MMT или современная теория денег (Modern Monetary Theory) — новое направление в экономической теории, объясняющего суть денег. Действующее представление о деньгах — самом важном феномене современного мира — является прямо обратным тому, что деньги из себя функционально представляют, что современная теория денег и изучает. Действующее представление о деньгах (можем назвать его modern monetary practice) основано на традиционно сложившихся, уходящих ещё в Средневековье, институтах и отношениях. По сути, господствующая сейчас экономическая теория — это рационализация институализированных в сложившейся экономической практике средневековых предрассудков. Как если бы современные медики оперировали современными медицинскими приборами, но исходили из представлений о функционировании человеческого организма времён Авиценны.
Джон Мейнард Кейнс объяснил, что экономика работает на труде, а не деньгах, ещё в начале XX века
Чтобы понять, что такое современная теория денег, следует понять, чем она не является.
Традиционно сложившееся представление о деньгах, на котором держится вся современная финансовая (банковская) система рассматривает деньги как отдельный ресурс, продукт или средство производства. Деньги, по сложившемуся исторически представлению о них — суть и содержание экономики. А современная банковская система сложилась вокруг них, институциализировав традиционно сложившиеся отношения. То есть, современная банковская система, при всей её сложности, технологичности и продвинутости — это механизм, с помощью которого люди научились утилизировать некую экономическую энергию прежде, чем разобрались в её природе. Современная теория денег концептуализирует сложившиеся экономические отношения и изучает роль денег в экономических отношениях.
В традиционном представлении, деньги — это энергия экономики, топливо для экономической активности (обмена плодами труда между людьми). Деньги также необходимы для экономической активности, как топор дровосеку или компьютер айтишнику. Без денег никакой работы начаться не может. И будут грустный дровосек дрессировать бобров в ожидании топора, а айтишник — кодить на бумажке в ожидании компьютера.
Если представить, что и дровосек, и программист оказались в одной деревне вдвоём зимой и без денег. При этом у дровосека электропила, которую нужно запрограммировать, а программисту в дом нужны дрова, чтобы не замёрзнуть, но программирование электропилы стоит 1000 рублей, дрова стоят 2000 рублей, а у программиста с лесорубом нет ни копейки. Если деньги — это энергия экономики, без которых экономические отношения не поедут, как не поедет машина без топлива, то ни дровосек с ненастроенной пилой, ни программист в промёрзшем доме не смогут работать и не смогут поделать ничего с этим.
Абсурдность этой гипотетической ситуации, как и многих других, происходящих уже в реальности, ситуаций, возникающих из предпосылки, что деньги — это экономическое топливо, и привело к возникновению Modern Monetary Theory. «Гниль завелася въ Датскомъ королевстве» — а MMT изучает, где именно.
Деньги, безусловно, являются обязательной частью экономических отношений. Ошибка в представлении о деньгах как экономической энергии — тогда как они являются сигнальным механизмом экономики.
Если рассматривать экономику как организм, то разницу будет понять очень легко. Работа, выполняемая многоклеточным организмом (например, человеческим) — это совокупность работы отдельных клеток. Отдельные клетки объединяются в согласованно работающий механизм тремя системами: защитной иммунной, инфраструктурной (строительство и энергия) метаболической и сигнальной нервной. Все три системы обязательны: живой многоклеточный организм можно рассматривать как совокупность иммунитета, метаболизма и нервной системы. Однако именно работа отдельных клеток первична в многоклеточном организме, неравная система — производная от необходимости их координации для того, чтобы их слаженная работа была возможна. Перевёрнутая картина, в которой сигнальная (нервная система) — и есть суть многоклеточного организма, а работа, выполняемая клетками по отдельности и совокупно — производная от неё — и есть традиционное представление об экономике и роли денег в неё.
MMT ставит это представление с головы на ноги. Экономика — это организованный обмен плодами труда экономических субъектов (людей и организаций), а деньги — это сигнальный механизм, необходимый для его функционирования. Для обмена плодами труда в масштабах, выходящих за пределы общины, деньги необходимы — но обмен состоит именно в обмене плодами труда, а деньги являются сигналом о наличии полезного вклада (работы), которую обладающий деньгами экономический субъект произвёл.
О том, как деньги из меры труда ошибочно подменили собой создаваемую трудом ценность, и стали рассматриваться как отдельный ресурс, а не мера настоящих (трудовых) ресурсов в распоряжении экономики, Джон Кейнс говорил ещё в 1942: «Не следует подчиняться вредоносной доктрине девятнадцатого века о том, что любое предприятие должно оправдывать себя в фунтах, шиллингах и пенсах наличного дохода… Почему мы должны отказывать городам в чести обладания собственным университетом или европейским столицам… в лишнем театре, концертном зале, танцевальной площадке, галерее, кафе и тому подобном? Без сомнения, мы можем себе позволить всё это и намного больше. Всё, что мы можем реально сделать — мы можем себе позволить».
Что характерно, тогда, в первой половине XX столетия, Кейнс критиковал (справедливо) это мышление как мышление XIX века. Сейчас, в первой половине XXI века, с расстояния в 80 лет, правота Кейнса ещё очевиднее, а представление о деньгах как ресурсе или ценности (commodity) родом из древности — ещё архаичнее, и является главным препятствием для развития человечества, большая часть производительных сил которого сжигается в погоне за фиктивным ресурсом, который уже в той же степени становится помехой прогрессу цивилизации, как раньше ему способствовал.
Вся экономика начинается со способности человека создавать ценность. Допустим, обезьяна может использовать палку и камень как примитивные инструменты. Пещерный человек может взять палку и камень, соединить их — и получить молоток. Молоток — это новая ценность, которой до этого не существовало. Палка+камень+труд = молоток. Разница в полезности молотка и палки с камнем по отдельности — это ценность, созданная трудом человека. Без человека она бы не существовала вообще, но, благодаря человеку, появилась словно «из ниоткуда». Магией, её создавшей был человеческий труд. Созданная ценность — плод труда.
От создаваемой ценности до экономики всего один шаг: обмен плодами труда с другим человеком. Один человек умеет делать инструменты, другой — с ними лучше охотится. Труд человека неотчуждаем, а вот плоды его отчуждаемы, что создаёт возможность существования экономики и цивилизации в принципе. Поэтому людям необязательно жить вместе, чтобы пользоваться плодами труда друг друга: охотник может выменять молоток у мастера и разойтись с ним, но ценность этого молотка останется с ним.
Из этого экономика и состоит: создаваемая ценность и обмен. Создаваемая ценность — это атом экономики, обмен — межатомная связь. Экономика полностью из связанной создаваемой ценности, принимающей самые разные формы, но любой аспект экономики можно разложить на атомы — сумму труда разных людей — без остатка.
Часто люди приписывают стоимость материальным экономическим объектам как некую отдельную от «человеческих затрат», часто ценят материальные издержки гораздо выше человеческого труда и человеческих издержек. На уровне компаний в этом есть смысл: ценность большинства продуктов экономики, которыми пользуются компании, имеет более или менее чёткую денежную стоимость. На уровне экономики так рассуждать нельзя. Если «размотать» стоимость хоть самолёта, хоть картины, хоть сериала на «Нетфликсе» — на составляющие части, каждые из которых требовали затрат на своё создание и так далее на много шагов назад — она сведётся к конкретным людям. Что логично: никому, кроме людей, деньги не нужны, на все остальные живые, неживые и цифровые объекты мира, экономики деньги никак не влияют — только на людей, которые влияют на объекты.
Поэтому всё, что касается богатства, ценности, стоимости, цены etc. в экономике — это всё вопросы обмена плодами труда неограниченного числа людей в самой разной форме. Это важно понимать, потому что очень часто деньги, в первую очередь, оказываются совершенно отделены в представлении об экономике от человеческого труда как самостоятельная ценность.
О том, что деньги не то, чем кажутся, и вся неолиберальная экономическая доктрина Мизеса, Хайека и Милтона Фридмана держится на мысленном эксперименте Адама Смита, предположившего, что деньги спонтанно зародились «снизу» как универсальная мера обмена для торговли, не подтверждается никакими реальными историческими данными, яснее всего в своей книге «Долг: первые пять тысяч лет» написал американский антрополог Дэвид Грэбер.
Широкой аудитории он более известен как автор термина bullshit jobs («Бредовая работа: Трактат о распространении бессмысленного труда»), однако его анализ истории монетарных отношений в «Долге» работа более фундаментальная, поскольку объясняет условия, в которых эпидемия bullshit jobs и началась — их причиной является мутация экономической роли денег из меры создаваемой трудом ценности для общества в цель. Когда деньги из меры труда становятся его целью, и появляются работы, цель которых — деньги — полностью отчуждена от гуманитарной, человеческой значимости труда в целом.
Действующая экономическая теория очень технологична в отдельных аспектах, но не в состоянии решить глобальные задачи — обеспечить экономику, которая будет работать на пользу всего человечества и каждого человека. Чем дальше, тем сильнее обнажается неспособность экономической теории, основанной на эзотерических представлениях родом из XIX века, справиться с реальными проблемами человечества — как не получилось бы у астрологов запустить человека в космос, даже если бы им дали готовую ракету, но без рабочей физической теории.
Знаменитая фраза Маргарет Тэтчер «Не бывает общественных денег, бывают только деньги налогоплательщиков» (There is no such thing as public money, there is only taxpayers’ money) хороша тем, что представляет идеально вывернутое наизнанку представление о действительном положении дел — словно негативный оттиск реальной картины вещей.
Основная экономическая функция государства — выпуск денег, обеспечивающий связность функционирующей экономики в пределах юрисдикции этого государства. Государство выпускает деньги и собирает их. Право сбора налогов (право отзыва денег) естественным образом вытекает из этого факта.
Чтобы понять, как это работает, проведём мысленный эксперимент: допустим, в один прекрасный момент, скажем, Евросоюз решит поменять свою валюту с евро на шмевро — то они смогут это сделать. А также смогут установить условия обмена, включая разные курсы обмена, например (чем выше сумма — тем ниже курс). И все держатели евро, наличных и безналичных, в ЕС или далеко за его пределами, вынуждены будут участвовать в этом обмене по любому курсу, иначе все их спрятанные евро и вовсе превратятся в тыкву.
Или, если, скажем, США решат вытрясти все неуплаченные налоги с миллиардеров и корпораций из их многотриллионых нычек по всему миру, объявив об обмене старых долларов на новые с понижающимся коэффициентом на суммы свыше $10 млн, $100 млн и $1 млрд — они тоже смогут это сделать.
В реальности есть множество причин, по которым Евросоюз не поступит так с евро, а США — с долларом (по крайней мере, внезапно), но из наличия этой возможности и вытекает право отзыва денег — то есть, налогообложения. Налог и есть мягкая форма отзыва денег — необходимая для регулирования экономического «метаболизма», но точечная, без шока полного перехода на новую валюту. Такое происходит только вместе со сменой самого государственного режима — ещё одна иллюстрация того, как деньги являются функцией (производной) от государства. Если бы деньги существовали независимо от государства, как утверждала Тэтчер, зарождаясь в карманах налогоплательщиков, то национальные валюты не менялись бы по решению государственной власти — и не менялись бы вообще, потому что частным порядком люди очень консервативно относятся к своим деньгам: в РФ продолжили бы пользоваться советскими рублями и после 1991 года, а страны Евросоюза никогда не смогли бы перейти на евро.
В реальности, монетарная политика — выпуск и сбор денег — одна из трёх старейших фундаментальных функций государства.
Личное богатство и богатство экономики — это две разные перспективы. Одно из главных различий — временной горизонт. В горизонте одной человеческой жизни для человека важнее оценка богатства как средства обмена, менее важна — сумма вложенного труда. Сумма вложенного труда (то есть, за всё время накопления богатства в течение жизни к моменту оценки) для индивида играет меньшее значение, потому что он не может переиграть прошлое. Он может использовать его уроки в будущем, конечно, но пройденный этап жизни ему не повторить. Вложенный в обретение богатства свой и чужой труд уже не вернуть, важнее оценка перспектив как средства обмена в будущем. К оценке богатства государства подход прямо противоположный: как было создано богатство более важно, чем-то, что за него можно выручить. Потому что, в отличие от жизни человека, экономика — это бесконечный цикл. И сумма вложенного труда в прошлом, которая в жизни человека транслируется в перспективы для будущего в течение одной жизни, для государства будет иметь значение и на следующих циклах. Или, другими словами, одно и то же умение создавать и аккумулировать богатство у человека определяет одну его жизнь, а у государства — много следующих экономических «жизней».
Для богатого нефтяника его прибылей от нефтедобычи хватит ему до конца жизни, даже если нефть перестанут покупать на следующий день. А снижение цены и спроса, пусть даже неминуемое, на протяжении десятилетий, для него вообще ничего не будет значить — до конца жизни он всё равно обеспечен, а дольше ему и не надо. Поэтому для него ответ на вопрос «себестоимость нефти $20, цена $100, прибыль $80 — сколько это богатства?» будут очевидные $80 — можно оценивать рыночные перспективы его богатства как средства обмена на блага мира в будущем. Здесь работает бытовая логика: прибыль + собственность = богатство. Её важно понимать, чтобы понимать отличие государства.
Для целой экономики бытовая логика не работает. Для нефтедобывающей экономики та же самая ситуация выглядит иначе: для государства с концом нефти кончится не жизнь, а цикл, а, значит, начнётся следующий — и крайне важно будет то, с чем она туда войдёт. Потому что прибыли потрачены, а источник богатства иссяк. Для человека несколько десятилетий обмеления нефтеденежного озёра — это целая жизнь, он может позволить себе ничего не менять и оставаться богатым до конца жизни. Для государства начавшееся обмеление нефтеденег — это уже начало нового цикла. Когда оно высохнет совсем или настолько, что перестанет быть заметно в экономике — новый цикл начинать будет уже поздно.
Иными словами, богатство человека можно оценивать в перспективе «до конца жизни», в пределах 1—2 поколений (25–50 лет). На богатство народов лучше смотреть в перспективе «следующей жизни», «из будущего» за порогом 25–50 лет в сторону настоящего.
Одним из главных (единственным, по сути) возражением критиков MMT является инфляционное пугало — мол, если раздать всем денег, то они обесценятся. Об этом пишет экономист Константин Сонин (пост «Псевдоденежная теория как она есть» в ответ на Magical monetary theory full review.
Современный миф о дефиците был рождён не в США, но в США, похоже, будет полностью разоблачён. Главным критиком неолиберальной финансово-экономической политики является Стефани Келтон, главным трудом которой является книга «Миф о дефиците» («The Deficit Myth: Modern Monetary Theory and the Birth of the People’s Economy»). По сути, в своей работе Стефани Келтон ощупывает того же слона, что и Джон Кейнс, только с другой стороны, Кейнс говорил о реальной, производительной стороне экономики, Келтон объясняет её бюджетно-финансовую сторону.
К инфляции ведёт увеличение денежной массы, которое невозможно обеспечить продуктами труда. А вот очерёдность — что увеличение денежной массы должно следовать за продуктом, а наоборот не может, и это инфляция — допущение. Если в экономике кризис, у государства нулевые резервы, и условная строительная компания не может найти заказчика на постройку дома (у компании есть возможность построить дом, у потенциального заказчика есть нужда в доме, но нет денег), то государство…
1) — может «напечатать денег» на строительство этого дома, обеспечив рост не инфляции, потому что деньги будут обеспечены построенным домом, а экономики — причём, не только прямой (строительство), но и производный, основанный на пользе, ради которой дом был нужен заказчику.
Допущение, что деньги на строительство дома уже должны быть в экономике, государство ни при каких условиях не может их просто так взять и эмитировать под страхом неминуемой инфляции — идеологическая догма, которая задушила немало бизнесов, производств, рабочих мест и перспектив экономического роста. «Anything we can actually do, we can afford».
2) — …не образуя дефицита или долга, возврата которого нужно требовать с заказчика. Деньги — это долговое обязательство, которое погашается продуктами труда. Постройка дома и была погашением обязательства. Государство ничего не потеряло, экономика выросла, заказчик (получатель дома) не обязан быть должником. Это — аванс, а не кредит.
Разумеется, это должно делаться разумно, чтобы это вело к производительному результату — росту экономики, а не прогорало вхолостую, заканчиваясь появлением потёмкинских деревень или китайских городов-призраков. Вопрос в принципиальной возможности такой политики. Принципиальная невозможность которой постулируется банками в самом широком смысле, для которых превращение любого финансирования в кредитование — источник их заработка. Конечно, частный капитал деньги не печатает и нуждается в их возврате.
Но то, что государство само просто большой банк, который может только давать взаймы и ничего другого — идеологическая догма, миф, на который указывал Кейнс: «We are immeasurably richer than our predecessors. Is it not evident that some sophistry, some fallacy, governs our collective action if we are forced to be so much meaner than they in the embellishments of life?»
И он же писал о цене этого заблуждения, от чего человечество отказывается, пока верит в миф о дефиците:
Теоретически грамотный подход с позиций ММТ, где деньги рассматриваются не как ресурс (то есть, нечто ограниченное), а механизм сигнализирования наличия трудового ресурса для участия в экономической кооперации содержит ключ к решению как главных экономических проблем современности (как обеспечить базовые нужды каждого человека в питании, здравоохранении, образовании, жилье, транспорте и связи), так и главных экономических вызовов ближайшего будущего — таких, как универсальный безусловный базовый доход (UBI). (Всеобщий базовый доход ближе, чем кажется. )
В ситуации, когда сотни тысяч компаний малого бизнеса и миллионы сотрудников магазинов, кафе, ресторанов, парикмахерских, театров etc. нуждаются в клиентах, а десятки миллионов человек регулярно (каждый день, еженедельно или ежемесячно) — в их услугах, но при этом малый бизнес задыхается и умирает, а люди отказывают себе в своих потребностях, потому что «в экономике нет денег» — MMT даёт ответ. Трудовые ресурсы в экономике есть, спрос на них — тоже, а экономической активности нет из-за ложного представления о деньгах как отдельном ресурсе, который может закончится, а не сигнальном элементе, который может (и должно) дать государство: «Работайте и обменивайтесь плодами своего труда, товарищи. Деньги это не проблема».
Даже в её нынешней экономической форме по состоянию на 2021 год российская экономика размером чуть более 100 триллионов рублей в год может себе позволить и переварить всеобщий безусловный базовый доход в 50-100 тысяч рублей в месяц на человека, которые уйдут на регулярные потребности людей и обеспечат спросом и доходом малый и средний бизнес. Технически для подобной эмиссии есть всё: и 78 миллионов человек на Госуслугах (то есть, практически всё экономически активное население), и собственная платёжная система «Мир», и практически поголовное покрытие «Сбербанком» — то есть, финансово-технических инструментов для организации базового дохода, изменения экономической системы страны и отправки бедности в прошлое вместе с рабством и крепостным правом — в избытке.
Мешает это сделать не отсутствие теоретической возможности — MMT её предоставляет, а отсутствие политической воли, парализованной господствующей традиционной экономической догмой (по сути — экономическими суевериями).
Современная теория денег — это не вся картина, но большой кусок пазла, коллективно собираемого экономическими теоретиками, историками и философами последние 250 лет, начиная с Адама Смита в XVIII веке. В синтезе трудовой теории ценности Карла Маркса (XIX век), понимания первичности труда перед деньгами Джона Кейнса (XX век), критике современного монетаризма Стефани Келтон и исторического анализа Дэвида Грэбера (XXI век) и вырисовываются контуры этой картины целиком.
Чтобы понять, что такое современная теория денег, следует понять, чем она не является.
Традиционно сложившееся представление о деньгах, на котором держится вся современная финансовая (банковская) система рассматривает деньги как отдельный ресурс, продукт или средство производства. Деньги, по сложившемуся исторически представлению о них — суть и содержание экономики. А современная банковская система сложилась вокруг них, институциализировав традиционно сложившиеся отношения. То есть, современная банковская система, при всей её сложности, технологичности и продвинутости — это механизм, с помощью которого люди научились утилизировать некую экономическую энергию прежде, чем разобрались в её природе. Современная теория денег концептуализирует сложившиеся экономические отношения и изучает роль денег в экономических отношениях.
В традиционном представлении, деньги — это энергия экономики, топливо для экономической активности (обмена плодами труда между людьми). Деньги также необходимы для экономической активности, как топор дровосеку или компьютер айтишнику. Без денег никакой работы начаться не может. И будут грустный дровосек дрессировать бобров в ожидании топора, а айтишник — кодить на бумажке в ожидании компьютера.
Если представить, что и дровосек, и программист оказались в одной деревне вдвоём зимой и без денег. При этом у дровосека электропила, которую нужно запрограммировать, а программисту в дом нужны дрова, чтобы не замёрзнуть, но программирование электропилы стоит 1000 рублей, дрова стоят 2000 рублей, а у программиста с лесорубом нет ни копейки. Если деньги — это энергия экономики, без которых экономические отношения не поедут, как не поедет машина без топлива, то ни дровосек с ненастроенной пилой, ни программист в промёрзшем доме не смогут работать и не смогут поделать ничего с этим.
Абсурдность этой гипотетической ситуации, как и многих других, происходящих уже в реальности, ситуаций, возникающих из предпосылки, что деньги — это экономическое топливо, и привело к возникновению Modern Monetary Theory. «Гниль завелася въ Датскомъ королевстве» — а MMT изучает, где именно.
Деньги, безусловно, являются обязательной частью экономических отношений. Ошибка в представлении о деньгах как экономической энергии — тогда как они являются сигнальным механизмом экономики.
Если рассматривать экономику как организм, то разницу будет понять очень легко. Работа, выполняемая многоклеточным организмом (например, человеческим) — это совокупность работы отдельных клеток. Отдельные клетки объединяются в согласованно работающий механизм тремя системами: защитной иммунной, инфраструктурной (строительство и энергия) метаболической и сигнальной нервной. Все три системы обязательны: живой многоклеточный организм можно рассматривать как совокупность иммунитета, метаболизма и нервной системы. Однако именно работа отдельных клеток первична в многоклеточном организме, неравная система — производная от необходимости их координации для того, чтобы их слаженная работа была возможна. Перевёрнутая картина, в которой сигнальная (нервная система) — и есть суть многоклеточного организма, а работа, выполняемая клетками по отдельности и совокупно — производная от неё — и есть традиционное представление об экономике и роли денег в неё.
MMT ставит это представление с головы на ноги. Экономика — это организованный обмен плодами труда экономических субъектов (людей и организаций), а деньги — это сигнальный механизм, необходимый для его функционирования. Для обмена плодами труда в масштабах, выходящих за пределы общины, деньги необходимы — но обмен состоит именно в обмене плодами труда, а деньги являются сигналом о наличии полезного вклада (работы), которую обладающий деньгами экономический субъект произвёл.
О том, как деньги из меры труда ошибочно подменили собой создаваемую трудом ценность, и стали рассматриваться как отдельный ресурс, а не мера настоящих (трудовых) ресурсов в распоряжении экономики, Джон Кейнс говорил ещё в 1942: «Не следует подчиняться вредоносной доктрине девятнадцатого века о том, что любое предприятие должно оправдывать себя в фунтах, шиллингах и пенсах наличного дохода… Почему мы должны отказывать городам в чести обладания собственным университетом или европейским столицам… в лишнем театре, концертном зале, танцевальной площадке, галерее, кафе и тому подобном? Без сомнения, мы можем себе позволить всё это и намного больше. Всё, что мы можем реально сделать — мы можем себе позволить».
Anything we can actually do, we can afford.
Что характерно, тогда, в первой половине XX столетия, Кейнс критиковал (справедливо) это мышление как мышление XIX века. Сейчас, в первой половине XXI века, с расстояния в 80 лет, правота Кейнса ещё очевиднее, а представление о деньгах как ресурсе или ценности (commodity) родом из древности — ещё архаичнее, и является главным препятствием для развития человечества, большая часть производительных сил которого сжигается в погоне за фиктивным ресурсом, который уже в той же степени становится помехой прогрессу цивилизации, как раньше ему способствовал.
Вся экономика начинается со способности человека создавать ценность. Допустим, обезьяна может использовать палку и камень как примитивные инструменты. Пещерный человек может взять палку и камень, соединить их — и получить молоток. Молоток — это новая ценность, которой до этого не существовало. Палка+камень+труд = молоток. Разница в полезности молотка и палки с камнем по отдельности — это ценность, созданная трудом человека. Без человека она бы не существовала вообще, но, благодаря человеку, появилась словно «из ниоткуда». Магией, её создавшей был человеческий труд. Созданная ценность — плод труда.
От создаваемой ценности до экономики всего один шаг: обмен плодами труда с другим человеком. Один человек умеет делать инструменты, другой — с ними лучше охотится. Труд человека неотчуждаем, а вот плоды его отчуждаемы, что создаёт возможность существования экономики и цивилизации в принципе. Поэтому людям необязательно жить вместе, чтобы пользоваться плодами труда друг друга: охотник может выменять молоток у мастера и разойтись с ним, но ценность этого молотка останется с ним.
▍ Деньги — это мера труда.
Из этого экономика и состоит: создаваемая ценность и обмен. Создаваемая ценность — это атом экономики, обмен — межатомная связь. Экономика полностью из связанной создаваемой ценности, принимающей самые разные формы, но любой аспект экономики можно разложить на атомы — сумму труда разных людей — без остатка.
Часто люди приписывают стоимость материальным экономическим объектам как некую отдельную от «человеческих затрат», часто ценят материальные издержки гораздо выше человеческого труда и человеческих издержек. На уровне компаний в этом есть смысл: ценность большинства продуктов экономики, которыми пользуются компании, имеет более или менее чёткую денежную стоимость. На уровне экономики так рассуждать нельзя. Если «размотать» стоимость хоть самолёта, хоть картины, хоть сериала на «Нетфликсе» — на составляющие части, каждые из которых требовали затрат на своё создание и так далее на много шагов назад — она сведётся к конкретным людям. Что логично: никому, кроме людей, деньги не нужны, на все остальные живые, неживые и цифровые объекты мира, экономики деньги никак не влияют — только на людей, которые влияют на объекты.
Поэтому всё, что касается богатства, ценности, стоимости, цены etc. в экономике — это всё вопросы обмена плодами труда неограниченного числа людей в самой разной форме. Это важно понимать, потому что очень часто деньги, в первую очередь, оказываются совершенно отделены в представлении об экономике от человеческого труда как самостоятельная ценность.
О том, что деньги не то, чем кажутся, и вся неолиберальная экономическая доктрина Мизеса, Хайека и Милтона Фридмана держится на мысленном эксперименте Адама Смита, предположившего, что деньги спонтанно зародились «снизу» как универсальная мера обмена для торговли, не подтверждается никакими реальными историческими данными, яснее всего в своей книге «Долг: первые пять тысяч лет» написал американский антрополог Дэвид Грэбер.
Широкой аудитории он более известен как автор термина bullshit jobs («Бредовая работа: Трактат о распространении бессмысленного труда»), однако его анализ истории монетарных отношений в «Долге» работа более фундаментальная, поскольку объясняет условия, в которых эпидемия bullshit jobs и началась — их причиной является мутация экономической роли денег из меры создаваемой трудом ценности для общества в цель. Когда деньги из меры труда становятся его целью, и появляются работы, цель которых — деньги — полностью отчуждена от гуманитарной, человеческой значимости труда в целом.
Действующая экономическая теория очень технологична в отдельных аспектах, но не в состоянии решить глобальные задачи — обеспечить экономику, которая будет работать на пользу всего человечества и каждого человека. Чем дальше, тем сильнее обнажается неспособность экономической теории, основанной на эзотерических представлениях родом из XIX века, справиться с реальными проблемами человечества — как не получилось бы у астрологов запустить человека в космос, даже если бы им дали готовую ракету, но без рабочей физической теории.
▍ Деньги — это общественный ресурс.
Знаменитая фраза Маргарет Тэтчер «Не бывает общественных денег, бывают только деньги налогоплательщиков» (There is no such thing as public money, there is only taxpayers’ money) хороша тем, что представляет идеально вывернутое наизнанку представление о действительном положении дел — словно негативный оттиск реальной картины вещей.
Основная экономическая функция государства — выпуск денег, обеспечивающий связность функционирующей экономики в пределах юрисдикции этого государства. Государство выпускает деньги и собирает их. Право сбора налогов (право отзыва денег) естественным образом вытекает из этого факта.
Чтобы понять, как это работает, проведём мысленный эксперимент: допустим, в один прекрасный момент, скажем, Евросоюз решит поменять свою валюту с евро на шмевро — то они смогут это сделать. А также смогут установить условия обмена, включая разные курсы обмена, например (чем выше сумма — тем ниже курс). И все держатели евро, наличных и безналичных, в ЕС или далеко за его пределами, вынуждены будут участвовать в этом обмене по любому курсу, иначе все их спрятанные евро и вовсе превратятся в тыкву.
Или, если, скажем, США решат вытрясти все неуплаченные налоги с миллиардеров и корпораций из их многотриллионых нычек по всему миру, объявив об обмене старых долларов на новые с понижающимся коэффициентом на суммы свыше $10 млн, $100 млн и $1 млрд — они тоже смогут это сделать.
В реальности есть множество причин, по которым Евросоюз не поступит так с евро, а США — с долларом (по крайней мере, внезапно), но из наличия этой возможности и вытекает право отзыва денег — то есть, налогообложения. Налог и есть мягкая форма отзыва денег — необходимая для регулирования экономического «метаболизма», но точечная, без шока полного перехода на новую валюту. Такое происходит только вместе со сменой самого государственного режима — ещё одна иллюстрация того, как деньги являются функцией (производной) от государства. Если бы деньги существовали независимо от государства, как утверждала Тэтчер, зарождаясь в карманах налогоплательщиков, то национальные валюты не менялись бы по решению государственной власти — и не менялись бы вообще, потому что частным порядком люди очень консервативно относятся к своим деньгам: в РФ продолжили бы пользоваться советскими рублями и после 1991 года, а страны Евросоюза никогда не смогли бы перейти на евро.
В реальности, монетарная политика — выпуск и сбор денег — одна из трёх старейших фундаментальных функций государства.
- Первая функция государства — это коллективная оборона, защита от насилия внешнего (вторжение) и внутреннего (разбой). Это, можно сказать, иммунитет государства.
- Вторая функция государства — это организация трудовой кооперации людей (экономики), в которой обращение денег выступает в роли кровеносной системы.
- Третья функция государства — связность, обеспечиваемая государственными механизмами, выступающими в роли нервной системы общества как организма.
Личное богатство и богатство экономики — это две разные перспективы. Одно из главных различий — временной горизонт. В горизонте одной человеческой жизни для человека важнее оценка богатства как средства обмена, менее важна — сумма вложенного труда. Сумма вложенного труда (то есть, за всё время накопления богатства в течение жизни к моменту оценки) для индивида играет меньшее значение, потому что он не может переиграть прошлое. Он может использовать его уроки в будущем, конечно, но пройденный этап жизни ему не повторить. Вложенный в обретение богатства свой и чужой труд уже не вернуть, важнее оценка перспектив как средства обмена в будущем. К оценке богатства государства подход прямо противоположный: как было создано богатство более важно, чем-то, что за него можно выручить. Потому что, в отличие от жизни человека, экономика — это бесконечный цикл. И сумма вложенного труда в прошлом, которая в жизни человека транслируется в перспективы для будущего в течение одной жизни, для государства будет иметь значение и на следующих циклах. Или, другими словами, одно и то же умение создавать и аккумулировать богатство у человека определяет одну его жизнь, а у государства — много следующих экономических «жизней».
Для богатого нефтяника его прибылей от нефтедобычи хватит ему до конца жизни, даже если нефть перестанут покупать на следующий день. А снижение цены и спроса, пусть даже неминуемое, на протяжении десятилетий, для него вообще ничего не будет значить — до конца жизни он всё равно обеспечен, а дольше ему и не надо. Поэтому для него ответ на вопрос «себестоимость нефти $20, цена $100, прибыль $80 — сколько это богатства?» будут очевидные $80 — можно оценивать рыночные перспективы его богатства как средства обмена на блага мира в будущем. Здесь работает бытовая логика: прибыль + собственность = богатство. Её важно понимать, чтобы понимать отличие государства.
Для целой экономики бытовая логика не работает. Для нефтедобывающей экономики та же самая ситуация выглядит иначе: для государства с концом нефти кончится не жизнь, а цикл, а, значит, начнётся следующий — и крайне важно будет то, с чем она туда войдёт. Потому что прибыли потрачены, а источник богатства иссяк. Для человека несколько десятилетий обмеления нефтеденежного озёра — это целая жизнь, он может позволить себе ничего не менять и оставаться богатым до конца жизни. Для государства начавшееся обмеление нефтеденег — это уже начало нового цикла. Когда оно высохнет совсем или настолько, что перестанет быть заметно в экономике — новый цикл начинать будет уже поздно.
Иными словами, богатство человека можно оценивать в перспективе «до конца жизни», в пределах 1—2 поколений (25–50 лет). На богатство народов лучше смотреть в перспективе «следующей жизни», «из будущего» за порогом 25–50 лет в сторону настоящего.
▍ MMT и инфляция
Одним из главных (единственным, по сути) возражением критиков MMT является инфляционное пугало — мол, если раздать всем денег, то они обесценятся. Об этом пишет экономист Константин Сонин (пост «Псевдоденежная теория как она есть» в ответ на Magical monetary theory full review.
Современный миф о дефиците был рождён не в США, но в США, похоже, будет полностью разоблачён. Главным критиком неолиберальной финансово-экономической политики является Стефани Келтон, главным трудом которой является книга «Миф о дефиците» («The Deficit Myth: Modern Monetary Theory and the Birth of the People’s Economy»). По сути, в своей работе Стефани Келтон ощупывает того же слона, что и Джон Кейнс, только с другой стороны, Кейнс говорил о реальной, производительной стороне экономики, Келтон объясняет её бюджетно-финансовую сторону.
К инфляции ведёт увеличение денежной массы, которое невозможно обеспечить продуктами труда. А вот очерёдность — что увеличение денежной массы должно следовать за продуктом, а наоборот не может, и это инфляция — допущение. Если в экономике кризис, у государства нулевые резервы, и условная строительная компания не может найти заказчика на постройку дома (у компании есть возможность построить дом, у потенциального заказчика есть нужда в доме, но нет денег), то государство…
1) — может «напечатать денег» на строительство этого дома, обеспечив рост не инфляции, потому что деньги будут обеспечены построенным домом, а экономики — причём, не только прямой (строительство), но и производный, основанный на пользе, ради которой дом был нужен заказчику.
Допущение, что деньги на строительство дома уже должны быть в экономике, государство ни при каких условиях не может их просто так взять и эмитировать под страхом неминуемой инфляции — идеологическая догма, которая задушила немало бизнесов, производств, рабочих мест и перспектив экономического роста. «Anything we can actually do, we can afford».
2) — …не образуя дефицита или долга, возврата которого нужно требовать с заказчика. Деньги — это долговое обязательство, которое погашается продуктами труда. Постройка дома и была погашением обязательства. Государство ничего не потеряло, экономика выросла, заказчик (получатель дома) не обязан быть должником. Это — аванс, а не кредит.
Разумеется, это должно делаться разумно, чтобы это вело к производительному результату — росту экономики, а не прогорало вхолостую, заканчиваясь появлением потёмкинских деревень или китайских городов-призраков. Вопрос в принципиальной возможности такой политики. Принципиальная невозможность которой постулируется банками в самом широком смысле, для которых превращение любого финансирования в кредитование — источник их заработка. Конечно, частный капитал деньги не печатает и нуждается в их возврате.
Но то, что государство само просто большой банк, который может только давать взаймы и ничего другого — идеологическая догма, миф, на который указывал Кейнс: «We are immeasurably richer than our predecessors. Is it not evident that some sophistry, some fallacy, governs our collective action if we are forced to be so much meaner than they in the embellishments of life?»
И он же писал о цене этого заблуждения, от чего человечество отказывается, пока верит в миф о дефиците:
фундаментальные, срочные и необходимые нужды обеспечения жильём, реиндустрилизации, обновления транспортной инфраструктры и перепланирования среды повседневной жизни. Мы не только можем всё это себе позволить. С масштабной программой по реализации в том регуляторном темпе, который мы сможем выдержать, мы можем обеспечить качественную занятость на многие годы вперёд. Мы можем, на самом деле, построить наш Новый Иерусалим на основе труда, который мы в нашей заносчивой слепоте держим невостребованным и несчастным в принудительном застое.
Теоретически грамотный подход с позиций ММТ, где деньги рассматриваются не как ресурс (то есть, нечто ограниченное), а механизм сигнализирования наличия трудового ресурса для участия в экономической кооперации содержит ключ к решению как главных экономических проблем современности (как обеспечить базовые нужды каждого человека в питании, здравоохранении, образовании, жилье, транспорте и связи), так и главных экономических вызовов ближайшего будущего — таких, как универсальный безусловный базовый доход (UBI). (Всеобщий базовый доход ближе, чем кажется. )
В ситуации, когда сотни тысяч компаний малого бизнеса и миллионы сотрудников магазинов, кафе, ресторанов, парикмахерских, театров etc. нуждаются в клиентах, а десятки миллионов человек регулярно (каждый день, еженедельно или ежемесячно) — в их услугах, но при этом малый бизнес задыхается и умирает, а люди отказывают себе в своих потребностях, потому что «в экономике нет денег» — MMT даёт ответ. Трудовые ресурсы в экономике есть, спрос на них — тоже, а экономической активности нет из-за ложного представления о деньгах как отдельном ресурсе, который может закончится, а не сигнальном элементе, который может (и должно) дать государство: «Работайте и обменивайтесь плодами своего труда, товарищи. Деньги это не проблема».
Даже в её нынешней экономической форме по состоянию на 2021 год российская экономика размером чуть более 100 триллионов рублей в год может себе позволить и переварить всеобщий безусловный базовый доход в 50-100 тысяч рублей в месяц на человека, которые уйдут на регулярные потребности людей и обеспечат спросом и доходом малый и средний бизнес. Технически для подобной эмиссии есть всё: и 78 миллионов человек на Госуслугах (то есть, практически всё экономически активное население), и собственная платёжная система «Мир», и практически поголовное покрытие «Сбербанком» — то есть, финансово-технических инструментов для организации базового дохода, изменения экономической системы страны и отправки бедности в прошлое вместе с рабством и крепостным правом — в избытке.
Мешает это сделать не отсутствие теоретической возможности — MMT её предоставляет, а отсутствие политической воли, парализованной господствующей традиционной экономической догмой (по сути — экономическими суевериями).
Современная теория денег — это не вся картина, но большой кусок пазла, коллективно собираемого экономическими теоретиками, историками и философами последние 250 лет, начиная с Адама Смита в XVIII веке. В синтезе трудовой теории ценности Карла Маркса (XIX век), понимания первичности труда перед деньгами Джона Кейнса (XX век), критике современного монетаризма Стефани Келтон и исторического анализа Дэвида Грэбера (XXI век) и вырисовываются контуры этой картины целиком.
