Современное экспоненциальное развитие технологий рождает с каждым днем все больше и больше способов донесения информации до потребителя, которых не существовало ранее. Как справедливо отмечают эксперты, в эпоху поистине лавинообразного информационного потока у человека практически не остается времени на восприятие того или иного текста.

Как итог — закономерным стало появление нового вида информационных объектов, которые распространяют информацию во всемирной сети с помощью аудио- или видеофайлов. Речь идет, как легко догадаться, о подкастах. И, разумеется, как всякий новый объект общественных отношений (в том числе и информационных, само собой), подкасты требуют определения своего юридического статуса и правового режима.

Сам термин «подкаст» пришел, как легко догадаться, из английского языка, появившись в обиходе в 2004 году, когда журналист Бен Хаммерсли соединил в своей статье два слова — “iPod” и “broadcast”. Хотя надо заметить, что концепт записи музыкальных файлов для последующего их интернет-распространения к тому времени существовал уже несколько лет.

Итак, что же такое подкаст? Упрощенно говоря, это медиафайл (в аудио или видеоформате), который распространяется в интернете по подписке, и который может быть просмотрен или прослушан пользователем на его цифровых устройствах — причем как с возможностью скачивания, так и без таковой (подробнее см.: Gronstedt A. Basics of Podcasting: E-learning & Training Technology //American Society for Training & Development. 2007. P. 1.).

Где используются фотографии, взятые из Интернета?

1. В презентациях для подготовки учебных, научных, профессиональных докладов, рефератов; на сайтах интернет-магазинов для рекламы, иллюстрации продукции; на сайтах и аккаунтах, предлагающих разного рода услуги, продукцию.

2. Для создания собственных произведений: видеороликов, фильмов без цели извлечения прибыли (хобби, интерес, привлечение внимания).

3. Фотографии пересылаются в мессенджерах для обмена эмоциями с друзьями, знакомыми и т.д. То есть фотографии могут использоваться в разных целях. 

Разграничим эти цели по критерию получения коммерческой выгоды: коммерческое использование (извлечение дохода), некоммерческое использование (не связанное с коммерческим использованием). Такой критерий лежит в основе правил лицензионных соглашений по использованию фотографий, которые предлагаются на сайтах, где можно легально скачать фотографии для различного использования (так называемые стоки). При этом суды учитывают цель использования фотографий нарушителями. 

По данным исследователей из Оксфорда (Oxford Corpus), концепт «метавселенная» (metaverse) в 2022 г. занял второе место по частоте употребления и значимости [1]. Под этим термином лингвисты понимают гипотетическую среду виртуальной реальности, в которой пользователи взаимодействуют с аватарами друг друга и своим окружением с эффектом погружения. Первое зарегистрированное использование термина «metaverse» в Оксфордском словаре датируется 1992 г. Термин использован Нилом Стивенсоном в научно‑фантастическом романе «Снежная катастрофа».

Спустя 30 лет можно констатировать, что метавселенная вошла в социальную жизнь, экономику и право. Например, в 2022 г. выдан первый в мире ипотечный кредит на жилье в метавселенной Decentraland [2]. Аналитики компании Gartner в октябре 2022 года опубликовали доклад о стратегически важных технологических трендах на ближайшее время [3]. К одной из десяти технологий, влияющих на эффективность бизнес‑процессов, они отнесли технологию метавселенной. По оценкам аналитиков, ожидается существенный рост виртуальной экономики, базирующейся на цифровых активах, а к 2027 г. 40% компаний будут использовать комбинацию Web3, облачной дополненной реальности и цифровых двойников. И конечно, это потребует от цифрового права комплексной правовой регламентации технологии метавселенной, которая сегодня отсутствует как явление.

Однако до этого необходимо определить, что следует относить к данному объекту правового регулирования. Зарубежная юридическая наука понимает под метавселенной взаимосвязанные виртуальные среды, управляемые движениями с помощью электромиографии (ЭМГ) и нейронных интерфейсов [4].

Процесс цифровизации охватил фактически уже все сферы общественной жизни. Активное использование цифровых технологий влечет новые процессы в структуре всей системы права. Отношения в данной сфере меняются так быстро, что за ними не успевают нормы права (см.:  Пашенцев Д.А., Чеботарев В.Е., Шкурко Н.М. Современные электронные средства информации: правовые и психологические проблемы становления информационного общества в России // Юридический мир. 2015. N 8. С. 62 - 67). Развитие инновационных технологий требует соответствующих изменений общественных отношений и норм, регулирующих создание, использование и охрану результатов интеллектуальной деятельности.

Особое место занимает оборот объектов авторских прав, выраженных в цифровой форме, так как в настоящее время именно эти объекты получили наиболее широкое распространение в Интернете, то есть в цифровой среде.

О цифровой форме произведений как объектов ИС

Законодательство на данный момент не содержит понятия "цифровой формы произведения", однако в настоящее время сложно представить неоцифрованное произведение, то есть произведение, которое не переведено в цифровую форму. В свою очередь, необходимо отметить, что в соответствии с абз. 2 п. 1 ст. 1228 Гражданского кодекса Российской Федерации перевод произведения в цифровую форму не является переработкой или появлением нового произведения. Таким образом, "цифровые произведения" — это разного рода объекты авторского права. "Цифровое произведение" применимо к выражению формы произведения цифровым способом (см.: Рахматулина Р.Ш. Цифровая форма объектов авторского права // Право и цифровая экономика. 2019. N 1. С. 35 - 38).

Хотя на сегодняшний день термин NFT не так широко известен среди людей, не вовлеченных в блокчейн-технологии, тем не менее стремительная скорость, с которой он врывается в повседневную новостную повестку, поражает. Для того чтобы разобраться в юридических аспектах, связанных с NFT, необходимо объективизировать соответствующие явления и понять его природу.

NFT, или non-fungible token, - это невзаимозаменяемый криптографический токен, существующий в единственном экземпляре (см.: Василевская Л.Ю. Токен как новый объект гражданских прав: проблемы юридической квалификации цифрового права // Актуальные проблемы российского права. 2019. N 5. С. 111 - 119).

Как видно из термина, ключевая особенность указанных токенов - их уникальность, именно это их отличает от обычных fungible token (FT), обладающих как раз свойством взаимозаменяемости, когда одни активы или объекты права могут быть без проблем и ущерба заменены другими.

Самый простой пример такого взаимозаменяемого актива - фиатные валюты. Так, банкноту в 100 евро можно легко заменить другой оригинальной купюрой с тем же номиналом, и ничего не изменится. Такая взаимозаменяемость нужна активам, которые хотят стать средством обмена.

NFT, или невзаимозаменяемые токены, по сути, представляют собой сертификат уникальности цифрового объекта - цифровой криптографический сертификат (цифровой актив), который подтверждает право на владение объектом права (в том числе цифрового), такое своеобразное "право на право". Например, вы купили билет с QR-кодом на концерт группы, который подтверждает ваше право пройти на него и занять свое оплаченное место. Это значит, что никакой другой билет на этот концерт не может обладать такой же уникальностью, как ваш, и его нельзя заменить другим билетом.

Интернет-технологии охватывают весь мир своей сложной инфраструктурой. За очень короткое время интернет превратился в инструмент коммуникации, информации и архивирования данных, а также в политическое, информационное и идеологическое поле битвы. Само по себе его присутствие стимулирует дебаты о степени права на свободное выражение мнений, которое оно должно допускать, и это еще более осложняется трудностью применения национальных правил и правовых кодексов к реальности, которая по своей природе имеет тенденцию пересекать границы и представлять себя как транснациональную.

Однако часто транснациональный образ интернета не позволяет тем, кто ее использует, понять ее истинную природу, путая всемирную сеть с идеологией или идеологиями, с которыми она сочетается и вектором которых она становится. В этом концептуальном хаосе становится важным понять Интернет таким, какой он есть на самом деле. Таким образом, подход, который следует поддерживать, должен заключаться в рассмотрении инструментального охвата, использования, организационных возможностей, вытекающих из него, и, следовательно, субъектов, которые извлекают из него выгоду, и различных контрастов между ними.

В конечном итоге, [исследователю] станет ясно, что Интернет — это не что иное, как новая информационная технология, гораздо более мощная, быстрая и точная, чем предыдущие, которая ускорила некоторые часто ранее существовавшие явления в геометрической прогрессии. Более того, как и любая информационная технология, она усиливает и подпитывает явления политического характера (и, следовательно, военного, согласно знаменитому определению Клаузевица).

Бурное развитие интернет-технологий приводит к усложнению объектов гражданского оборота и как следствие привлекает все большее внимание к вопросу правового регулирования объектов виртуальной собственности в компьютерных играх и виртуальных мирах. В 2021 году компания Juniper Research провела исследование, которое показало, что объем мирового рынка лутбоксов (от англ. loot — «добыча в игре») на тот момент составил 15 млрд долларов, а к 2025 году достигнет 20 млрд, возрастая на 5% ежегодно [1]. 

При этом в исследовании отмечено, что на долю РФ приходится 1,5% от указанной суммы. Таким образом, современные реалии подталкивают общество к тому, что определенная часть активов может находиться в форме виртуального имущества, а специалисты все чаще говорят о появлении «миллионеров из коробок» [2], зарабатывающих на перепродаже игровых предметов.

Тем не менее, в Российской Федерации ввиду отсутствия регулирования обращения виртуального имущества негативные последствия в первую коснутся потребителя, тратящего реальные деньги на покупку виртуального имущества в интернете. Подобный правовой пробел обусловливает возникновение злоупотреблений у правообладателей виртуальных миров, а также не позволяет привлечь к юридической ответственности лиц, недобросовестно получающих виртуальное имущество, принадлежащее другим пользователям.

По этой причине нам представляется настоятельно необходимым определение в российском законодательстве юридической природы виртуальных объектов, а также установление правовой ответственности за правонарушения, связанные с их обращением, поскольку рынок виртуального имущества постоянно увеличивается, привлекая все больше пользователей.

Большинство юридических публикаций, затрагивающих тематику интеллектуальной собственности в цифровую эпоху, достаточно однообразны. Фактически суждения среднестатистического автора, представленные в них, сводятся к выводам о том, что (а) цифровая эпоха уже наступила, (б) классическое право не позволяет эффективно регулировать оборот виртуальных объектов и надлежащим образом учитывать специфику новых общественных отношений (см.: Проничева Е.Ю., Азизова Е.А. Виртуальный мир: вызов современному налогообложению // Закон. 2014. N 9), (в) законодателю и судам следует, возможно с учетом опыта иностранных юрисдикций, выработать новые подходы и новое, более адекватное современности регулирование (см.: Невзоров И.В. Проблема региональной разобщенности гражданско-правового регулирования деятельности в сети Интернет // Правовые вопросы связи. 2006. N 2).

Именно цифровая эпоха открывает для специалистов в сфере интеллектуальной собственности, а также для представляемого ими бизнеса совершенно новые возможности с точки зрения ведения конкурентной борьбы. Она наделяет бизнес новым инструментарием для укрепления правовых позиций собственных брендов и снижения доли рынка брендов конкурентов.

Новые возможности связаны в том числе и с появлением технологий цифрового исследования больших массивов информации о товарных знаках и заявках на их регистрацию.

Еще китайские ремесленники ставили на фарфоровую посуду специальные обозначения, которые содержали информацию о правящем императоре и производителе изделия [см.: Серебруев И.В. Уголовно-правовая специфика незаконного использования товарного знака: постановка проблемы // Российский юридический журнал. 2015. N 2. С. 67 — 79].

Информация, не соответствующая действительности, оценивается по-разному, затрагивает интересы и права разных лиц, включая государство. В зависимости от вредности своего содержания, информация может быть признана клеветой, порочащим материалом или поклепом, в соответствии с законодательством Канады.

Право на "свободу мысли, убеждений, мнений и их свободное выражение, включая свободу печати и других средств коммуникации" гарантируется Канадской хартией прав и свобод (см.: THE CONSTITUTION ACTS, 1867 to 1982). Эти права, наряду со всеми правами, гарантированными Хартией, не являются абсолютными. Право на свободу выражения своего мнения о других лицах (см.: Артемова С.Т. К вопросу о конституционно-правовом регулировании прав и свобод личности в условиях цифровой среды // Юридический мир. 2021. N 9. С. 12 - 15) не должно нарушать их прав на честные имя и репутацию, поскольку право на свободу слова ограничено правом не подвергаться клевете. Эти ограничения касаются в том числе размещения информации в Интернете (см.: Филимонова А.И., Авдеев Д.А. Правовые аспекты обеспечения неприкосновенности частной жизни в условиях цифровизации // Юридический мир. 2021. N 6. С. 26 - 30).

В соответствии с Уголовным кодексом (УК) Канады преступлением является распространение порочащего материала или клеветы. В соответствии со ст. 298 УК Канады уголовная ответственность наступает за опубликование порочащего материала (defamatory libel), под которым понимается "сообщение, опубликованное без законного основания или оправдания, которое может нанести ущерб репутации какого-либо лица, вызвав к нему ненависть, презрение или насмешки, а также может оскорбить это лицо, в отношении которого опубликовано сообщение". Порочащий материал может быть выражен прямо, инсинуацией или иронией: a) словами, разборчиво нанесенными на любую поверхность; или b) любым предметом, означающим порочащий материал, кроме слов.

Современные цифровые технологии постепенно, незаметно, но кардинально трансформируют мир вокруг нас, все глубже проникая в нашу повседневную жизнь. Меняются способы общения, ведения бизнеса, самореализации в творчестве. 

Трансформации подвергаются и отношения, связанные с реализацией традиционных авторских прав в отношении контента, находящегося во всемирной паутине. Появление Интернета, с одной стороны, позволило людям общаться без границ, делиться своими мыслями, фотографиями и творчеством во всех его проявлениях. Однако это же привело к тому, что количество такого "творчества", выложенного для всеобщего ознакомления, растет в геометрической прогрессии, включая многочисленные репосты и выкладывание в Сеть чужих произведений на своих страничках в социальных сетях. 

Поэтому становится крайне затруднительно, с одной стороны, проконтролировать распространение и защитить свой авторский контент, а с другой - добросовестным пользователям найти автора и получить от него необходимое согласие. Более того, многие технологические инновации ставят вопрос о размывании самой авторско-правовой защиты как института права.

Стремительный рост взрывной рост цифрового контента в последние годы и тот факт, что его авторы могут находиться в различных юрисдикциях, что с учетом местного законодательства определяет особенности как защиты авторских прав, так и юридического оформления лицензионных платежей, поднимают сложные вопросы о том, кто в действительности владеет правами на контент, когда и как организовать выплату вознаграждения.

Цифровизация правосудия в европейском правовом пространстве началась достаточно давно. Постоянные шаги в этом направлении ведутся как на национальном, так и на международном уровнях.

В рамках внедрения информационных технологий в международное сотрудничество следует отметить следующие интересные проекты Евросоюза:

• Find a Lawyer - это поисковая система, которая позволяет гражданам и предприятиям легко находить адвоката по всему Европейскому союзу, применяя такие критерии поиска, как страна, язык и область адвокатской практики. Поисковая система доступна через европейский портал электронного правосудия;

• цифровой трансграничный реестр неплатежеспособных контрагентов. IRI (Взаимосвязь реестров неплатежеспособности) работает над объединением информации из национальных реестров неплатежеспособности. Создание общеевропейской взаимосвязи национальных электронных реестров неплатежеспособности повысило прозрачность производства по делу о несостоятельности в Европейском союзе. Соответствующие данные о должниках, в отношении которых возбуждено производство по делу о несостоятельности, стали общедоступны через единую многоязычную поисковую систему на европейском портале электронного правосудия;

• электронная система трансграничного взыскания алиментов реализуется в форме проекта iSupport, который доступен на английском, французском, испанском и португальском языках;

• в качестве самостоятельного направления цифровизации правосудия следует отметить развитие сервисов так называемого предсказанного правосудия. 4 декабря 2018 г. Европейская комиссия по вопросам эффективности правосудия (CEPEJ) Совета Европы приняла первый документ в этом направлении - "Этические принципы, касающиеся использования искусственного интеллекта в судебных системах". Государства Европы осознают новые возможности предсказанного правосудия и активно разрабатывают соответствующие программы на национальном уровне.

Развитие информационной среды приводит к активному внедрению объектов технологий в гражданский оборот. Безусловно, информационная среда так же, как экономическая и социальная, находится в постоянном совершенствовании, активно внедряясь в правовую действительность. Наследственное право, являющееся одной из основополагающих подотраслей гражданского права, также подвержено влиянию и взаимопроникновению информационных технологий в правовые нормы.

В последнее время в связи с активными разговорами в научных кругах, ведущимися вокруг биткоинов, блокчейнов, смарт-контрактов, криптовалюты, цифровых активов и прочих нововведений в экономическом пространстве, видится необходимость законодательного определения правового статуса данных объектов, а также определения их места в гражданском обороте.

Отвечая на вопрос о том, могут ли наследоваться цифровые активы, в том числе и криптовалюта, следует обратить взор на законодательство США.

Право на доступ и управление учетными записями наследодателя в том или ином объеме предоставляются наследникам на территории 19 штатов Америки . Наследование цифровых активов в США выглядит следующим образом. Например, в штате Коннектикут, в котором впервые появился закон о наследовании цифровых активов, возможно предоставление доступа к учетным записям электронной почты умершего. Для сравнения: закон штата Индиана расширяет перечень наследуемых объектов цифровых активов, относя к ним также доступ к аккаунтам социальных сетей, учетным записям блогов, микроблогов и службы коротких текстовых сообщений (см.: Савицкая К.Д. Институт цифрового наследования: особенности правового регулирования на примере Соединенных Штатов Америки // Вестник Полоцкого государственного университета. Серия D: Экономические и юридические науки. 2015. N 6. С. 154; Савицкая К.Д. Цифровые активы: теория и правовое регулирование на примере Соединенных Штатов Америки // Вестник Полоцкого государственного университета. Серия D: Экономические и юридические науки. 2015. N 5. С. 192.).

Эффективность реализации правовых норм в целом и прав субъектов данных в частности в значительной степени зависит от наличия соответствующих механизмов. В эпоху цифровых технологий обработка персональных данных становится повсеместной, и все труднее бывает ее понимать и регулировать. Предоставление субъектам данных права на удаление их собственных данных особенно важно для эффективной реализации принципов защиты данных и, в частности, принципа минимизации данных (то есть личные данные и их обработка/использование должны быть ограничены теми целями, для которых они обрабатываются).

В эпоху "цифровизации" общества получение доступа к любым сведениям, содержащимся в сети Интернет, стало простым и легкодоступным. При этом данные, попадающие в сеть Интернет, не всегда сохраняют значение для гражданина, не всегда продолжают оставаться достоверными, актуальными, не всегда получены законными способами и т.д. Кроме того, появилась и оборотная сторона этой медали - удаление информации из сети Интернет стало трудноосуществимым и иногда технически невозможным, так как данные постоянно копируются с одного ресурса на другой. В связи с этим особую актуальность приобрело обсуждение проблем реализации и осуществления права на забвение в сети Интернет.

Легального определения "права на забвение" в действующем российском гражданском законодательстве не закреплено. Словосочетание "право на забвение" в переводе с английского "right to be forgotten" имеет дословный перевод "право быть забытым". Вполне объяснимо, что в законодательстве словосочетания "право на забвение", "право быть забытым" не используются. Поскольку если информация получена гражданином, то обязать забыть ее невозможно. Это обусловлено объективными причинами, особенностями памяти человека. Следовательно, лицо, информация о котором размещена в сети Интернет, имеет возможность требовать от оператора поисковой системы ограничения или запрета доступа к данной информации третьим лицам. Именно такие действия и могут в последующем обеспечить так называемое "забывание" или "забвение".

Развитие цифровой экономики – одна из опор стратегии роста Европейского союза. Единый рынок лежит в основе европейской интеграции, обеспечивает основной ресурс ЕС для влияния, определяет его экономическую силу и привлекательность. Цифровизация оказала серьезное влияние на пространство четырех свобод с появлением онлайн-платформ, электронной торговли, цифровых финансов. Поэтому ЕС стремится при помощи доступных ему механизмов устранить возникающие барьеры в цифровой среде для укрепления внутреннего рынка и повышения потенциала использования цифровых технологий. 

На сегодняшний день в ЕС нет единых норм регулирования цифровых рынков и криптовалют — соответствующий регламент под названием MiCA сейчас лишь согласовывается и готовится к полноценному принятию. После одобрения MiCA со стороны Совета ЕС, Европарламента и Европейской комиссии, реализация предписаний MiCA в национальные законодательства должна пройти до конца 2024 года. 

В 2019 году FATF (международная организация по борьбе с отмыванием денег) выпустила руководство с рекомендациями по регулированию цифровых активов. В ней межправительственная организация предложила всем поставщикам услуг в сфере виртуальных активов (VASP, Virtual Asset Services Providers) получать лицензии национальных регуляторов и обмениваться друг с другом данными клиентов, которые совершают операции на сумму свыше 1000 долларов или евро. 

В январе 2020 года в действие вступила Пятая директива Европейского Союза по борьбе с отмыванием денег (AMLD5), которая обязала криптокомпании соблюдать KYC/AML-законодательство ЕС по аналогии с банками и другими финансовыми учреждениями. С тех пор криптокомпании в ЕС обязаны регистрироваться в надзорных органах, идентифицировать клиентов, отслеживать их операции, сообщать властям о подозрительных транзакциях и обо всех адресах кошельков юзеров. 

Initial Coin Offering (ICO) - "первичное размещение монет" (либо "первичное предложение токенов" (Initial Token Offering - ITO) возникло как криптовалютный подвид краудфандинга, практикуемый криптовалютными проектами, которые не хотели связываться с венчурным капиталом. Это напоминает размещение на бирже ценных бумаг, однако токены обмениваются на криптовалюту. ICO, как правило, не подкрепляется активами, но в основном включает выдачу криптовалюты или утилитарного токена. Впоследствии приобретенные в ходе ICO за криптовалюту утилитарные токены можно обменять на продукт той компании, которая осуществляет ICO.

В основе ICO лежит распространенная в зарубежной науке идея о "большом слиянии права и компьютерной безопасности" (Szabo N. Formalizing and Securing Relationships on Public Networks // First Monday. 1997. No. 9). При этом обеспечение оптимального сочетания законодательного и технического (программного) регулирования - это основное условие раскрытия потенциала блокчейн-технологий. «Право и технологии имеют сложные и в значительной степени взаимосвязанные отношения. С одной стороны, государство борется за осуществление своего суверенитета через Интернет, регулируя программный код для того, чтобы косвенно регулировать действия отдельных пользователей. С другой стороны, код все чаще используется в самых разных сферах для регулирования поведения субъектов - либо совместно, либо в дополнение к существующим законам» (De Filippi P., Hassan S. Blockchain Technology as a Regulatory Technology // First Monday. 2016. No. 12). 

Киберпреступность — это следствие всеобъемлющей цифровизации современного общества, требующее принятия адекватного противодействия со стороны государства. Она посягает на совершенно разные сферы жизни и общества — имущественные права граждан, объекты критической инфраструктуры, права личности, причиняют ущерб коммерческим организациям и государству в целом. При этом действия киберпреступников становятся все более агрессивными, они принимают меры к тщательному сокрытию следов, сохранению анонимности, продумывают свое поведение так, чтобы максимально осложнить сбор доказательств и избежать ответственности. Эти обстоятельства предопределяют правовую и фактическую сложность доказывания по таким делам.

«Традиционные подходы к расследованию преступлений не позволяют в полной мере противостоять этому качественно новому виду угроз. Необходимым условием успешной работы в этом направлении является понимание сотрудниками правоохранительных органов специфики функционирования киберсферы, ее трансграничного характера, умение работать в информационной среде, коммуницировать с представителями IT-компаний и другими специалистами, знать, как и где искать доказательства, как их фиксировать. И в конце концов грамотно построить диалог с участниками уголовного процесса, допросить свидетелей, подозреваемых и обвиняемых в совершении таких преступлений», — говорит Константин Комарда, руководитель отдела Следственного комитета Российской Федерации по расследованию киберпреступлений и преступлений в сфере высоких технологий.

Право в условиях цифровизации должно выступать регулятором технологических процессов, "определять социально оправданный коридор вторжения человека в искусственный мир новых технологий". Это слова судьи Конституционного Суда России Николая Бондаря, с которыми нельзя не согласиться.

В.Н. Синюков также обращает внимание на влияние технологий на развитие правового регулирования, отмечая, что «прогресс техники радикально меняет образ жизни людей, экономический уклад, и это требует новаторского правового регулирования». В контексте глобальной цифровизации технологии искусственного интеллекта все больше оказывают влияние на различные сферы деятельности человека.

Сейчас существенно выросло внедрение искусственного интеллекта (ИИ) в компаниях в самых различных сферах и в разных вариантах применения (автоматизация процессов, машинное обучение, диалоговые интерфейсы, понимание машиной естественных языков и т.д.). Искусственный интеллект активно внедряется в исследование рынков, сборы данных, управление финансами, медицину, техническое обслуживание коммуникаций, транспорт, а также и в сферу искусства, патентные поиски и патентные анализы. Поэтому является актуальным вопрос о том, что же понимается под искусственным интеллектом и как понимается искусственный интеллект в праве.

Переход общества на новый технологический уровень, свидетелями которого мы являемся, предполагает появление четвертой платформы правопорядка, которую можно назвать информационно-технологической, или цифровой. Если ранее технологическое развитие было внешним фактором генезиса права и правопорядка, то в настоящее время технологии начинают определять существо права и пределы действия последнего. И именно появление искусственного интеллекта и есть та точка фазового перехода, за которой современный правопорядок приобретает принципиально новые качественные и структурные характеристики.

Современный цифровой мир со всем своим потенциалом и технологиями в контексте права на неприкосновенность частной жизни ежедневно ставит серьезные и острые задачи как перед теорией основных прав человека, так и в юридической практике.

В июле 2015 года Совет по правам человека назначил Специального докладчика по вопросу о праве на неприкосновенность частной жизни. В многочисленных резолюциях Совет по правам человека и Генеральная Ассамблея выражали обеспокоенность по поводу рисков для неприкосновенности частной жизни, вытекающих из государственных мер слежения и деловой практики. В феврале 2018 года Управление Верховного комиссара по правам человека провело в Женеве экспертный семинар (рабочее совещание) по вопросу о праве на неприкосновенность частной жизни в эпоху цифровых технологий в соответствии с Резолюцией 34/7 Совета по правам человека (A/HRC/RES/34/7), принятой 23 марта 2017 года с целью выявления и уточнения принципов, стандартов и передового опыта в отношении поощрения и защиты права на неприкосновенность частной жизни в эпоху цифровых технологий, включая ответственность деловых предприятий в этом отношении.

В связи с изложенным необходимо обратить внимание на природу и содержание права на неприкосновенность частной жизни. Право человека на неприкосновенность частной жизни нормативно было установлено во второй половине XX в. Последовательное закрепление этого права в международных документах, в частности его включение во Всеобщую декларацию прав человека (статья 12), Пакт о гражданских и политических правах (статья 17), Конвенцию о защите прав человека и основных свобод (статья 8), Конвенцию СНГ о правах и основных свободах человека (статья 9), а также во многие другие международные и региональные договоры о правах человека (см. например, например, ст. 16 Конвенции о правах ребенка; ст. 14 Международной конвенции о защите прав всех трудящихся-мигрантов и членов их семей; ст. 22 Конвенции о правах инвалидов; ст. 10 Африканской хартии прав и благополучия ребенка; ст. 11 Американской конвенции о правах человека; ст. 8 Европейской конвенции по правам человека), стало ключевым моментом в признании данного права со стороны международного сообщества.

Отсутствие в законодательстве и правоприменении единого подхода к квалификации новых объектов, существующих в цифровой форме, порождает невозможность надлежащим образом защитить свои права как для бизнеса, так и для потребителей. Регулирование объектов, существующих в виртуальных мирах (онлайн-играх, социальных сетях, мессенджерах и т.д.), в настоящий момент остается "белым пятном" в правовом пространстве.

Аналитики Superdata отмечают, что в настоящий момент около 80% всех доходов на рынке видеоигр приносят не премиум-игры, приобретаемые за деньги, а так называемые free to play игры, которые преподносятся как бесплатные. Это становится возможным благодаря наличию в подобных играх особых отношений по приобретению платного контента, приносящего создателям игры огромные деньги. Данный контент является одной из разновидностей виртуального имущества - особых объектов, существующих в виртуальных мирах и являющихся их неотъемлемой частью.

Несмотря на, казалось бы, благоприятные условия для введения понятия "виртуальное имущество" в сферу правового регулирования, это до сих пор не происходит. Главными причинами видятся активное противостояние этому разработчиков многопользовательских онлайн-игр (MMORPG), которым невыгодна всесторонняя защита "прав собственности" игроков, и консервативность судей. Правообладателей это ограничивает в совершении многих действий, поскольку они влекут реальные последствия, например создание в игре новых объектов может привести к обесцениванию других, что повлечет "разорение" группы аватаров и обязанность администратора компенсировать возникшие убытки; кроме того, в случае закрытия игры и отключения серверов разработчики должны будут нести имущественную ответственность.

Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция) принималась в послевоенные годы, когда еще не было права на защиту данных. Однако с течением времени ЕСПЧ, следуя доктрине "живого организма" (living instrument), обязан был путем интерпретации норм Конвенции ответить на вызовы времени. Статья 8 о праве на уважение частной и семейной жизни служит основной нормой, которая применяется в делах, связанных с вопросами защиты данных. Возможно применение и ст. 13, так как она обеспечивает право каждого на эффективное средство правовой защиты в случае предполагаемого нарушения Конвенции: каждый, кто считает, что нарушено его право на защиту персональных данных, имеет право на средство правовой защиты в национальной правовой системе. 

Суд в Постановлении P.G. and J.H. v. the United Kingdom от 25 января 2001 г. (§ 56 - 59) подчеркнул, что личная жизнь является широким термином, не поддающимся исчерпывающему определению. Так, возможно наличие элементов, касающихся личной жизни человека и отражающих процессы вне его жилища или частных помещений. Люди иногда сознательно или преднамеренно вовлекаются в деятельность, которая регистрируется или может быть опубликована либо представлена в публичной форме. Разумные ожидания человека в отношении конфиденциальности могут быть существенным, хотя и не обязательно убедительным фактором. Суд признал принципы, лежащие в основе защиты данных в соответствии с Конвенцией, в частности право на неприкосновенность частной жизни, подчеркивая, что сбор личных данных, таких как стенограмма телефонных переговоров, фотографии, больничные записи и тканевые материалы, также подпадает под действие права на неприкосновенность частной жизни.