Если бы Дуглас Джексон родился в бурном девятнадцатом веке, он оказался бы в рядах тех, кто отправился покорять Дикий Запад.
И после схватки безобразной,
Которой кончилась борьба,
Не отличишь в толпе бессвязной
Ни чистой личности от грязной,
Ни вольнодумца от раба…
А. Жемчужников
Если бы Дуглас Джексон родился в бурном девятнадцатом веке, он оказался бы в рядах тех, кто отправился покорять Дикий Запад. Он стал бы настоящим ковбоем, таким, как их изображают голливудские фильмы.
Но он родился в благопристойном двадцатом веке и стал кардиохирургом. Профессия, весьма уважаемая. А в Штатах – уважаемая особенно. И оплачиваемая особенно.
Быть в Соединенных Штатах кардиохирургом – не просто почетно, но и доходно. Мистер Джексон мог бы себе жить-поживать, не знать горести и нужды, и по примеру тысяч своих сограждан, уйдя в старости на покой, посвятить себя путешествиям и мемуарам.
Но такой настоящий ковбой, как Дуглас Джексон, не мог сидеть дома. Он вышел за порог и отправился покорять. Нет, не Дикий Запад — тот уже был покорен до него. Мистер Джексон отправился покорять финансовые прерии электронной коммерции. Те прерии, куда мало кто отваживался заглянуть до него.
Вскоре посреди прерий уже возвышался мощный форт мистера Джексона под гордым названием e-gold, а вокруг него закипела жизнь, проложились торговые пути, открылись фактории, аборигены перешли от натурального обмена к натуральной коммерции.
А когда закипела жизнь, то и жители каменных джунглей с удивлением увидели, что оказывается у них под боком есть еще прерии, да почти неосвоенные. В прерии мигом набежали банкиры и стали строить свои форты-фактории, да только бестолку. Жители прерий уже так привыкли к форту мистера Джексона, что всех этих банковских факторий в упор не видели. Да и справедливости ради надо сказать, у мистера Джексона было дешевле, безопаснее, да безо всяких бюрократических формальностей.
Банкиры обиделись и сделали то, что всегда делают банкиры, когда обижаются: побежали жаловаться своему банковскому лобби. Банковское лобби есть у всех банкиров, во всех странах, но в Штатах оно такое большое и страшное, что его боится даже сам Старый Шут Закон и не смеет ему перечить.
Немного смущаясь и теребя в руках кольт Старый Шут Закон явился в прерию.
– Эй, мистер, сказал он Джексону, – а не покажете ли вы мне вашу лицензию на денежные операции?
– Непременно покажу, – ответил мистер Джексон, – сразу как только начну заниматься денежными операциями. У нас ведь в прерии люди дикие, денег сроду в руках не держали, да и не верят они им. In Gold We Trust, и рассчитываемся мы друг с другом только складскими расписками на Gold, а хранится тот Gold исключительно в Дубаях да в Цюрихах, так что даже если ты, Старый Шут Закон, и возьмешь мой форт штурмом, это ничего не изменит, поскольку руки у тебя коротки до того Gold дотянуться. Да и, собственно, форт мой взять – тоже коротки руки.
Огляделся Старый Шут Закон, а вокруг аборигены финансовых прерий собрались: кто с луком и стрелами, кто с мультуками, а кто просто с дрекольем. Поежился Старый Шут Закон, но виду не подал.
– Эй, Мистер, – строго спросил он, – это что за люди, у них есть паспорта или хотя бы Driver Licence? Вы их как-то идентифицируете, когда расписками на ваш Gold обмениваетесь с ними? Ох не нравятся мне их рожи, и сдается мне, что среди них немало темных элементов, которые через ваш Gold наши деньги отмывают.
– Рожи как рожи, – отвечал мистер Джексон. — Не красавцы, конечно, ну так это потому, что жизнь у нас в прериях тяжелая. Ваших паспортов тут сроду не было, а что такое Driver Licence мы и слыхом не слыхивали. А идентифицируем мы друг друга просто – по физиономии. Вон Чингачгук — Большой Змей, а вон — охотник, Кожаный Чулок. Бывает, конечно, и всякий сброд шастает, но чем занимается, что там отмывает — мне про то неведомо, перед Gold все равны. Но вот что я скажу вам, господин Закон: если тот сброд чем-то плохим занимается, то это не моя вина. Это ваша работа ловить тех, кто темные делишки проворачивает — вот и выполняйте ее. Я-то здесь причем?! Сдается мне, что вы хотите все свалить с больной головы на здоровую.
Обиделся Старый Шут Закон, но виду не подал, затаился. Сел возле форта, вроде как осаждать. Не очень далеко засел, чтобы банковское лобби видело – действует, но и не слишком близко – чтобы случайная пуля, пущенная из форта, по кумполу не засветила.
Потом наступило 11 сентября. И вместе с башнями-близнецами рухнул прежний мир.
Старый Шут Закон вновь появился перед воротами форта e-Gold, размахивая какой-то бумажкой.
– Мистер Джексон, – сказал Старый Шут Закон, – Вот видите, у меня в руках бумажка. Знаете, что это? Это «Патриотический акт». Это раньше я главенствовал, а теперь главный он, а я лишь его скромный слуга. Это раньше вы могли говорить «не ведаю, кто тут у меня шастает», а теперь не можете. Теперь, если вы понимали, что вашим Gold могут пользоваться террористы, но не приняли мер, значит вы сам террорист. Если вы понимали, что вашим Gold потенциально могут воспользоваться наркодельцы, но не приняли мер, значит вы тоже наркоделец. Если вы знали, что вашим Gold могут заплатить за детскую порнографию, но не приняли мер, значит вы сами распространитель детской порнографии. Если вы знали, что ваш Gold мог послужить для отмывки настоящих денег, но не приняли мер, значит вы сами отмываете деньги.
– А почему бы вам не обвинить меня заодно и в изнасиловании? – поинтересовался мистер Джексон.
– А вы еще и изнасиловали кого-то? – радостно встрепенулся Старый Шут Закон.
– Нет, не изнасиловал, – но ведь у меня имеется соответствующий аппарат, пригодный для этой цели, а я, зная о том, не предпринял никаких мер для его ликвидации.
Мистер Джексон хотел пошутить, но со Старым Шутом Законом шутки, как известно, плохи, он достал книжечку и записал на счет мистера Джексона еще одно правонарушение.
Будь на месте Мистера Джексона обычный среднестатистический американец, он бы тут же покаялся, развалил бы свой форт, передал бы свою клиентуру ее новому законному владельцу – банковскому лобби и отправился бы на покой, писать мемуары и путешествовать.
Но мистер Джексон не был среднестатистическим американцем, он был последним ковбоем ушедшей эпохи Дикого Запада. А потому он поправил шляпу и сказал:
– Говорите вы мудрено, мистер Закон, и вроде как складно. Но вот сердце мне подсказывает, что и я тоже прав. Не могу я бросить ребят на произвол судьбы. Что я скажу старому Натаниэлю Бампо? Как я буду смотреть в глаза Чингачгуку? Что скажет моя совесть, когда ваши банковские коршуны начнут клевать их и сдирать по семь шкур? Нет, мистер Закон, я остаюсь. А чтобы вы знали, как ваши обвинения нелепы, я готов передать вам сведения о всех подозрительный типах, которые заходили ко мне. Я тоже патриот, и, к вашему сведению, у нас в форте строжайший учет. Покопаемся, поднимем историю, вычислим гадов, если они есть на самом деле и не привиделись вам, – разбирайтесь с ними.
– Вы не поняли, мистер – грустно сказал Старый Шут Закон, – нам не нужным списки ваших подозрительных типов, нам нужны вы. И ваш форт. Он как бельмо в глазу, самизнаетеукого. И коль скоро вы не желаете удалить это бельмо самостоятельно, нам придется провести принудительную операцию по его удалению. Радикальную. Путем ампутации головы.
И началась осада, по всем правилам фортификации. Мистер Джексон сдержал обещание. Время от времени он перебрасывал через стену списки подозрительных личностей и даже устроил внутри форта всякие ловушки для подозрительных типов.
Слуги Закона списки иногда подбирали, иногда — нет. Иногда по этим спискам кого-то арестовывали, а иногда приходили к тем, кто значился в этих списках и объясняли, что Мистер Джексон их предал. Подозрительные типы обижались и присылали своих ребят на подмогу осаждающим.
До Кожаного Чулка стали доходить слухи о том, что мистер Джексон спутался с преступниками и наркоторговцами. Кожаный Чулок собрался было спросить у мистера Джексона, правда ли это, да так и не смог добраться до форта, все пути были перекрыты.
Чингачгуку показали газетную вырезку, где рассказывалось, как мистер Джексон торговал детской порнографией. И Чингачгук брезгливо отвернулся.
Мистер Джексон был полон сил и уверенности в своей правоте, но у него был враг более сильный, чем Закон – время. С каждым днем редели ряды защитников форта. С каждым днем все меньше народу могло добраться на подмогу. С каждым днем все больше прежних друзей отворачивались от мистера Джексона.
После десятилетней осады форт мистера Джексона выбросил белый флаг. Но остатки гарнизона вышли из ворот не склонив понуро головы, а гордо шагая строевым шагом, развернув знамена под дробь барабанов.
Мистер Джексон проиграл сражение. Но победа, которую одержало над ним банковское лобби, слишком уж смахивает на победу Эпирского царя. В конечном итоге, сиюминутные сражения не имеют никакого значения на фоне вечности. Имеет значение лишь сама вечность.
Америка лишилась последнего ковбоя, но его дух остался витать над покоренной прерией.
Мистер Джексон, я снимаю перед вами шляпу. И если когда-нибудь судьба сведет нас вместе, я с радостью пожму вашу руку и пропущу с вами стаканчик кентуккийского виски. И, надеюсь, что это будет происходить на свободе.
Я не знаю, что вас ждет завтра. Но я твердо знаю, что вас ждет за горизонтом. Вас ждет вечность, вы уже шагнули в нее, и ваше имя будет напечатано в будущих учебниках по экономике.
А вот имен тех, кто одержал над вами победу, я не помню уже сейчас.
Андрей Шипилов
И после схватки безобразной,
Которой кончилась борьба,
Не отличишь в толпе бессвязной
Ни чистой личности от грязной,
Ни вольнодумца от раба…
А. Жемчужников
Если бы Дуглас Джексон родился в бурном девятнадцатом веке, он оказался бы в рядах тех, кто отправился покорять Дикий Запад. Он стал бы настоящим ковбоем, таким, как их изображают голливудские фильмы.
Но он родился в благопристойном двадцатом веке и стал кардиохирургом. Профессия, весьма уважаемая. А в Штатах – уважаемая особенно. И оплачиваемая особенно.
Быть в Соединенных Штатах кардиохирургом – не просто почетно, но и доходно. Мистер Джексон мог бы себе жить-поживать, не знать горести и нужды, и по примеру тысяч своих сограждан, уйдя в старости на покой, посвятить себя путешествиям и мемуарам.
Но такой настоящий ковбой, как Дуглас Джексон, не мог сидеть дома. Он вышел за порог и отправился покорять. Нет, не Дикий Запад — тот уже был покорен до него. Мистер Джексон отправился покорять финансовые прерии электронной коммерции. Те прерии, куда мало кто отваживался заглянуть до него.
Вскоре посреди прерий уже возвышался мощный форт мистера Джексона под гордым названием e-gold, а вокруг него закипела жизнь, проложились торговые пути, открылись фактории, аборигены перешли от натурального обмена к натуральной коммерции.
А когда закипела жизнь, то и жители каменных джунглей с удивлением увидели, что оказывается у них под боком есть еще прерии, да почти неосвоенные. В прерии мигом набежали банкиры и стали строить свои форты-фактории, да только бестолку. Жители прерий уже так привыкли к форту мистера Джексона, что всех этих банковских факторий в упор не видели. Да и справедливости ради надо сказать, у мистера Джексона было дешевле, безопаснее, да безо всяких бюрократических формальностей.
Банкиры обиделись и сделали то, что всегда делают банкиры, когда обижаются: побежали жаловаться своему банковскому лобби. Банковское лобби есть у всех банкиров, во всех странах, но в Штатах оно такое большое и страшное, что его боится даже сам Старый Шут Закон и не смеет ему перечить.
Немного смущаясь и теребя в руках кольт Старый Шут Закон явился в прерию.
– Эй, мистер, сказал он Джексону, – а не покажете ли вы мне вашу лицензию на денежные операции?
– Непременно покажу, – ответил мистер Джексон, – сразу как только начну заниматься денежными операциями. У нас ведь в прерии люди дикие, денег сроду в руках не держали, да и не верят они им. In Gold We Trust, и рассчитываемся мы друг с другом только складскими расписками на Gold, а хранится тот Gold исключительно в Дубаях да в Цюрихах, так что даже если ты, Старый Шут Закон, и возьмешь мой форт штурмом, это ничего не изменит, поскольку руки у тебя коротки до того Gold дотянуться. Да и, собственно, форт мой взять – тоже коротки руки.
Огляделся Старый Шут Закон, а вокруг аборигены финансовых прерий собрались: кто с луком и стрелами, кто с мультуками, а кто просто с дрекольем. Поежился Старый Шут Закон, но виду не подал.
– Эй, Мистер, – строго спросил он, – это что за люди, у них есть паспорта или хотя бы Driver Licence? Вы их как-то идентифицируете, когда расписками на ваш Gold обмениваетесь с ними? Ох не нравятся мне их рожи, и сдается мне, что среди них немало темных элементов, которые через ваш Gold наши деньги отмывают.
– Рожи как рожи, – отвечал мистер Джексон. — Не красавцы, конечно, ну так это потому, что жизнь у нас в прериях тяжелая. Ваших паспортов тут сроду не было, а что такое Driver Licence мы и слыхом не слыхивали. А идентифицируем мы друг друга просто – по физиономии. Вон Чингачгук — Большой Змей, а вон — охотник, Кожаный Чулок. Бывает, конечно, и всякий сброд шастает, но чем занимается, что там отмывает — мне про то неведомо, перед Gold все равны. Но вот что я скажу вам, господин Закон: если тот сброд чем-то плохим занимается, то это не моя вина. Это ваша работа ловить тех, кто темные делишки проворачивает — вот и выполняйте ее. Я-то здесь причем?! Сдается мне, что вы хотите все свалить с больной головы на здоровую.
Обиделся Старый Шут Закон, но виду не подал, затаился. Сел возле форта, вроде как осаждать. Не очень далеко засел, чтобы банковское лобби видело – действует, но и не слишком близко – чтобы случайная пуля, пущенная из форта, по кумполу не засветила.
Потом наступило 11 сентября. И вместе с башнями-близнецами рухнул прежний мир.
Старый Шут Закон вновь появился перед воротами форта e-Gold, размахивая какой-то бумажкой.
– Мистер Джексон, – сказал Старый Шут Закон, – Вот видите, у меня в руках бумажка. Знаете, что это? Это «Патриотический акт». Это раньше я главенствовал, а теперь главный он, а я лишь его скромный слуга. Это раньше вы могли говорить «не ведаю, кто тут у меня шастает», а теперь не можете. Теперь, если вы понимали, что вашим Gold могут пользоваться террористы, но не приняли мер, значит вы сам террорист. Если вы понимали, что вашим Gold потенциально могут воспользоваться наркодельцы, но не приняли мер, значит вы тоже наркоделец. Если вы знали, что вашим Gold могут заплатить за детскую порнографию, но не приняли мер, значит вы сами распространитель детской порнографии. Если вы знали, что ваш Gold мог послужить для отмывки настоящих денег, но не приняли мер, значит вы сами отмываете деньги.
– А почему бы вам не обвинить меня заодно и в изнасиловании? – поинтересовался мистер Джексон.
– А вы еще и изнасиловали кого-то? – радостно встрепенулся Старый Шут Закон.
– Нет, не изнасиловал, – но ведь у меня имеется соответствующий аппарат, пригодный для этой цели, а я, зная о том, не предпринял никаких мер для его ликвидации.
Мистер Джексон хотел пошутить, но со Старым Шутом Законом шутки, как известно, плохи, он достал книжечку и записал на счет мистера Джексона еще одно правонарушение.
Будь на месте Мистера Джексона обычный среднестатистический американец, он бы тут же покаялся, развалил бы свой форт, передал бы свою клиентуру ее новому законному владельцу – банковскому лобби и отправился бы на покой, писать мемуары и путешествовать.
Но мистер Джексон не был среднестатистическим американцем, он был последним ковбоем ушедшей эпохи Дикого Запада. А потому он поправил шляпу и сказал:
– Говорите вы мудрено, мистер Закон, и вроде как складно. Но вот сердце мне подсказывает, что и я тоже прав. Не могу я бросить ребят на произвол судьбы. Что я скажу старому Натаниэлю Бампо? Как я буду смотреть в глаза Чингачгуку? Что скажет моя совесть, когда ваши банковские коршуны начнут клевать их и сдирать по семь шкур? Нет, мистер Закон, я остаюсь. А чтобы вы знали, как ваши обвинения нелепы, я готов передать вам сведения о всех подозрительный типах, которые заходили ко мне. Я тоже патриот, и, к вашему сведению, у нас в форте строжайший учет. Покопаемся, поднимем историю, вычислим гадов, если они есть на самом деле и не привиделись вам, – разбирайтесь с ними.
– Вы не поняли, мистер – грустно сказал Старый Шут Закон, – нам не нужным списки ваших подозрительных типов, нам нужны вы. И ваш форт. Он как бельмо в глазу, самизнаетеукого. И коль скоро вы не желаете удалить это бельмо самостоятельно, нам придется провести принудительную операцию по его удалению. Радикальную. Путем ампутации головы.
И началась осада, по всем правилам фортификации. Мистер Джексон сдержал обещание. Время от времени он перебрасывал через стену списки подозрительных личностей и даже устроил внутри форта всякие ловушки для подозрительных типов.
Слуги Закона списки иногда подбирали, иногда — нет. Иногда по этим спискам кого-то арестовывали, а иногда приходили к тем, кто значился в этих списках и объясняли, что Мистер Джексон их предал. Подозрительные типы обижались и присылали своих ребят на подмогу осаждающим.
До Кожаного Чулка стали доходить слухи о том, что мистер Джексон спутался с преступниками и наркоторговцами. Кожаный Чулок собрался было спросить у мистера Джексона, правда ли это, да так и не смог добраться до форта, все пути были перекрыты.
Чингачгуку показали газетную вырезку, где рассказывалось, как мистер Джексон торговал детской порнографией. И Чингачгук брезгливо отвернулся.
Мистер Джексон был полон сил и уверенности в своей правоте, но у него был враг более сильный, чем Закон – время. С каждым днем редели ряды защитников форта. С каждым днем все меньше народу могло добраться на подмогу. С каждым днем все больше прежних друзей отворачивались от мистера Джексона.
После десятилетней осады форт мистера Джексона выбросил белый флаг. Но остатки гарнизона вышли из ворот не склонив понуро головы, а гордо шагая строевым шагом, развернув знамена под дробь барабанов.
Мистер Джексон проиграл сражение. Но победа, которую одержало над ним банковское лобби, слишком уж смахивает на победу Эпирского царя. В конечном итоге, сиюминутные сражения не имеют никакого значения на фоне вечности. Имеет значение лишь сама вечность.
Америка лишилась последнего ковбоя, но его дух остался витать над покоренной прерией.
Мистер Джексон, я снимаю перед вами шляпу. И если когда-нибудь судьба сведет нас вместе, я с радостью пожму вашу руку и пропущу с вами стаканчик кентуккийского виски. И, надеюсь, что это будет происходить на свободе.
Я не знаю, что вас ждет завтра. Но я твердо знаю, что вас ждет за горизонтом. Вас ждет вечность, вы уже шагнули в нее, и ваше имя будет напечатано в будущих учебниках по экономике.
А вот имен тех, кто одержал над вами победу, я не помню уже сейчас.
Андрей Шипилов
