Слендермен, Вайомингский инцидент, подвал мистера Медведя, русский эксперимент со сном, убийца Джефф, спелеолог Тед — тысячи их. Для интернет-культуры конца нулевых и начала десятых годов эти сюжеты и персонажи были так же важны, как рассказы про гроб на колёсиках, чёрную машину, китайский ковёр с мёртвым Мао Цзедуном и жвачки с лезвиями были значимы для советского городского фольклора. Да и сейчас у этих образов и историй хватает ценителей. Ну а количество фанарта и даже самодельных игр по мотивам сопоставимо с крупными популярными фандомами.
Почему страшные истории так «выстрелили» во времена бурного роста аудитории Интернета и «золотой век» становления интернет-культуры? И почему со временем классические форматы «крипоты» почти сошли на нет, уступив место фанарту, пародиям и мемам?
Человечество увлечённо пугает себя с незапамятных времён. Вероятно, едва наши предки научились выражать хоть сколько-то связные мысли — они уже начали рассказывать друг другу у костра разные ужасные истории. Потребность в страхе и пугании других не просто глубока, она коренится в наших генах. В самом нашем «программном коде» прошито наследие многих миллионов лет выживания: в первобытных океанах, в древних тропических лесах, в густых травах и кустарниках саванн, среди холодных скал, бескрайних тундростепей, в глубине лесов и пещер.
Более чем полумиллиарда лет эволюции с того момента, как у наших предков появилось хоть какое-то подобие нервной системы, прапращурам приходилось бояться. Они никогда не были специализированными травоядными, и с удовольствием хомячили дичь поменьше, но в их число никогда не входили высшие хищники — поэтому наших предков всё время кто-то подстерегал во тьме, догонял, ловил и пожирал. Тот, кто был слишком отбит или беспечен, попадался первым — и куда реже оставлял свои гены потомкам, чем тот, кто пугался и остерегался достаточно. Ведь даже тогда, когда тебя постоянно хотят съесть, жить как-то надо.
Впрочем, тот, кто боялся слишком сильно, тоже имел проблемы с выживанием. Он ел, пил, спал, размножался хуже более смелых собратьев. Особенно если боялся не того, чего стоило на самом деле. Посему нашим предкам нужно было и уметь бояться, и знать, чего бояться, и уметь притом держать страх под контролем, не впадая в панику или ступор.
Когда появилась речь — а значит, и возможность передачи опыта и знаний не личным примером, но и рассказом — приоритетом, определённо, стала передача опыта «как жить ету жизнь» и не быть попутно съеденным. Информация запоминается лучше всего тогда, когда связана с сильными эмоциями — а страх является, вероятно, самой сильной из них.
Более того, само развитие человеческого существа буквально требует страха и пугания для правильного формирования психики. Ребёнку 8–10 лет важно пугаться и учиться контролировать страх, его психика буквально требует этого. А подросткам также важно пугать других. Страшные байки ночью у костра или в спальне (к примеру, в летнем лагере), особенно в присутствии детей и подростков — крайне древний жанр.
О древнейших формах страшных историй мы можем судить по двум основным источникам — этнографии племён, найденных учёными на стадиях развития мезо- или неолита, и сказкам. В сказках, согласно исследованиям Проппа, Фрэзера и других мэтров, с некоторыми поправками просматривается быт мезолита, когда эдак десять тысяч лет тому назад из-за изменения климата и отступления ледников палеолитическим тундростепным охотникам на мамонтов и прочих шерстистых носорогов пришлось осваиваться в непривычных и пугающих лесных ландшафтах. В кишащих хищниками непредсказуемых чащах пищу нашим предкам приходилось добывать куда сложнее, чем привычно, с отработанными за десятки тысяч лет приёмами питаться с огромных стад животных мамонтовых степей.
Это было очень жестокое время, и самые жуткие истории тогда часто были повседневной реальностью. Достаточно одного штриха: сказочный образ лесной избушки с черепами на заборе и костями вокруг, скорее всего, коренится в мезолитической практике брутальных инициаций мальчиков при переходе во взрослое состояние охотника племени. Инициации проходили в специальных хижинах в глубине тёмного леса, в атмосфере целенаправленно нагнетаемого ужаса — детям говорили, что они должны быть пожраны тотемом племени, чтобы возродиться взрослыми — и нередко сопровождались зверскими пытками, которые переживали не все. Собственно, черепа и кости на изгороди и принадлежали тем, кто не выдержал. А их мясом, похоже, ритуально кормили их же более крепких и удачливых коллег.
Знакомые образы, не так ли? Эта хтоничная эпоха длилась довольно-таки недолго по меркам истории человечества, буквально несколько тысяч лет, пока некоторые племена не додумались выращивать растения и животных самим, и по планете не распространился неолит — за которым последовала вся прочая цивилизация. Но память о ней, наложившаяся на прошитый в инстинктах со времён ранних млекопитающих и обезьян страх перед лесной чащей, до сих пор регулярно проявляется в образах страшных историй: как городских легенд ХХ века, так и крипипастах эпохи развитого киберпанка.
Это чащи, подвалы и прочие тёмные помещения — немало наших предков сталкивались в пещерах и берлогах с ситуацией «превед, медвед», и на выживших это производило неизгладимое представление. До сих пор мы на многих языках называем этого зверя иносказательно, «знающий мёд» или «бурый». Это опасные, инаковые существа, похожие на человека — на заре времён, а местами и по сей день, на уровне племён охотников и собирателей, люди других племён (не говоря уже о неандертальцах и прочих эволюционных «кузенах») воспринимаются в одном ряду с животными, которые могут на тебя охотиться и съесть. Ну или которых можно поймать и съесть самому, но «это другое». Это нечто, что может прийти из темноты, подкрасться, утащить, убить и пожрать, как крупная кошка. Это нечто, что может преследовать тебя неустанно, чтобы убить — как волки.
А вот откуда в ужасах со времён Лавкрафта так прочно закрепились щупальца — не совсем ясно. Они точно затрагивают какие-то глубокие контуры психики, но наши предки не становились добычей моллюсков с щупальцами уже несколько сотен миллионов лет, с тех пор, как отрастили лапы и выбрались на сушу. Возможно, их образ цепляет нас на основе страха перед змеями.
Очень часто в крипоте в качестве жертв фигурируют дети и подростки. Это объяснимо как особенностями развития психики человека, так и историческими реалиями — даже помимо жестоких инициаций у младшего поколения в те мрачные времена была масса шансов не дожить до взрослого состояния. Собственно, как бы небольшая часть достающихся археологам и палеонтологам останков наших первобытных предков — это останки детей, так и не ставших взрослыми.
Как считают современные фолклористы, страшные истории в классическом случае делятся на две группы с выраженными различиями — былички и страшилки. В крипипастах даже больше, чем в городских легендах, часто переплетаются черты и одних, и других.
Былички были частью передачи опыта от взрослых к детям и подросткам. Они обычно имеют вполне выраженный дидактический элемент из сферы морали или бытовой мистики. В быличках герой вполне может спастись, если ведёт себя правильно — и соблюдение неких правил, мер безопасности, и составляло их сердцевину.
Нередко за мистическим сюжетом быличек скрывались вполне банальные советы, для которых сказочное обрамление служило целям скорее меметическим. Не пей из странного колодца, если не хочешь стать козлёночком (или подцепить какую-нибудь холеру). Не зови странного ночного путника через порог, он может оказаться вампиром (или разбойником-душегубом). Не посылай в лесу никуда лешего, заплутает и сгинешь (ну или голодный медведь решит проверить, кто там голосит). Не садись в странную машину к незнакомцу, не шарься по стрёмным заброшкам… ну и так далее.
Страшилки имеют главной целью напугать, вызвать у слушателей (или читателей) чувство страха. В страшилке иное само вторгается в привычный мир, даже если центральный персонаж ничего не нарушал. Страшилки в первую очередь рассказывали и передавали друг другу подростки — чтобы пугать младших детей и друг друга.
Именно им наследовали многие городские легенды: пресловутые «гробы на колёсиках» приходили за мальчиком или девочкой сами по себе, а не потому, что они не слушались старших или бродили ночью по заброшкам. В страшилке, в отличие от былички, очень важен саспенс, постепенное нагнетание страха — отличающее хорошие фильмы ужасов, игры в жанре survival horror и крипипасты.
Страшилки и былички рассказывали сотни и тысячи лет, и лишь по мере роста городов и индустриализации на смену им в качестве главной формы «фольклора ужаса» пришли городские легенды — прямые предшественники крипипаст. Увы, до важности изучения городского фольклора, а не только сбора сказок и деревенских бабушек и экзотических племён, этнографы и социальные антропологи додумались только к концу 1960-х годов.
Да и то это были самые первые попытки изучения и осмысления того, что долго оставалось в «слепом пятне» академической науки как нечто банальное, самоочевидное и даже не очень приличное. А ведь ещё в описании дореволюционной Одессы у Катаева вскользь упоминаются городские легенды начала ХХ века: что мороженое делают из молока, в котором принимают ванны кожные больные, или что шарманщики воруют детей, ломают им суставы и продают в бродячие цирки.
К 80-м и 90-м годам страшные городские легенды и в США, и в СССР и России стали превращаться из сугубо фольклорных сюжетов, передающихся как рассказы в живом общении, в феномены массовой культуры. Страницы «жёлтой прессы» и сюжеты телепередач категории Б буквально заполнили ужасающие байки, эксплуатирующие и развивающие и без того бродившие в обществе страшные истории и образы. И это не говоря о том, насколько увлечённо на этом материале «паслись» создатели фильмов ужасов, получивших максимальную популярность именно в это время.
Для хайпа и популярности авторы газетных статей, книжек про страшные тайны и сюжетов телепередач про ужасные тайны и всяческую стрёмную мистику нередко прибегали к сознательным мистификациям, настаивая: описанные ужасные истории действительно имело место. С пруфами тогда всё было очень плохо, телевизору верили, и такие передачи собирали огромную аудиторию. Популярный ведущий передач про ужасные истории, «эксперт по НЛО» Джорджио Цукалос даже стал персонажем шаблона для мемов.
Именно в этой среде на рубеже веков и стали появляться первые криповые истории в Интернете — который как раз в нулевые набирал аудиторию, быстро разрастался и превращался из места обитания техногиков в место обитания примерно всех.
Первым примером того, что позже назовут интернет-крипотой, обычно называют историю «спелеолога Теда» 2001 года. Убедительно написанный интернет-дневник спелеолога по имени Тед, изобилующий фотографиями и профессиональными деталями, повествовал об обнаружении странной пещеры, издающей пугающие звуки и содержащей необычные знаки на стенах. Дневник обрывался на записи о том, что главный герой с другом, превозмогая страх, собрались вновь посетить пугающее место и разобраться, что же рычит в пучине пещеры. Перевод истории на русский можно почитать тут.
История про Теда явно работала по мотивам ужасов Лавкрафта: закос под документальность, затягивающая героев к гибели безнадёжная спираль сюжета, принципиальная неясность сути Того, Что Было В Пещере. И открытый, но намекающий на фатальный исход финал.
Да, ныне мифы Лавкрафта знакомы нам прежде всего по хорошо прописанному и известному лору, в котором шогготы, глубоководные и Ми-Го понятны не хуже джедаев или вампиров, а Ктулху и вовсе давно стал почти родным всем ценителям интернет-культуры.
Но вклад Лавкрафта в методику ужасов, так сказать, заключался не столько в щупальцах и древних космических сущностях, сколько в осознании и использовании одного из важнейших приёмов нагнетания страха: нас, эволюционных выходцев из тенистых, густых, плохо просматриваемых джунглей, больше всего пугает неизвестность. Нечто, что может в любой момент выйти из темноты и пожрать — а желающих в тех джунглях полакомиться нашими мартышкоподобными предками хватало. Да и потом, в вышеописанных лесах, всё не так уж редко заканчивалось примерно тем же образом.
Неясная опасность, обозначенная лишь ужасающими штрихами, страшнее всего, это прописано в нашей психике очень глубоко. Это и делало рассказы Лавкрафта настолько необычными и пугающими для своего времени, где даже в ужасах опасность обычно прописывалась довольно рано сюжетно и вполне отчётливо. Получалось, правда, не всегда, и именно поэтому в фандоме устойчиво популярны шутки вокруг злоупотребления Лавкрафтом эпитетов вроде «неописуемого».
Ранние крипи-пасты напрямую наследовали страшным городским легендам — историям в духе американских «крокодилов в канализации» или советских «крысах в метро», причём часто именно в формах публикаций жёлтой прессы или телепередач о неведомом. При этом тщательность мимикрирования под реалистичность в ряде случаев была продуманной. Речь по сути шла о сознательных мистификациях, призванных заставить читателя поверить в достоверность описанных событий. И, естественно, испугаться.
Под раннюю крипоту создавались сайты и блоги, отредактированные фото- и видеозаписи (а легко доступных и удобных фото- и видеоредакторов ещё не было), правились статьи в юной ещё Википедии. Именно так, скажем, работала история о фигуристке Анноре Петровой: в её центре была история о проклятой статье в Википедии, которая рассказывала спортсменке её будущее, а при попытке найти пруфы обнаруживалась самая настоящая статья в Википедии. И даже с описанной в сюжете историей правок. Кирпичей получалось немало. Впрочем, эта байка в «старом стиле» была создана только в 2011 году, когда крипи-культура уже переживала отчасти расцвет, а отчасти уже выраженный упадок.
Ещё одним форматом ранних крипипаст был перенос в интернет-среду практик рассылки «писем (не)счастья» с криповым содержанием и требованием разослать несколько копий другим людям под угрозой проклятия или смерти. Такие случаи отмечались в США ещё в 90-е, а в нулевые явление стало ещё более массовым.
Классическая эпоха крипипаст началась в 2006 году в разделе /x Форчана, посвящённом всевозможной паранормальщине и мистике. В какой-то момент возник и получил большую популярность тред, в котором пользователи стали анонимно (что подразумевал сам формат имиджборды) писать жуткие истории с претензией на то, что они произошли с ними или их знакомыми.
Структурно крипипасты часто были чем-то средним между страшилками и быличками. Иное либо скрывалось в безлюдных местах реала или сети, либо само врывалось в привычную жизнь героев. Смерть персонажей была возможной, но необязательной. В сюжете могли быть спасительные правила, соблюдая которые можно было спастись — а могло быть их отсутствие при неотвратимости затягивания в гибельную воронку. Ужас мог быть подчёркнуто неопределённым — а мог быть (и со временем всё чаще оказывался) прописан вполне отчётливо. В сюжетах могла быть назидательность («не открывай непонятные экзешники», «не сливай незнакомцам личные данные», «не шарься ночью по заброшкам и лесам»), а могла и полная неспровоцированность угрозы, «просто судьба такой».
Классические крипипасты с имиджборд гораздо реже ранних мистификаций сопровождались попытками создать убедительные «пруфы». Часто всё ограничивалось текстовым рассказом. Иногда появлялось специально созданное изображение — как правило, отофотошопленное фото. Ну и совсем редко — но, как правило, довольно метко — дело дополнялось видеозаписью, в том числе залитой на новомодный тогда Youtube. Часто с намёками на то, что даже простой просмотр некоего фото или видео ведёт к неизбежной гибели или как минимум критическому повреждению кукухи — привет японскому «Звонку» 1998-го года, который основан на богатейшей традиции японских городских легенд, базирующейся на мистике синтоизма и вовсю развивавшейся с книгами и прото-мангой (уже) с XVIII века.
Впрочем, некоторые «опускались» до создания и рассылки скримеров — нейтральных или даже подчёркнуто милых видеозаписей, на которых в самый неожиданный момент выскакивала ужасная вопящая рожа. Что даже в те нигилистичные времена многие считали несколько дурным тоном.
«Класссические» криповые видео в большинстве случаев были подчёркнуто низкого качества, часто имитируя старую съёмку на видеокамеру, потёртую VHS-плёнку. Они представлялись как запись очевидца, нередко погибшего в процессе, или как найденные «проклятые» или как минимум пугающие записи телепередач крайне странного содержания и неясного происхождения. В сопроводительной крипипасте часто указывалось, что это чудом найденная запрещённая или утерянная запись, которую лучше не смотреть (и именно поэтому её смотрели).
Самым классическим примером последнего в США стала видеозапись и сопутствующая крипо-история «Ваймингского инцидента» — якобы имевшего места перехвата телесигнала местного канала в 1980-е годы, после которого телезрители массово испытали пугающие проблемы со здоровьем и психикой. Выглядит оно жутковато, как и задумывалось.
«Вайомингский инцидент», что интересно, имеет реальный прообраз: так называемый инцидент с Максом Хедрумом. 22 ноября 1987 года трансляция на чикагском телеканале WGN-TV прервалась видео стрёмного содержания, на котором неизвестный в облике британского телеперсонажа Макса Хедрума упорото глумился над телеканалом и всячески угорал. Через пару часов тот же энтузиаст взломал трансляцию телеканала WTTW и продолжил веселье там. Выглядело это крипово, и вызвало изрядный скандал в США, но виновник так и не был найден.
Ну а потом в рунете по мотивам «Вайомингского инцидента» соорудили крипипасту о взломе вещания СГУ-ТВ с видео, известным как БЕЗНОГNМ. И в 2008 году залили на Двач. Паста стала самостоятельным мемом и породила немало отсылок и пародий. Многие в рунете за пределами Двача именно с неё и начали знакомство с понятием крипипасты.
На Двач форчановская мода на крипипасты проникла довольно быстро, ещё в 2007 году. Поначалу это были переводы англоязычных текстов, затем стало появляться всё больше оригинального творчества с российским колоритом. Впрочем, по-настоящему культового статуса из них, увы, достигли немногие из них.
Самой известной видео-крипотой российского происхождения стал «палочник-буратино», он же Station922.mkv. На стене типичной постсоветской многоэтажки, определённой впоследствии как дом в Ульяновске, из теней проявляется странное, многометровое существо, напоминающее насекомое-палочника, сползая по стене во двор. Видео стало популярным среди ценителей крипоты и за пределами России, иногда его считают проявлением Слендермена. А некоторые даже поверили в то, что такие существа могут реально существовать и представлять опасность.
Ну и стоит упомянуть впечатлившую многих в своё время криповую промо-легенду группы DVAR: рассказывалось, что её треки прокляты, вызывают смерть и безумие при прослушивании, и немало людей в те времена даже в это верили. Впрочем, в узких кругах легенда о DVAR ходила ещё до классической эпохи крипипаст, в первой половине нулевых.
Как и следовало предполагать в эпоху всеобщей компьютеризации, появлялись истории о «проклятых играх» как самостоятельных, так и переделанных из обычных и всем известных. Самая первая городская легенда о проклятых компьютерных играх, впрочем, появилась ещё в 2000-м году в США. В ней утверждалось о специально созданном в 1980-е годы то ли DARPA, то ли ЦРУ экспериментальном игровом автомате Polybius, который ставили в развлекательных центрах рядом с обычными. Игра на нём приводила к проблемам с психикой.
Обычно пруфами существования проклятых игр были скриншоты (отредактированные) или видеозаписи, под которые энтузиасты специально ломали и модифицировали геймплей. Самыми известными из подобных стали версия The Legend of Zelda: Majora’s Mask, содержавшая демоническую сущность по имени Бен; Хиробрина, виртуальную версию мёртвого брата создателя Minecraft, нападавшего на игроков; мод Jvk1166z.esp к Morrowind с участием загадочного Ассасина и картинок с диска игрока и так далее — вплоть до проклятых версий «Марио».
С 2008 года крипипасты стали настолько популярны, что в сети появились специальные, посвящённые им сайты. На них тщательно собирали всю возможную информацию о крипипастах и их вариантах, искали пруфы, писали новые тексты и создавали фото с видео. С одной стороны, это сделало крипоту всё более осмысляемым и популярным феноменом интернет-культуры, у них появился настоящий фэндом, который стремительно рос. С другой…
Крипота могла пугать и заставлять хотя бы допустить, что это реальная история, когда она попадалась случайно, как анонимная история или видеозапись, которая случайно попалась в треде или френдленте. Как только стало ясно, что всё это лишь популярный формат творчества, а крипипасты перестали претендовать на реалистичность — они перестали и пугать. Когда за крипотой стали целенаправленно ходить на тематические сайты и треды на бордах, ключевой элемент ужаса пропал.
Более того, чем больше появлялось крипипаст, и чем хуже они попутно становились от наплыва желающих (но не умеющих), тем большей становилась очевидной вся ограниченность тропов, ходов, образов и сюжетных линий. Всё упиралось во всё те же самые древние страхи. Но они пугают тогда, когда допускаешь реальность описываемого ужаса и примеряешь его на себя. Когда же полностью сознаёшь, что видишь перед собой текст, сознательно сочинённый кем-то — а крипипасты уже к 2009 году всё чаще становились открыто авторскими, не анонимными — магия страха исчезала. Примерно то же произошло с фильмами ужасов, которые действительно пугали в конце ХХ века, а теперь «заходят» разве что в форме постироничных пародий с деконструкцией жанра.
Слендермен, главный символ крипипаст, которого многие считают персонажем какого-то фильма или книги, появился не в претендующей на правдоподобие байке, а на вполне открытом конкурсе фотошопления Create Paranormal Images с крипофорума Something Awful. Его создал и опубликовал в виде двух фото с подписями 10 июня 2009 года пользователь Эрик Кнудсен под псевдонимом Victor Surge — и образ Слендермена произвёл на форуме любителей крипоты фурор.
Почти сразу его образ сросся с образом Оператора из стартовавшего 20 числа того же самого июня 2009 года веб-сериала «Мраморные шершни». Каноном стали не просматриваемый на исходных фото строгий костюм правительственного агента или гробовщика, белое безликое лицо и удлинённые руки, символ в виде перечёркнутого крест-накрест круга, способность выпускать щупальца и взаимодействовать с фото, видео и снами. А также — принципиальная, прошитая в каноне образа неясность его природы и сущности, целей, с которыми он похищает детей и взрослых, и что именно с ними происходит в дальнейшем.
В этом смысле Слендермен — персонаж куда более лавкрафтианский, чем большинство персонажей самого Лавкрафта. Возможно, в этом и коренятся причины его превращения из не претендующей ни на что, кроме призового места конкурсной работы в персонажа массовой культуры с терабайтами фанарта и сотнями отсылок к образу в играх, фильмах и анимации. А также… самых настоящих городских легенд, ушедших далеко за пределы Интернета и породивших чуть ли не натуральный культ. В 2014–15 годах дело дошло даже до нескольких попыток убийств, связанных с верой подростков в существование и угрозу Слендермена, что вызвало небольшую панику в американском обществе.
Впрочем, во второй половине 2010-х Слендермен окончательно стал персонажем мемов и массовой культуры, осознаваемый таким же «реальным», как Спайдермен. Вокруг него сформировался фендом с целым набором персонажей — так, чаще всего он появляется в историях и артах в компании Убийцы Джеффа.
К середине 2010-х упоминаемость крипипаст выросла до небес, летом 2014-го она достигла абсолютного пика, но это была уже смерть исходного жанра. Интернет-крипотой стало уже никого не удивить. В неё перестали верить и стали играть. Тексты стали всё чаще открыто авторскими. Появились выстроенный на её основе сеттинги, прежде всего Слендермен и SCP.
Что интересно, основной аудиторией крипофандома устойчиво являются подростки. Юные битарды, постившие крипоту на Двач в 2007-м, давно уже обзавелись пивными животами, бородами и залысинами, и по олдовой крипоте скорее ностальгируют — зато профильные ресурсы буквально забиты под завязку в основном неумелыми, подростковыми артами и текстами в стиле крипоты и персонажей крипофандомов. Ничего удивительного: как было сказано выше, потребность пугать, играть в страх, рисковать, учиться взаимодействовать со страхом — важная часть нормального взросления человеческой психики на подростковом этапе становления.
В конечном итоге эстетика крипоты стала частью массовой интернет-культуры. Во многом она повлияла на такие её поджанры, как «Эстетика городских окраин» и мемы про «бзсхдност», возникшие как раз на пике популярности крипоты в 2013-14 годах. Даже ранние Лапенко выглядели пародией на стилистику криповидео, особенно сюжеты «Тайны дыры» с участием Журналиста.
Кинотеатр запрещённого видео: раскадровка ужаса!
Ту самую атмосферу, впрочем, всё ещё можно ощутить в некоторой степени, даже если «Вайомингский инцидент» засмотрен до дыр, а основные крипипасты можно цитировать, будучи разбуженным в три часа ночи. Здесь на помощь могут прийти игры, часто самопальные и кривые по исполнению, но зато атмосферные. Большая их часть выстроена на основе сеттинга SCP.
В общем и целом, крипота к нашему времени оказалась успешно разобрана на винтики, огламурена и «приручена» интернет-культурой не меньше, чем образ Че Гевары — маркетологами масс-маркета. Но древний страх всё равно никуда не денется. О̴̫͑н̶̞̈́ ̸̿ͅп̶̛̟р̷̎о̴п̸̛̞и̴с̸̘͑а̴н̵ ̸̥̎в̴̠͝ ̶͎͠н̴̠͛а̸͎͊ш̵̬̏и̴х̵̓ г̷͓̓е̷̫̑н̴̬͝а̵̧̊х̷̢͝.̸͈̿ О̸н̸̛̜̲̟͓̹̯̫͖̌ͅ ̶̧͇̭̪͚͎̲́͒̓̂̈́̄̒͂̿͜т̶̢̈́еч̵̢̎̏̈́ё̶̗̾͊т̵͕̖̜̦͖̏̎̄͑в̶̫͙͇̯̻̫͚̞̾ ̴̩̠͗̅̆̓̅͆̔̈́͗͜н̵̨̺͎͙̙̫̞̖̅͗͗̊̕а̴̓̚ш̵͍͕͍̥͚̈́͂͗͋̿̕͝е̵̙̘̘͙̘͔̝͂͐̏̍й̴̬̿́̏ ̴͝к̷̚р̷̱̮͛о̸в̶и̸̡̲̖͙͕̍͊̔.̴̦͎̘̱̟̻̟̪͝ ̴̮̬͔͖́͐̂͆͊̕О̷н̸͌̽̍̓ в̸̞̟̒̔̇͝ш̴̻͖͉͎̖̥̥̮̳͌ит̸̨͚͑ ̴̥͚̦̤̤̤̈́͗̐̍̐̒̎̓̇в̵̾́̇̆́̈́̍̚͝н̴̭͉͈̳̬͚̅͜а̸̧̧̊̽ши̴̢̱̬̟͛͆́͌̑̊͝ ̶̛̠̋͌̋̑͛͊͝с̵̧̨̫̖̙͎̜̼̈́͆͐͂̅͘е̴̱̹̠͙̮͔̖̘̊̿͑̏͋͂̑͘р̸̰̾д̴ц̸̨͎̠̫͈̯͔̪̿͜а̴͂͐. О̷̅̒н̸̊̾͆͝ кр̷͍̾̒̽̍̚͠а̷д̷̼̱͗͜ёт̸̔с̴͑͘я̵ в̴̡̱̠̱͈͚̕о̷̬̮̮̖̝͓̱̱̪̒̀͑́̍̄ ̸̯̊͂т̶͑͗́͋͗̔ь̵̛̰̩̹̑̒̚͝м̸̱̫̮͎͔̤̀̍̓̚̕͘͜е.̴͇͛ ̴̺͔̒̈́̕О̴н̵͓͙̮̰͗̾͘͘ ̵͓͓͓̻͔̮̼̱͎̌̔̀̄с̸̢̞̹̼̑̅͠͝л̴̈́̔͑͌̿̚͠е̶д̸̞̏͗͘ит з̷̽а̴̞͔͕̝͂̇ т̸обо̴й̴͐̕,̴ ̴̨̰̤̪̼͗ю̸̊̽̓зе̷͕͍̲͍̜͇̥͆р̷н̶е̸й̴м̷̬͐͗̀́̔̀.̷̛̻͕̩̥̫̹͚̩͌̆͑͑̈ ̸̢̡̱̱͖͑̀Он̵̍ ж̶д̴̨̤̞̟̳͇̓̔̕ё̶̔̒́т̷̹͍̯͖̲̭̈́̎̿͋͑͜͝.̴͓̙̿̽̊̇̓̈́̅̔͘
Ѝ̈́͝г͊̓̓р͑͊͝ӓ́̿й̿̿ в̀͠ н́͐͠а́̓͊ш̓̈́̕у̓̒͘ н̈́͐́о͑̿в̾͊͝у̔͆́ю͑̿ и͋͋̕г͊̀͝р̈́̒ӱ́̈́̾ п̒̈́̿р͒͠͝я̈́͊͘м͆̽о͐̈́̒ в̒̾͛ T̿͒͝è͘͝l͛͊͠e͋͋͋g̿̒̕r̐͆ä́̕m̔͝!͒͒̈́
