— Куды? – грозно спросила бабка, встав спиной к двери.

— Куды надо. – передразнил неопрятный парень, с красными глазами, взъерошенными волосами и в черной футболке с надписью «Король и Шут».

— Ну-ка, не пущай его! – встала со скамейки другая бабка. – Ишь, вумные, без очереди лезут! Мы тут с шости утра стоим!

— Не стоите, а сидите. – ответил парень. – Дайте пройти, я по делу.

— Знаем мы, по какому ты делу! – вступила симпатичная девушка лет тридцати. – Только спросить?

— Да что с вами такое, а? – возмутился парень. – Работаю я здесь! Я – программист!

Устраивать ли эволюционной биологии серьёзный пересмотр, или же никакой «революции» не предвидится?

Когда исследователи из Университета Эймори в Атланте тренировали мышей пугаться запаха миндаля (при помощи электрических разрядов), они к своему ужасу обнаружили, что и дети, и внуки этих мышей тоже боялись запаха миндаля. Но такого быть не должно. Многим поколениям школьников рассказывали, что наследовать приобретённые свойства невозможно. Мышь не может рождаться со знанием, полученным её родителями – это как если бы мышь, потерявшая хвост во время несчастного случая, родила бы бесхвостую мышь.

Нет ничего постыдного в том, чтобы не знать о состоянии современной эволюционной биологии, если только вы, конечно, не биолог. Она восходит корнями к синтезу наук, возникшему в 1940-60 годах, поженившему механизм естественного отбора, открытый Чарльзом Дарвином, с открытием Грегора Менделя наследования генов. Традиционный, до сих пор преобладающий подход, говорит о том, что адаптация – всего, от человеческого мозга до хвоста павлина – полностью и удовлетворительно объясняется естественным отбором (и последующим наследованием). Однако с появлением новых идей из геномики, эпигенетики и биологии развития большая часть эволюционистов соглашаются с тем, что их область знаний меняется. Множество данных говорит о том, что процесс эволюции гораздо сложнее, чем когда-то считалось.