Какую игру типичный миллениал вспомнит при упоминании понятия файтинг? С очень большой вероятностью это будет Mortal Kombat одной из первых частей. Сейчас они — классика, предмет ностальгии и одна из характерных примет эпохи 90-х годов. На момент выхода они были революцией в жанре, суперхитом 1992 года, мечтой подростков — и заодно одной из самых скандальных серий игр, которую «обеспокоенная общественность» яростно требовала запретить, как и последовавший годом спустя Doom. До MK файтинги существовали в большом количестве, их обожали миллионы игроков — но выход «морталкомбата» мгновенно превратил предшественников в глазах поклонников жанра во что-то «ванильное и детсадовское».

Брутальные фаталити и фатальные бруталити, кровища, головы на кольях и скелеты на стенах, персонажи один мрачнее другого — такого в файтингах до этого не было. Аудитории очень понравилось, их родителям не очень, и проект, затевавшийся с формулировкой «только никаких продолжений», живёт и развивается по сей день. Ну а мы разберёмся, как всё начиналось и почему Mortal Kombat получился именно таким, каким мы его знаем и любим.

Итак, продолжим наш обзор работы Роба Бразертона «Недоверчивые умы. Чем нас привлекают теории заговоров» и разберёмся: какие именно когнитивные и перцепционные механизмы делают для нас настолько привлекательными идеи о том, что «всё это неспроста»? Автор книги утверждает, что само устройство нашего сознания, выработанного миллионами лет биологической эволюции и многими тысячами лет сложной социальной жизни, нет-нет да и подводит нас к конспирологическим идеям. Даже тех, кто плохо переваривает классические и явно абсурдные теории заговоров — вроде злоумышлений рептилоидов с Нибиру против нашей родной плоской земли. Если верить Бразертону, а работу он провёл действительно обширную, как с академическими источниками, так и буквально в поле с конспирологами, склонность к объяснению происходящего заговорами буквально неотъемлема от коренных механизмов нашего мышления — и некоторое количество имеющихся в инфополе безумных теорий заговора буквально являет собой неизбежную побочку того, что мы выжили и развились как разумный вид.

Ктулху свидетель: я не люблю конспирологию и конспирологов, хоть и обожаю их изучать и о них писать. Так уж сложилось, в силу личного опыта как взаимодействия с ними, так и работы в ряде своеобразных организаций. Нет лучшего аргумента в пользу того, что успешный долговременный заговор невозможен, чем долгое и активное наблюдение изнутри за работой управленческих структур, органов власти и силовиков. Нет, попытаться организовать такой заговор можно, это делалось и делается поныне с завидной регулярностью — но результаты обычно оказываются совершенно незапланированными.

Всё работает совсем не так, как мыслилось на старте, все путают карты друг другу и сознательно, и случайно, делают ошибочные выводы на основании неполных и неверных данных, и спустя несколько тактов всё начинает напоминать «пожар в дурке во время наводнения». «Ни один военный план не выдерживает столкновения с противником», — как писал мудрый фон Мольтке. Теория хаоса, бессердечная ты зараза. Ну а когда что-то как-то случается, потому что никогда ещё не бывало, чтобы не было вообще никак — кто-то делает загадочный вид и намекает, что это всё он, и давайте нам ещё бюджетов, а кто-то тушит диван и жалуется на то, что коварные рептилоиды опять обставили наивных теплокровных бедолаг. Однако давеча моя уверенность в том, что конспироложество — в лучшем случае бред сивого мерина в лунную ночь, а в худшем и вовсе прямая и явная угроза обществу, была поколеблена работой одного (буквально) британского учёного. Итак, «Недоверчивые умы» Роба Бразертона: аргументы в пользу того, что склонностью к конспирологии мы буквально обязаны самому тому факту, что… разумны?

Первые фантазии рубежа 40-х и 50-х о том, каким будет мир после ядерной войны, выглядели довольно схематичными и даже легкомысленными. В одних случаях, как в «Марсианских хрониках» Брэдбери, все «просто умерли» на заднем плане повествования. В других, как в ранних американских кинофильмах, пост-ядерное будущее представлялось то ли героической стройкой капитализма, то ли полуантичным пеплумом с белокурыми героями и опереточными садо-мазо-рейдерами, а победа коммунистов описывалась как что-то куда худшее, чем обмен атомными ударами. Однако к концу 50-х годов, по мере роста ядерных арсеналов, накопления знаний и осознания масштабов возможной катастрофы, интонации стали меняться в более мрачную сторону.

Все части цикла статей о постапокалиптике:

• Первая: концы света от прото-Ноя до Жюля Верна
• Вторая: катастрофы космического масштаба
• Третья: фантазии о ядерном армагеддоне
• Четвёртая ← Вы здесь

Глобальный сбой Windows 19 июля 2024 года вошёл в историю как наиболее масштабный синхронный сбой «винды» в истории. 8,5 миллиона компьютеров по всему миру показывали синий экран смерти и уходили в бесконечные перезагрузки — и значительная часть их использовалась не обычными юзерами, а крупными компаниями. Тысячи авиарейсов были отменены в твиттере, десятки тысяч пассажиров с тихими матами зависли в аэропортах по всему миру, застопорились банковские операции, и даже больницы были вынуждены прервать приём пациентов и проведение процедур. Местами даже вырубилось электричество, ибо сбой затронул и оборудование электросетей. Ну а интернеты традиционно отреагировали саркастичными мемами про BSOD и вылеты Windows, ненадолго вернув нас во времена развитого двачизма-башоргизма и 2007-й год. Некоторые даже упоминали подзабытое ныне понятие «вендекапец», некогда бывшее боевым кличем идейных противников «винды». Ну а мы попробуем вспомнить, за что айтишники девяностых и нулевых считали хорошим тоном хейтить Windows — и почему для этого были веские основания.

В середине июля 2024 года по сети разлетелась новость: инфоагентство Bloomberg на примере «киберсвадьбы» 52-летнего рабочего рассказало о японском приложении Loverse, предлагающем одиноким и не очень японцам партнёра-бота на основе генеративного ИИ для общения и отношений. Все, кто мало-мальски интересовался темой, знают: во-первых, у японцев проблема десятков миллионов одиноких людей, включая хиккикомори, стоит острее, чем в других развитых странах. И появление таких приложений вполне естественно. Во-вторых, имитирующие партнёров чат-боты, в том числе на базе LLM-нейронок — совсем не сенсация, даже если не вспоминать о классике в лице Sims. Более того, уже были отмечены случаи (роскомндазор) чрезмерно увлёкшихся непредсказуемым виртуальным партнёром бедолаг. Так в чём же, собственно, новость? А также, насколько велик потенциальный рынок подобных приложений, предлагающих вместо Тиндера бесплотных, но гарантировано отвечающих взаимностью ИИ-партнёров? И что они несут нам в случае широкого распространения — хотя бы эрзац-спасение одиноких душ, или же ровно противоположное?

Олды помнят один из наиболее мемных атрибутов Microsoft Office с 1997 до 2003 года: виртуального помощника-скрепку с глазами, он же Clippy или Скрепыш (ничего общего со скрепами!). Те, кто имеют дело со шрифтами хоть немного больше обычного набора текста в Word и Excel, обычно хотя бы краем уха слышали о том, что Comic Sans считается многими самым отвратительным шрифтом в истории, использовать который не иронично — особая степень кринжа. Куда меньше наших современников помнят, что и Скрепыш, и Comic Sans являются наследием одного из самых эпических провалов в истории компании Microsoft и истории разработки интерфейсов в принципе. Вспомним же, как и почему провалился проект, казавшийся на старте интересным и многообещающим, и был ли этот провал случайным или закономерным?

При всей современной «клиповой культуре», стриминговых видео и графических мемах интернет — прежде всего текстовая среда. А где есть текст, там всегда есть шрифт. Какие-то, как Times New Roman, знают и используют практически все. Какие-то, как используемый для интерфейсов Windows Segoe, мы видим очень часто, но обычно не знаем их названий. Некоторые даже вызывают массу эмоций, как мемно ненавидимый Comic Sans. Но в сети и за монитором мы видим тексты, набранные теми или иными шрифтами, почти всегда. Как возникли самые популярные и мемные гарнитуры шрифтов, и почему именно они вошли в топ самых используемых в электронных текстах?

Человеческие умы с древности занимала перспектива гибели цивилизации и всего известного мира. Нельзя сказать, что эти образы были уж совсем беспочвенными: миф о всемирном потопе, похоже, был вдохновлён катастрофическим наводнением в Месопотамии около 2900 года до нашей эры. Да и мегавзрыв вулкана Санторин в середине II тысячелетия до нашей эры явно оставил у современников неизгладимые впечатления, отразившиеся в том числе в легендах, мифах и религиозных текстах. С XIX века о конце света стала фантазировать уже светская литература, в основном имевшая отношение к романтизму, пессимизму, иррациональному и декадансу. Увы, мясорубка первой мировой показала, насколько тонка и зыбка цивилизация, ещё недавно казавшаяся неколебимой и скучной, что отразилось в мрачных текстах о конце света от Уэллса до Лавкрафта. А затем была Вторая мировая война, финальными аккордами которой стали ядерные взрывы в Аламогордо, Хиросиме и Нагасаки. С этого момента конец света из мрачной фантазии или религиозной концепции превратился в более чем реальную перспективу — что породило целый жанр постапокалиптики.

До Первой мировой войны образы гибели привычного мира были либо религиозными, либо являлись частью культуры романтизма и декаданса, противостоявших мейнстриму. Однако к началу ХХ века образованные круги всё более явно и отчётливо мечтали о некой фундаментальной революции, которая сметёт слишком стабильный и скучный мир — примерно как это было в Рунете рубежа нулевых и десятых годов. Мечты имеют вредное обыкновение сбываться. Первая мировая война стала для нашей цивилизации грандиозным потрясением, старый мир рухнул в крови и ужасе — и это оказалось совсем не так весело и увлекательно, как казалось в тихие годы belle epoque. В то же время, колоссальные потрясения реального мира не могли не возбудить ещё более радикальные творческие фантазии о конце света.

Люди парадоксальным — хотя, на самом деле, нет — образом любят бояться. Нас привлекает то, что нас пугает. На этом выстроена значительная часть мировой культуры в её крайне разнообразных формах. Неудивительно, что охвативший наш мир в годы Холодной войны глубокий страх перед ядерной войной породил яркие фантазии о том, как она будет выглядеть — и особенно о том, что будет после.

К началу 1970-х годов в США оформилось большое и активное сообщество игроков в настольные игры — которое в значительной степени пересекалось с любителями всё более популярного тогда жанра фэнтези. Ранние настолки происходили из военных игр, использовавшихся с XIX века для подготовки офицеров — и долгое время они изображали исключительно реальные или теоретические боевые столкновения. Идея сделать настолку в жанре фэнтези появилась у человека по имени Гэри Гайгэкс после того, как он реализовал настольную игру про средневековые бои — и решил добавить в неё фэнтезийных войск. Когда к этой концепции добавилась идея отдельных юнитов-героев и ролевого отыгрыша — на свет появилась Dungeons & Dragons. Мать всех современных ролевых игр и основа для сферического в вакууме фэнтезийного сеттинга, который во многом именно благодаря ей возник из множества разных миров, разных авторов.

Все части цикла статей о возникновении классического сеттинга игрового фэнтези:

• Первая
• Вторая
• Третья
• Четвёртая ← Вы здесь

Итак, к началу 70-х фэнтези в США успели стать массово популярным жанром литературы. Книги в жанре «магия и меч» запоем читали все — от гиков-технарей до хиппи и рок-музыкантов. Каноны фэнтези при этом быстро менялись: типовое героическое фэнтези в духе «Конана» и эпические противостояния добра со злом в стиле Толкиена быстро наскучило и читателям, и писателям — и в тропы жанра стали стремительно вноситься всё новые и новые поправки. Это сделало новый модный жанр не только более интересным для аудитории — но и куда более пригодным для того, чтобы на его основе создавать игры: сначала настольные, а затем и компьютерные.

В прошлой статье мы вспомнили, как и почему в США середины 60-х годов оформился жанр фэнтези — и почему цикл о Конане Роберта Говарда оказал на него как минимум не меньшее влияние, чем «Властелин колец» Толкиена. Именно на почве увлечения «Конанинаной» в 1965 году оформился неформальный клуб писателей с говорящим названием «Гильдия мечников и чародеев Америки» (SAGA). Его ядром стали фанаты и продолжатели Говарда Лайон Спрэг де Камп, Лин Картер и Джон Джейкс. В 1966-1967-х годах публикация «продолжений» похождений Конана от де Кампа и Картера совпала с ростом популярности трилогии Толкиена и пиком контркультурных настроений среди американской молодёжи. Именно во второй половине 60-х фэнтези из увлечения немногих гиков превратилось в массово популярный у читателей жанр, но это происходило не только стараниями издателей Толкина и продолжателей Говарда.

Фэнтези в наши дни имеет массу разных форм и поджанров. Классическое и тёмное, эпическое и ироническое, городское, славянское, китайское, и прочее всякое-разное. И всё же, когда дело касается мира компьютерных и настольных игр, при слове «фэнтези» мы первым делом представляем что-то довольно-таки определённое. Пафосные паладины с мечами, остроухие эльфы с луками, коренастые гномы с топорами и пивом, свирепые зеленокожие орки, сумрачные маги и прочие некроманты с драконами будут бегать по живописным горам и равнинам, оборонять и штурмовать крепости, искать артефакты в подземельях, призывать и запечатывать всякие сущности — и попутно прокачивать свои способности. Но откуда взялся этот классический сеттинг игрового фэнтези? Ведь напрямую он не копирует ни одно литературное произведение, фильм или некую изначальную игру, которые можно было бы назвать его однозначной первоосновой. Попробуем разобраться!

Итак, глава проекта ЦРУ MKUltra Сидни Готтлиб вернулся в США из полу-ссылки в Мюнхен и получил новый высокий пост в Лэнгли. После очередных экспериментов в Сан-Франциско и экспедиций в Мексику, которые принесли определённые успехи, в целом он всё больше разочаровывался в результатах своего некогда амбициозного проекта. Однако исследования продолжались — в том числе вполне легальные, на основе непрямых грантов от ЦРУ университетам, научным центрам и крупным клиникам. Это привело к совсем не тем результатам, на которые рассчитывали в Лэнгли: вместо контроля над чужим разумом и создания загипнотизированных суперкиллеров ЦРУ своими руками помогло запустить грандиозную (контр)культурную революцию сначала в США, а затем и по всему миру.

Все части цикла статей о Сидни Готтлибе и проекте MKUltra:

• Первая
• Вторая
• Третья
• Четвёртая
• Пятая
• Шестая
• Седьмая
• Восьмая ← Вы здесь

Итак, увлечённый экспериментами по контролю над разумом глава проекта ЦРУ MKUltra Сидни Готтлиб в своём стремлении максимально расширить опытную базу не придумал ничего лучше, чем сначала создать сеть тайных и довольно жестоких опытов над пациентами и заключёнными, а затем организовать систему легальных грантов на исследования влияния ЛСД на человеческую психику в университетах и клиниках США. Но совсем уж лютый угар у участников проекта начался тогда, когда новые площадки для секретных экспериментов были развёрнуты в Сан-Франциско, а специальные агенты ЦРУ отправились в Мексику в поисках индейских шаманов.

Все части цикла статей о Сидни Готтлибе и проекте MKUltra:

• Первая
• Вторая
• Третья
• Четвёртая
• Пятая
• Шестая
• Седьмая ← Вы здесь

В прошлой части мы рассказали, как неудачная попойка офицеров ЦРУ и военных химиков в доме у озера с подмешиванием коллегам ЛСД привела к гибели одного из лучших сотрудников проекта MKUltra Фрэнка Олсона. Тогда историю удалось замять и заставить молчать и полицию, и ФБР, и родственников погибшего. Сидни Готтлиб не только не притормозил свои опасные эксперименты, но и решил в очередной раз расширить экспериментальную базу. Тем самым он нечаянно выпустил из бутылки джинна, который поспособствует грандиозным изменениям американского общества в 1960-е годы… В чём многие увидят опасный антиамериканский заговор КГБ! Но об этом чуть позже, а пока что посмотрим, как ЦРУ экспериментировали с гипнозом, нанимали врачей-психопатов и умудрились в итоге выпустить джинна из своих рук.

Все части цикла статей о Сидни Готтлибе и проекте MKUltra:

• Первая
• Вторая
• Третья
• Четвёртая
• Пятая
• Шестая ← Вы здесь

В прошлой части мы рассказали, как Сидни Готтлиб летом-осенью 1953 года раскочегаривал свой проект MKUltra и подключал к его подпроектам самых разных людей: от нуарного копа и знаменитого иллюзиониста до целого ряда учёных, медиков и начальников тюрем. Всё больше сотен, а затем и тысяч американцев — от богемных поэтов Нью-Йорка до заключённых и наркоманов — становились буквально подопытными кроликами в экспериментах ЦРУ с психоактивными веществами. Впрочем, сам Готтлиб и его коллеги не только смотрели со стороны и изучали отчёты, но и сами регулярно обдалбывались ЛСД — естественно, в порядке «самоотверженных экспериментов в интересах национальной безопасности». У подопытных, как вольных, так и не особо, часто начинались проблемы с психикой, и вскоре секретность проекта MKUltra, несмотря на все усилия американского государства по его сокрытию, оказалась под угрозой.

Все части цикла статей о Сидни Готтлибе и проекте MKUltra:

• Первая
• Вторая
• Третья
• Четвёртая
• Пятая ← Вы здесь

В прошлой части наш антигерой Сидни Готтлиб дорвался-таки до своего большого проекта MKUltra: ему дали много денег и ещё больше полномочий на то, чтобы научиться взламывать человеческое сознание с помощью психоактивных веществ, гипноза и любых иных способов без особого внимания к этике и законности. В ЦРУ были уверены, что КГБ и китайская разведка опережают их на несколько голов, давно отработали способы «промывки мозгов» и научились превращать в коммунистов даже самых твердокаменных либертарианцев. И считали, что для сокращения разрыва хороши все средства: ведь иначе можно однажды проснуться и обнаружить себя колхозником на кукурузных полях Оклахомской ССР!