил сон и аппетит.
Длительность лечение обычно составляет от года до трёх лет. К сожалению, я ограничивался обычно периодами от полугода до девяти месяцев — потому и ремиссии были короткими.
Третий и четвёртый эпизод. Госпереворот и гражданская война
Чтобы мне нескучно жилось, вначале произошёл государственный переворот, потом началась гражданская война. Было много всего. И Крымский Референдум. И ощущение, что мы делаем исторический и, главное, свой выбор, иностранные журналисты, цветущий весенний Крым, чувство нового будущего.
До сих пор помню праздничный вечер объявления результатов Референдума на площади Нахимова в Севастополе. Сотни российских флагов, салют, торжественная атмосфера, российские артисты на сцене. И радость. Огромная радость тысяч, десятков тысяч людей, вернувшихся домой. Как будто в один день сложились тысячи праздников — такая звенящая, светлая и радостная была атмосфера.
Практически за год до госпереворота успел написать и издать фантастический роман, получил несколько литературных премий, издавался в различных журналах. Пограничное психическое расстройство нисколько не ограничило мои творческие возможности. По работе занимал высокие руководящие посты.
Мне практически нечего рассказывать о третьем и четвёртом эпизоде депрессивно-тревожного расстройства. Естественно, я никак не мог при таком темпе работы и множестве задач правильно и в нужный срок долечить заболевания для достижения длительной ремиссии. Да и психотравмирующих ситуация хватило бы на десятерых, а не только на меня одного — постоянные перелёты и разъезды, конференции и круглые столы, участие в политических шоу, сон по 4-5 часов, непрекращающаяся информационная работа. Но я уже знал болезнь, знал, что от неё ожидать, как с ней бороться, как её обманывать. Разве что каждый раз она меня выключала на 1 месяц, пока не подействует пароксетин. Я подобрал свою «жёсткую» схему подъёма дозировки препарата, чтобы быстрее возвращаться в мир людей и работы — и потому сокращал личный ад многократного усиления симптомов до 3-4 недель. К четвёртой неделе я уже обычно был на 90% в норме.
Болезнь всегда сказывается на личности. Вопрос только в том, кто кого победил — вы болезнь или болезнь вас.
У меня видоизменился страх смерти. Он всегда присутствует у людей — не боятся только клинические идиоты. Но его можно принять, как товарища, который всегда идёт рядом с тобой. И когда я работал военным журналистом в ЛНР, а затем в одном из министерств ДНР, «освободительная» украинская армия дважды обстреляла меня и моих коллег в городской мирной застройке минами — один раз стодвадцатками и ещё раз восьмидесятками, я не боялся умереть. Потому что уже сформировалось осознание, что всё происходит вовремя, даже смерть.
И нет смысла ползать по земле, а надо грамотно использовать укрытиями и помнить про 30 сантиметров разлёта осколков над поверхностью при близком взрыве. Я помню песок на зубах, камешки за шиворотом, землю в волосах, помню лёгкий шум в ушах, который не проходил ещё сутки, помню осеннюю грязь на руках. Но страха смерти не было. Помню только усталое презрение к украинским артиллеристам, что обстреляли мирный посёлок, где не было не то, что военной техники, но даже войск Корпуса. Просто так — решили «боевые» себе набить перед отпуском. Привычная ситуация на фронте.
Самое главное при прохождении депрессивного эпизода — цель. Семья, жена, дети, незавершённая работа, недописанная книга, постройка нового государства. Цель должна быть. Без неё выкарабкиваться из очередного эпизода стократ сложнее. Просто лежишь, смотришь в потолок, корчишься от внутренней душевной боли и не понимаешь, зачем идти дальше, зачем бороться. А депрессии только это и надо — чтобы ты сдался и поплыл по тихим волнам безразличия, апатии, бессилия.
Пятый, крайний эпизод. Как выкарабкиваться, когда держаться не за что
Утрата иллюзий, гибель друзей, распад семьи, разочарование в том, ради чего отдал пять лет жизни — это хороший тост на брудершафт с очередным депрессивным эпизодом.
И на этот раз цели уже не было. Ни семьи, ни работы, ни идеалов. Незачем было карабкаться, некуда было идти, никакого образа будущего даже в нормальном состоянии я сформировать не мог. Да и не хотелось ничего. Начался новый этап жизни, как всегда с нуля. Не было даже нормальный работы — без российского гражданства, что азиатский таджик, что русский таджик с Украины — разницы особой нет. Нормальной работы ты не получишь. А до получения гражданства дотянуть надо. А это ещё один камешек в гору психотравмирующих факторов. А сколько не придумывай на ходу цели и ценности в таких условиях, они всё равно помножатся на ноль.
Но был и плюс. Как же без этого? Если находишься на самом дне пропасти, любой путь ведёт наверх.
А тут ещё строгий рецептурный учёт. И просто так необходимые препараты купить я не мог. Пришлось в небольшом уральском городке знакомиться с местной психиатрией. Молодой девочке психиатру я практически продиктовал симптоматику, диагноз, схему лечения и назначение препарата. Как бы странно это ни звучало, но подготовлен я в этом был гораздо лучше, чем она.
Что я не рассчитал, так это то, что долгая ремиссия с прошлого раза накопила столько психотравмирующих факторов, и столько проблем, разочарований и предательств накопилось за два года, что пятый эпизод чуть не стал для меня последним.
Я не просто так написал столь спорную статью о суициде, которая была воспринята так неоднозначно уважаемыми читателями Хабра.
Во-первых, за год до этого повесилась дома на люстре знакомая. Молодая женщина, уставшая от работы и жизни. Оставившая несовершеннолетнюю дочь. Если бы я с этим человеком был знаком лично, я бы смог её спасти и увидел бы признаки депрессии — во взгляде, улыбке, изменении поведения и речи. Но я уже узнал обо всё этом постфактум. И потому я хорошо знаю, и по литературе, и на практике, как опасна депрессия и суицид. И насколько они близки практически любому человеку особенно в таком мегаполисе, как Москва, где людей заставляют крутиться, как белкам в мясорубке, и постоянно находиться в состоянии тревоги благодаря СМИ, нестабильной экономике и законодательству.
А во-вторых, на десятый день моей «жёсткой» схемы выхода на терапевтическую дозировку препарата, после пяти суток бессоницы и жесточайшей внутренней душевной боли, когда кажется, что болит всё, до кончиков волос, я понял, что больше не могу. Что мне незачем идти дальше. Не для кого. И я спокойно сидя на солнышке, начал перебирать, хорошо зная анатомию и фармакологию, какие способы могут максимально быстро и безболезненно это прекратить.
Через пять минут я понял, о чём я вообще думаю, и что собираюсь сделать. Подёргивающейся рукой набрал «скорую помощь» и спокойным голосом сказал, как всегда учил других и не думал, что придётся говорить самому: «Доброго дня. Я такой-то и такой-то. Нахожусь по такому адресу. У меня эпизод депрессивно-тревожного расстройства. У меня суицидальные мысли. Сильный импульс. Мне нужна помощь. Нет, до больницы дойти не смогу. Сил нет. Да, жду.»
А дальше началась трагикомедия. Это была суббота для понимания. Я понимал, что решение выйти на терапевтическую дозу без бензодиазепиновых транквилизаторов, как я обычно делал, оказалась самоуверенной ошибкой. Но выписать рецепт могла только девочка-психиатр в понедельник. А до него я бы не дотянул — это я тоже понимал ясно. Потому приходилось импровизировать.
Приехала фельдшер на скорой. Долго не могла понять, почему у меня суицидальные мысли. Таращила глаза на такие слова, как «селективный ингибитор обратного захвата серотонина», «антидепрессант», «побочные симптомы», «необходимость седации», «анксиолитики», «бензодиазепиновые транквилизаторы». Пока я не понял, что надо говорить прямо, по-военному, без сложных слов. Я сказал, что мне нужен укол феназепама, в крайнем случае диазепама. Фельдшер долго пыталась меня убедить, что мне нужен укол магнезии. Ещё бы витамин С предложила… В итоге сошлись на компромиссе — она делает два укола, и магнезии, и фенозепама.
Когда лекарство подействовало, смягчились побочки пароксетина и голова прояснилась, я начал думать дальше. Где в этой благословенной российской глубинке в субботу найти врача, который бы мог выписать рецепт.
Выяснилось, что работает один только нарколог. Спасибо дядя, на машине довёз меня туда. Где мне резко подняли настроение прямо с порога. Как только я зашёл, суровая дама-гренадёр спросила:
— Сколько дней?
— Что сколько дней? — ничего не понял я.
— Сколько дней пьёшь?
— Да я вообще не пью, — тут я возмутился.
— Значит колешься. Чем?
— Я не колюсь, не нюхаю, не глотаю. Я вообще против психоактивных веществ.
— А зачем тогда приехал? Что нужно?
Ещё десять минут ушло на то, чтобы объяснить, что со мной, что мне нужны препараты хотя бы несколько таблеток, чтобы дотянуть до понедельника и попасть на приём к психиатру. Мадам-нарколог смягчилась, оценив, что я не из её постоянной клиентуры, которую привозят с запоем или передозом раз в месяц. Выдала карбомазепин и пару таблеток фенозепама.
Дальше уже было проще. После приёма в понедельник у психиатра я получил нужные рецепты — и заблокировал негативные симптомы и медикаментозно восстановил сон. А там и пароксетин подействовал, как надо.
А сейчас, как видите, я рассказываю вам эту историю и даже мрачно улыбаюсь. Потому что психиатрия в российской глубинке, к сожалению, мало чем отличается от украинской психиатрии. Ну, разве что чуть-чуть лучше. Или мне так не повезло. Мы пока что неготовы работать с депрессией так эффективно, как американские врачи. К сожалению.
Потому я и пишу эту статью. Чтобы тем, кто оказался в подобной ситуации, не понимая, что с ним, куда идти, что делать, хоть бы примерно знал, как поступать.
Полезный совет из журнала Lancet
The Lancet — еженедельный рецензируемый медицинский журнал. Один из наиболее известных, старых и самых авторитетных общих журналов по медицине. The Lancet был основан в 1823 году Томасом Уокли, английским хирургом, назвавшим его в честь ланцета, хирургического инструмента.
В 2018 году в журнале группа исследователей опубликовали статью, представляющую собой мета-анализ исследований эффективности 21 антидепрессанта в лечении рекуррентного депрессивного расстройства. Принимая за базис по эффективности амитриптилин, учёные ранжировали в итоге антидепрессанты по соотношению "эффективность-тяжесть побочных эффектов".
В итоге агомелатин, амитриптиллин, эсциталопрам, миртазапин, пароксетин, венлафаксин и вортиоксетин были признаны наиболее эффективными для лечения средней и тяжёлой депрессии.
А для пациентов наиболее переносимыми с минимальным проявлением побочных эффектов были определены агомелатин, циталопрам, эсциталопрам, флуоксетин, сертралин и вортиоксетин. В итоге по соотношение "эффективность-вред" статистически отобрали эсциталопрам, миртазапин, пароксетин, агомелатин и сертралин.
Повторюсь. Я против самолечения. Я против самоназначения довольно серьёзных препаратов, таких как антидепрессанты. Но порой психиатрическая помощь может оказаться далеко, недоступной или того хуже неадекватной. И тогда спасти себя сможете только вы сами.
Вы можете сами проверить своё состояние с помощью тестов самодиагностики шкалы Занга и шкалы депрессии Бека.
Шкала Занга: https://psychologyjournal.ru/testirovanie/test-na-depressiyu/
Шкала депрессии Бека: https://psytests.org/clinical/bdi-run.html
Если они указывают на явные признаки депрессии, крайне рекомендую обратиться к специалисту за консультацией. Возможно, это спасёт вашу жизнь. И точно поможет не потерять месяцы и годы на восстановление.
Что мне дала депрессия...
Кроме нескольких месяцев полностью вычеркнутых из жизни и понимания, как может теоретически выглядеть ад, чтобы там люди в неограниченном количестве мучились бесконечно.
Вы знаете, например, что стыд вызывает боль — точнее наш мозг воспринимает стыд, как боль. Именно потому мы так не любим совершать действия, которые могут потенциально привести к чувству стыда.
А при депрессии чувства стыда, самоуничижения, чувство вины усиливаются стократно. И это риал-тайм шоу прокручивается внутри семь дней в неделю двадцать четыре часа в сутки. Ну, разве что становится полегче вечером, как я упоминал.
Я стал снисходителен к ошибкам других людей. Потому что я стал понимать, как это происходит, испытав на себе в десятикратном и стократном усилении. Мне стало легче прощать. Точнее вопрос прощения теперь перед мной вообще не стоит — жизнь слишком коротка, чтобы нести на себе камень обиды.
Я из обычного офисного эгоиста-эпикурейца превратился в эмпата-интроверта. И даже немного стал аскетом — мне стало нужно очень мало вещей. И стал очень хорошо чувствовать эмоции людей. И не только в разговоре, но особенно в тексте — эдакий небольшой бонус, связанный с профессиональной деформацией.
Я полностью отказался от алкоголя. Потому что антидепрессанты и алкоголь — это слишком уж непредсказуемый коктейль. Селективные ингибиторы обратного захвата серотонина убирают некоторые преграды в нашем сознании. И это здорово. Но лучше не добавлять туда ещё и алкоголь. Будут приключения — иногда весёлые, иногда не очень.
Я научился видеть проявления депрессии в других людей. Нет, не выискивать её в каждом. Не лезть с непрошенными советами и рекомендациями. Но видеть её, когда человек ещё сам не осознаёт, что с ним. Считайте, что я вижу тот самый «взгляд на две тысячи ярдов».
Я спокойно встречаю опасную для жизни ситуацию. Особенно если она касается не только меня, но и близких мне людей, или же просто мирных людей. Когда другие пройдут мимо, я остановлюсь и помогу. Пусть даже это будет ситуация «девушка и двое красавэл-братух-борцух из братского Кавказа», которую большинство москвичей стараются не заметить и быстро пробежать. Потому что смерть придёт за всеми. Я уже умер в какой-то мере во время первого эпизода. Я чуть не умер во время пятого эпизода. И потому не стоит звать эту сущность, но и трусливо бегать от неё тоже бессмысленно. Это как в анекдоте про снайпера: «Никогда не бегай от снайпера — умрёшь уставшим».
Я стал гораздо больше ценить близких людей — и каждый день проведённый с ними и друзьями. Carpe diem!
Я научился ловить счастье. На самом деле счастье, как производное нейромедиаторного обмена, скоротечно. Оно не длится очень долго. Часто всего несколько секунд. И эти мгновения я научился распознавать, ловить и ценить. Остановиться на солнечном пятачке под сенью деревьев парка и залюбоваться на шуструю белку. Кормить хлебом боевых и веселых уток. Прижать к себе кота и уткнуться носом в его упрямую лобастую голову.
Начал задумываться о вопросе «Quo vadis?». Камо грядеши? Куда я иду? В чём моя цель? Что я делаю ценного для других и для человечества? Чтобы можно было в самом финале гордо сказать шевчуковское «Это всё, что останется после меня. Это всё, что возьму я с собой». В гробу карманов нет — о чём забывают наши дорогие и любимые чиновники и депутаты.
Я начал избавляться от психотравмирующих факторов около себя. Чаще всего это люди. Раньше я боялся всех обидеть, старался быть для всех нужным и добрым, как будто пытался заслужить любовь. Сейчас я отсёк начисто все связи, которые вели к тратам внутреннего ресурса и негативному настрою. Я научился говорить «Нет» — и сразу же разворачиваться и идти дальше. Чтобы не тратить время, потому что его не так много, как многие думают. Я научился посылать людей на три буквы, хотя раньше был яростным противником мата — но иногда некоторые люди другого не понимают, наиболее токсичные, опасные для внутреннего баланса люди. Деструктивные по своей сути, действиям и жизни. Нарциссы и манипуляторы.
Я начал изучать свою болезнь и себя. Эту бесконечную вселенную проявлений самой удивительной эволюционно созданной, невероятно сложной системы — нашего мозга и нашего сознания. И с пониманием себя я начал гораздо лучше понимать, слушать и слышать других.
Именно потому я принял решение получить второе образование «Клиническая психология» в СПбГУ. Потому что я знаю врага в лицо — все его тысячи образов и ликов. Если «упростить» до философских понятий, это борьба жизни и смерти, либидо и мортидо. Депрессией по данным ВОЗ страдает каждый десятый в возрасте старше 40 лет, две трети из них женщины. Депрессии подвержены 5% детей и подростков в возрасте 10—16 лет. Общая распространённость депрессии (всех разновидностей) в юношеском возрасте составляет от 15 до 40 %. Именно на депрессию приходится наибольшая частота суицидов. Депрессия забирает слишком много сил, времени и жизней, чтобы позволять ей это свободно делать и дальше.
The Show must go on
Большое спасибо за беспокойство, дорогие читатели. Чувствую себя хорошо. Планирую так и продолжать. Надеюсь, до finita la commedia ещё далеко. Спасибо руководству компании Southbridge за доверие и помощь — они помогли мне уйти из очень токсичной и этически неприятной сферы деятельности, которая противоречила моим внутренним убеждениям и создавала для меня психотравмирующие факторы. И я рад, что я с вами, хабровчане — админы, разработчики, тестеры, продакты и проджекты. IT — хорошая сфера. Тут свои ссоры и разногласия, да, но у вас намного больше свободы, меньше предрассудков и лжи, пропаганды и политики. И это хорошо.
Тем же, кто как и я, получил в «нагрузку» от матушки природы депрессивно-тревожное расстройство, я говорю: «Нет смысла отчаиваться». Посмотрите на мой пример — я не могу сказать, что он эталон и очень успешен. Но при этом заболевании можно написать хорошую книгу и хорошие рассказы, а порой и хорошие статьи. Продолжать писать книги даже сейчас — хотя работа оставляет мало времени. Заниматься МКПС. Можно поучаствовать в исторических событиях, которые точно попадут в учебники истории. Познакомиться и пообщаться с такими удивительными, светлыми и яркими людьми, как Алексей Борисович Мозговой, Иосиф Давыдович Кобзон, Сергей Васильевич Лукьяненко, Сергей Юрьевич Глазьев, Александр Андреевич Проханов, отец Виссарион Аплиаа, Алексей «Джанго» Поддубный и многими-многими другими. Побывать во многих уголках России — от Крыма, Адлера и Абхазии, до Республики Коми, Калининграда, Питера и Уфы.
И самое главное. Помните слова героев фильма «Достучаться до небес»?
Бояться глупо.
