UPD. Судя по тому, что половина минусов поставлена за "не соответствие тематике хабра" имеет смысл отдельно обозначить, как статья связана с IT. В IT много профессий и все они так или иначе касаются людей. HR необходимо понимать сотрудников компании, в том числе и будущих, PR — публику, для которой компания существует, руководству — каких людей можно выбирать в партнеры, специалистам — понимать коллег, будущим специалистам — понимать себя, к чему лежит душа именно у тебя. То есть всем нужно уметь разбираться в людях.
Данная статья отвечает на вопрос, где тот корневой критерий в понимании людей, из которого можно затем вывести достаточно полную и достоверную характеристику абсолютно любого человека. Физика становится понятна, когда мы в объяснениях доходим до системы самых элементарных частиц: кварков, электронов и прочих лептонов. Химия стала действительной наукой, когда все элементы были выстроены в систему с базовым элементом водородом, содержащимся во всех прочих элементах. Классификация всех биологических видов стала возможна только тогда, когда был обнаружен базовый элемент любого живого организма — клетка, и к ней был применен эволюционный метод. Так и в "человековедении" первоочередная задача — это найти то ключевое звено, ту базовую клеточку, из которой раскручивается невероятное многообразие характеров и типов, присущих людям.
Подводка
Все люди в мире делятся на… На кого они делятся? Этот сакраментальный вопрос все решают по-своему: философы делят на идеалистов и материалистов, биологи — на старомозговых (кто живет одной только лимбической системой) и новомозговых на тех (кто хоть иногда включает новую кору головного мозга), психологи — на эмоционалов и логиков, на людей с женским и мужским складом характера, моралисты — на злых и добрых, люди верующие — на грешных и праведных, на темных и светлых, педагоги — на невежественных и образованных (“нет тьмы — есть невежество” — говаривал Шекспир) и т.д. и т.п.
Есть и такие, кто говорит, что все люди хорошие. Или — что все плохие. Сказать так — все равно, что ничего не сказать. Тут вовсе нет никакого различения, а потому нам это ничего не дает. Иные вовсе утверждают, что делить людей нельзя. Дескать, нехорошо людей делить — тут и до разжигания не далеко. Статья 282 УК РФ.
Вообще говоря, делением окружающих на категории каждый, хочет он того или нет, начинает заниматься еще в ранние школьные годы, когда впервые сталкивается с людьми, которые принципиально отличаются от него самого, не совместим с унаследованной им системой ценностей. Чтобы примириться с этим шокирующим фактом, что есть люди, думающие иначе, и объяснить себе, в чем лежит эта несовместимость, а также где стоит искать точки соприкосновения, человек, может быть, впервые задается вопросом. Задаться вопросом — необходимая предпосылка к мышлению. Если человека не волнует всерьез никакой вопрос, то и мыслить он не может, а только имитировать. А уж коли задался, то процесс пошел, и идти он будет даже помимо его собственной воли. Он начинает неожиданно для себя расспрашивать знакомых, прислушиваться к разговорам, его глаз автоматически цепляется за другие похожие случаи в литературе, фильмах. Если не мешать этому, то со временем это вытекает фактически во вполне себе такую исследовательскую работу длиною в жизнь. Поэтому запрещать делить людей на категории равносильно запрещению думать о людях, запрету думать в принципе. Подобные запретители могут дальше не читать.
Итак, всякий, кому еще в детстве не поставили запрет на мыслительную деятельность, начинает делить людей на категории еще в раннем возрасте. Поначалу это простые и даже нелепые категории, вроде хороший-плохой, добрый-злой. Но с течением времени они все более усложняются и уточняются. Постоянно идет проверка, где это деление удачно, а где проскакивает фальш, после чего деление производится снова и снова, концепция дополняется и расширяется, а лишнее и негодное отбрасывается. Человек может даже не отдавать себе отчета в том, что у него есть какая-то концепция и что он ее уточняет. И даже забыт случай, с которого всё началось. Но процесс запущен, и подсознание работает само по себе, время от времени выдавая нечаянные озарения.
Наш молодой исследователь жизни переходит от одной точки зрения к другой, но ни одна его не удовлетворяет. Все они кажутся односторонними, неполными. Вот, можно поделить всех на злых и добрых. Но пришел голодный отец с работы — злой, поел — стал добрым. (Как тут отличить злого от доброго? Неужели грань добра и зла лежит в еде?) Или в русских сказках, назвал Иванушка Бабу-Ягу бабушкой, и оказалось, что она, вроде, не такая уж и злая, как о ней говорят и даже помогает ему. (Можно ли добрым словом исправить человека?) Или, в стране царит безработица, голод, преступность, а предоставь каждому возможность прожить достойно своим трудом, дай образование способным, вырасти новое поколение в нормальных условиях — и вот был один народ, а стал будто бы и совсем другой. В общем, не годится деление злые—добрые — уж больно зависит от случайных факторов, зыбко, наивно.
То же с образованными и невежественными. Все мы видели еще не так давно, как, вроде бы, все в школе учились, все всё понимают, а потом вдруг раз, и банки с водой перед телевизором заряжают. Или какая-нибудь культурная нация начинает ни с того ни с сего очищать землю от менее культурных соседей по континенту. Методично, с размахом. Получается, образованность и культурность тоже не панацея. Куда-то она улетучивается, и именно в тот момент, когда так нужна. Или, точнее, оказывается просто декоративным прикрытием неприглядного нутра, которое остается в сущности тем же самым.
Биологи смотрят на это и говорят: культура и воспитание — это наносное: сегодня есть, завтра — нет. Всё дело в мозге. Если у тебя ассоциативные или тормозящие поля больше или меньше в 5-10 раз, чем у соседа, то соревноваться с таким — все равно, что пытаться догнать кенийца с трехметровыми ногами. И тут же, не замечая, как противоречат сами себе, приводят примеры гениальных людей с самыми средними мозгами, и посредственностей — с огромными. Значит, и не в самом мозге дело, а в том, как его использовать.
Да, конечно — подхватывают эволюционисты — все дело в том, что человек не произошел от обезьяны. Он происходит от обезьяны. До сих пор. При чем каждый раз при всяком новом рождении он происходит заново, повторяя в своем индивидуальном развитии все этапы эволюции своего вида. Сначала, дескать, рождается младенец-животное, живущее одной лимбической системой, главный принцип которой — “хочу”, а потом постепенно начинает включаться в нем человеческие качества, а точнее — новая кора (неокортекс). Она-то и вводит в жизнь принцип осознанной необходимости — “надо”. С этого момента человек как бы рождается во второй раз. На этот раз — уже как собственно человек.
Конечно, поля мозга, их структура и размеры важны, но они не являются определяющими сами по себе. Это всего лишь потенциал, который еще нужно реализовать. И даже если с ними не повезло, это всегда можно компенсировать (до определенной степени) упорным трудом. Вот тут мы уже начинаем подбираться к сути вопроса. Все дело не в том, какой потенциал заложила в нас природа, а в том, как и на каких принципах он реализуется.
Биология тут уже становится ни при чем (если нет патологий, конечно). Она выступает только как почва, субстрат для нового уровня абстракции — психологии. Новый уровено абстрации означает, что там уже действуют свои законы, которые подразумевают законы с предыдущего уровня, но к ним не сводятся, так же, как законы химии не сводятся к законам физики, хотя и строятся на их основе. Психология изучает психику, душу человека, то есть наши чувства, представления, мысли, стремления, желания. Если подняться дальше, еще на один уровень абстракции, сузить предмет психологии до специфически человеческого, отбросив все животное, то мы перейдем к науке о мышлении, так как только способность мыслить в конечном счете только и отличает нас от обезьян. Наука о мышлении в узком смысле называется логикой, в широком — философией.
Философия — это самый высокий уровень абстракции в науке, положения которого действенны во всех остальных сферах знания. А потому и в нашем вопросе, если только мы хотим достичь полноты обобщения, мы должны будем прийти к философским категориям.
Чтобы было от чего оттолкнуться, возьмем сразу — не будем мелочиться — основной вопрос философии. Суть его в том, что всех философов можно поделить на две группы (как раз наша тема с делением людей) в зависимости от того, как они этот основной вопрос решают. Тех, кто исходит из того, что где-то в эмпиреях существуют идеальные предметы, а то, что мы видим — это лишь бледные их проекции в наш несовершенный мир — таких называют идеалистами. А тех, кто считает, что изначально существует материя, из которой состоит всё во Вселенной, в том числе и мы сами, и наш мозг, и что именно наш мозг производит идеи, а не наоборот — тех называют материалистами.
Можем ли мы воспользоваться данным критерием и поделить всех людей так, чтобы одни были “хорошими”, а другие “плохими”? На первый взгляд можем, ведь вряд ли кто в наше время возьмётся утверждать, что правы идеалисты, а не материалисты. Но это только на первый взгляд. Например, есть такой замечательный философ и объективный идеалист Гегель. Он написал свою непревзойденную до сегодняшнего дня книгу — “Науку логики”, в которой все положения верны и сейчас, но только с одной оговоркой: источником всего нужно считать не идею, а материю. Если об этом не забывать, то освоив данный труд, можно поднять свое мышление на совершенно новый уровень. Разве может быть такой человек “плохим”?
То есть и идеализм, если он объективный (Гегель был объективным идеалистом), способен приносить немалую пользу. Объективный — значит, существующий вне зависимости от воли и мышления человека. То есть атомы, звезды, жизнь объективно существуют вне зависимости от того, думаем мы о них или нет. Объективный идеализм — это когда идеи, которые создают всю нашу Вселенную, существуют сами по себе, без связи с человеком. То есть данной философии остался лишь один шаг до материализма, и ей уже вполне можно пользоваться на практике и получать ожидаемый результат.
Совсем плохо с субъективным идеализмом. Там мир существует, только пока мы думаем о нем. Стоит нам перестать поддерживать его существование своими мыслями, как вселенная таинственным образом “схлопывается”, исчезает, как сон.
Если говорить о материализме, то о нём в принципе можно рассуждать только как об объективном материализме, так как материя не является ни человеком, ни существом, а потому и не может быть субъектом. Материя может быть только объектом. Если и можно придумать что-то на тему субъективного материализма, то это явно не имеет особого смысла. Но внутри самого объективного материализма возможны разные отклонения в сторону большего или меньшего объективизма или субъективизма. Скажем, такое течение, как позитивизм, будто бы признает первичность материи, но не признаёт, что субъект способен в полной мере её познать своим мышлением, что он должен ограничиваться только установлением эмпирических фактов, но выводов из них делать не имеет права. Тем самым материализм ограничивается возможностями субъекта, и потому его в какой-то мере можно назвать субъективным материализмом. Ясно, что такая концепция плоха, так как обезоруживает исследователя в его поисках, как ранее обезоруживала ученых идея бога. Дескать, чего трепыхаться, если всё равно до конца мир не познать. Но идея бога, а точнее принцип отрицания истины, который за ним лежит никогда не умирает полностью. Потерпев в очередной раз поражение, он на время отступает, приспосабливается и снова выступает уже под новой личиной. Например, в виде позитивизма.
Вот, кажется, мы и нашли то, что искали. Если идеализмы бывают “плохими” и “хорошими” и материализмы бывают “плохими” и “хорошими”, то основной вопрос философии не годится в качестве универсального критерия. Но мы заметили, что хорошие идеализмы и материализмы всегда объективны, а плохие — всегда субъективны. Получается, что эти понятия более однозначные и фундаментальные. Само деление на материализм и идеализм — это лишь частный случай деления на объективное (материализм) и субъективное (идеализм).
Раз уж мы добрались до философии, то пора уже разобраться, что такое хорошее, а что плохое. До этого момента мы пользовались этими понятиями интуитивно, и у большинства их применение обычно не вызывает возражений. Но всегда найдутся несогласные, которые скажут: "А почему это объективность — хорошо, а субъективность — плохо? Кто это определяет?" Вопрос законный и справедливый. Более того, он ключевой, так как указывает на цель, с которой мы вообще взялись за всё это.
А фундаментальный критерий хорошего и плохого довольно прост. Раз уж мы живые существа, то для нас хорошо всё то, что ведёт к продолжению и укреплению в нас жизни, а плохо всё то, что ослабляет и ведёт к смерти. И чем в более широком смысле понимается жизнь, тем сложнее и замысловатее определение границы между хорошим (добром) и плохим (злом). На самом базовом уровне каждого интересует собственная жизнь, а также жизнь своих детей, которая является по сути продолжением собственной. На более высоком уровне важнее единичной жизни является уже жизнь группы людей: коллектива, народа, и так далее вплоть до населения всей земли.
На следующем уровне главным становится выживаемость человечества как вида. Отсюда, его можно назвать палеонтологическим. Условия жизни постоянно изменяются, и те, кто оказывается неспособен к ним адаптироваться, вымирают. Отсюда, в конечном итоге главное для всякого живого существа — это не потерять способность изменяться, эволюционировать. Те же, кто эту способность утратил, являются по сути палеонтологическими трупами, как динозавры: вот они ходят, едят, размножаются, но с точки зрения вечности все они уже мертвы. Тупик эволюции.
Из всего этого можно вывести ещё и такое полезное следствие. Если нужно определить, насколько тот или иной человек развит, то необходимо прежде всего понять, какими масштабами он мыслит: индивидуальными, коллективными, народными, планетарными или палеонтологическими. Так как этот вопрос является краеугольным и отчасти даже фундаментальным, что значит, что он лежит в основе всех прочих, то в нём практически невозможно обмануть. Можно научиться имитировать что угодно, но нельзя имитировать всё сразу. В чём-то обязательно проколешься. К тому же у каждого человека можно найти такую область, где он просто не в силах притворяться.
Более высокий уровень налагает и более высокие требования, требует большей энергии. Подниматься всегда тяжелее, чем спускаться. Поэтому совершить эволюционный переход по силам не всем, и он осуществляется обычно небольшой популяцией, тогда как большая часть, которая в своё время отказалась меняться, обречена на вымирание. Новый вид плодится, среди них также появляется множество тех, кто решает идти по более легкому пути и тем обрекает себя на смерть (пусть только в будущих поколениях), и всё повторяется.
Но если главным является способность к изменению, то всё же не всякому изменению, а только такому, которое соответствует реальным условиям жизни, адекватным действительности. Животные эволюционировали главным образом телесно. Но в ходе телесных изменений всё более и более усложнялась система реагирования на внешние раздражители, то есть нервная система. Она позволяла быстрее и эффективнее приспосабливаться к изменениям внешней среды, так как гораздо проще изменить кое-какие связи между нейронами и выйти из положения с помощью какого-нибудь обходного маневра, чем сделать крупнее тело, толще кожу, длиннее ноги или сильнее лапы. Энергии нужно меньше, а результат может быть не хуже. В результате появился человек, который слабее и медленнее всех прочих животных, но тем не менее благодаря своему мозгу он одержал верх над ними всеми.
С этого момента основное направление эволюции переходит из области изменения биологических форм в область изменения мозга и изменений в мозге, то есть эволюции мышления. (Биологические формы продолжают меняться, но эти изменения уже не являются главными.) Поэтому адекватным действительности должно быть не только тело, или даже не столько тело, сколько мышление. Мысль, которая соответствует реальности, называется истинной мыслью, или истиной. Отсюда, главный вопрос в высшем, палеонтологическом смысле для человека — это вопрос истинности или ложности его мышления, вопрос поиска и установления истины. Всё, что не соответствует истине — отмирает. Все, кто препятствует установлению истины — добиваются погибели. Поэтому истине не нужно тратить особенных усилий для собственного утверждения. Ей вполне достаточно одной стойкости для того, чтобы дождаться, когда всё ложное истлеет. Отстаивать ложное всё равно что отстаивать смерть.
Если основной вопрос человечества — это соответствие истине, то всех людей можно поделить на истинщиков и неистинщиков. Вот только проблема в том, что последние тоже себя считают истинщиками, и они всегда будут использовать то же разделение, но в перевернутом значении, что делает использование данной терминологии бессмысленным, а всякий спор на эту тему беспредметным. Поэтому нужно подобрать такие термины, которые бы однозначно соответствовали паре истинщики—неистинщики, были бы их синонимами и при этом не вызывали ни у кого возражений.
Истина может быть только объективной, но не субъективной. Это значит, что если истина зависит, от того, кто ее осмысляет, то есть от субъекта, то это уже не истина. В обиходе ее называют "правдой". В речи это разделение отразилось в поговорке: у каждого своя "правда", но истина всегда одна. Но это лишь фигура речи. В действительности же истина и правда суть синонимы. И когда человек утверждает "свою правду", он тем самым претендует на то, чтобы его частная "правда" стала рано или поздно общей для всех истиной. (И если обществу не хватает сил этому сопротивляться оно скатывается в тоталитарную диктатуру такой частной "правды", тогда как истинная истина вечна и самодостаточна, и ей не нужно никому ничего диктовать и доказывать.)
Не трудно заметить, что сторонники объективной истины и субъективной "правды" — это и есть наши истинщики и неистинщики. Только теперь эти названия принимаются обеими сторонами однозначно, без переворачиваний. Для большего удобства сократим названия. Объективные и субъективные? Нет, прилагательные используются как частные характеристики, которые обычно зависят от времени и ситуации: в этом вопросе человек может быть объективным, а в другом уже субъективным. Объективисты и субъективисты? Такие понятия уже есть в науке, и хотя они и обозначают в определенном приближении (а точнее отдалении) то же самое, но только в определенном. Мы бы хотели акцентироваться главным образом на отношении человека к истине и не смешивать понятия с другими смыслами и коннотациями. Пусть будет объективщики и субъективщики: и ново, и никто не обвинит нас в излишней серьёзности.
Возвращаясь к рассмотренным ранее попыткам найти подходящие термины, мы обнаруживаем, что все они уже содержатся в только что "открытых" нами понятиях. Так про чистых объективщиков можно сказать, что они одновременно логики, материалисты, новомозговые, мужского типа характера, честны, естественны и добры. Чистые субъективщики, соответственно — эмоционалы, идеалисты, старомозговые, женственны, лживы, неестественны и злы. Реальные люди являются смешением тех и других характеристик в определенной пропорции, которая даёт общий перевес в сторону объективщиков или субъективщиков.
Казалось бы можно запутаться в таком обилии эпитетов, но в действительности если человек честен, он и живет более естественно, и рассуждает здраво, исходя из реальных материальных условий и пользуясь больше человеческим мозгом, чем животным, отсюда он совершает меньше ошибок, а совершённые умеет разобрать, потому причин злобиться у него меньше. И всего этого легче достичь будучи мужиком, так как в этом случае ты еще с детства привыкаешь к той мысли, что чтобы покушать, тебе нужно уметь работать, и работать хорошо, так как платить тебе будут не за умение нравиться, а за реальный результат. В этом смысле остаётся только посочувствовать тяжелой женской доле, их жизнь — это, конечно, ад беспросветный. (Минута молчания...)
Итак, мы видим, что старые понятия указывают на то же явление, что и новые, но только с некой одной точки зрения, и в этом их слабость и неубедительность. Всегда можно сказать, что так-то оно, конечно, так, но вот в моем случае или в отношении дяди Васи всё это не подходит. И будут формально правы, хотя по существу они просто защищают какой-то свой бастион, а уязвимость наших понятий только способствует им в этом. Например, если мы говорим, что все люди делятся на логиков и эмоционалов, то сложно убедить, что Петя-программист, который всегда такой серьёзный и логичный логиком на самом деле не является, а является типичным эмоционалом с такими же жизненными установками, как у его эмоционалки-мамы. Заговаривать о разделении характеров на мужской и женский занятие и вовсе почти безнадежное. Тут сразу оскорбляется чье-нибудь достоинство и дальнейших слов уже просто никто не слышит. В данном случае наши новые термины обладают тем достоинством, что они нейтральны. Ещё для большинства без словаря не очень-то и непонятны, а потому не заезжены.
На этом обоснование выбора слов можно закончить и перейти к сути явления.
Суть
Все люди делятся на две категории: на тех, кто признает существование одной для всех правды (назовем такую правду истиной), и на тех, кто стоит на том, что правда у каждого своя. Если правда одна на всех, то она не зависит от каждого отдельного человека, другими словами, существует объективно. А если правда у каждого своя, то такая правда зависит от мыслящего субъекта, то есть является субъективной. Поэтому первых назовем объективщиками, а вторых — субъективщиками.
Настоящее счастье и взаимопонимание возможно только у объективщиков. Только они могут по-настоящему согласовываться с реальным миром и другими людьми. Если между ними возникают разногласия, они просто выясняют истину по этому вопросу, и тем снова достигают согласия. Они всегда действуют заодно, как единое целое, потому что у них общая цель и одинаковое понимание добра и зла, хорошего и плохого, что нужно делать, что можно делать, а чего делать нельзя ни при каких обстоятельствах. Поэтому им не нужно сговариваться и согласовывать позицию по каждому вопросу. Кое-кому со стороны может вовсе показаться, что они телепаты, так как им не нужны слова, чтобы понимать друг друга.
Особенно полезно такое качество в подпольной работе. Вот почему не могли выследить настоящих большевиков-объективщиков ни царская охранка, ни гестаповцы. Если их и "ловили", то только тогда, когда они сами этого хотели. Не под силу неадекватам полицаям и мародерам-гитлеровцам поймать адекватного объективщика. Так, известно, что Зоя Космодемьянская несколько раз наведывалась в Петрищево, что-нибудь сжигала и спокойно уходила. В последний раз она пришла уже без бутылок с зажигательной смесью, с одним наганом, которым, что интересно, не воспользовалась. Если бы она убила пару-тройку немцев, то получилось бы, что все те истязания и аномальная жестокость гитлеровцев были просто местью за своих камарадов. Но она не убила, и ее подвиг остался чист от всяких ложных толкований. Казнив Зою 29 ноября немцы под Москвой окончательно сникли, а уже 5 декабря наши перешли в контрнаступление.
Аналогичный подвиг перед этим, 6 ноября, совершил в Тульской области Саша Чекалин: без всякого видимого смысла он отправился домой и фактически отдался в руки палачам, чтобы те его повесили. Как и Зоя, имея в руках несколько гранат, он не забрал с собой напоследок десяток гитлеровцев, а кинул им под ноги лимонку без запала, которая взорваться не могла в принципе. А на следующий день после казни был парад 7 Ноября, про который его участники и все те, кто мысленно находились там, вспоминали, что такого воодушевления, как тогда, они больше в своей жизни не испытывали.
В чем смысл такой добровольной смерти? А смысл в том, что, будучи людьми истины, они быстрее других понимают, как победить в этой войне. Но так как субъективщики глухи к словам, но последние слова приговоренного еще хоть как-то могут воспринимать, то герою только и остается, что умереть, чтобы передать свое понимание другим. При этом, все мы хотя бы раз имели возможность замечать по жизни, что по-настоящему понимание передается не словами, а в ходе совместной деятельности, в процессе достижения общей цели. Вот все те, кто действительно занимался обороной страны, и восприняли знание героев, и воспряли духом, ещё до того, как прочитали о подвиге в газетах. А те, кто кривлялся под защитников, те ничего не почувствовали и только доказывали и доказывают ещё и до сих пор в лице своих потомков, что ничего не было, что герои — не герои, и умирали они просто за трамвайчик, как и все прочие. (Тут, наверное, что-то связано с квантовой запутанностью…)
Вот на какие дела способны всего два рядовых объективщика — без должностей и погон. Зажечь огромные массы населения и превратить обычную оборонительную войну в священную — войну за истину. А что у субъективщиков?
У субъективщиков все наоборот. Как говорил, Лев Толстой: “Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему”. Если у каждого своя правда, то сколько людей, столько и правд, и договориться тут практически невозможно. Поэтому, если предоставить их самим себе, то они будут жить в состоянии перманентной гражданской войны, где сражаются все против всех. Все американские фильмы про постапокалипсис как раз об этом. Забывать на время о разногласиях и объединиться такие способны только перед лицом внешней военной угрозы или в случае чрезвычайной опасности. И самая опасная угроза им мерещится со стороны объективщиков, поэтому против них такие сплачиваются особенно крепко.
В нормальных же условиях им сложно прийти к единому мнению. Хотя бы потому, что они не желают знать никакой другой картины мира кроме своей собственной. Той, которую они восприняли и впитали еще в детстве. Как пел Высоцкий:
Волк не может нарушить традиций —
Видно, в детстве, слепые щенки,
Мы, волчата, сосали волчицу
И всосали: нельзя за флажки!
…
Волк не может, не должен иначе.
Если бы они допустили за истину иное мировоззрение, чем у них самих, им бы пришлось либо существовать в крайне некомфортном состоянии внутреннего противоречия, либо начать искать общее зерно истины в обоих взглядах, дабы это противоречие разрешить и выработать новый, третий взгляд на вещи, либо на время (или навсегда) сменить одну субъективную позицию на другую субъективную позицию.
Оставаться в состоянии противоречия мучительно для любого человека, поэтому оно не может длиться долго. Разрешить его в пользу более приближенного к истине взгляда на жизнь означает самому стать на путь объективщиков. А это, во-первых, не каждому по силам — только для относительно честных субъективщиков, которые оказались в этой “партии” случайно или по рождению. Во-вторых, для других своих “коллег” это равносильно предательству, и тут уже главное вовремя унести ноги, потому что расправа будет жестокой. Если вы, конечно, не готовы повторить судьбу Павлика Морозова.
Переход на сторону истины — это безусловно подвиг. Так, в 1942 году в Краснодоне из будущих молодогвардейцев было всего двое явных объективщиков: Любка Шевцова и Сережка Тюленин. Сережка с первых дней оккупации устраивает поджоги и диверсии, воодушевляя остальную молодежь города на борьбу. Как удачливому адекватнику ему удаются любые задуманные мероприятия и через линию фронта он ходит, как к себе домой. Но, не смотря на это, на протяжении всей их подпольной деятельности все решения в организации принимаются наоборот от Сережки. Никто его не слушает, а слушают любимца своей матери Олега Кошевого. Но когда случился провал, все вспомнили, что Сережка предупреждал, что нельзя доверять тому мальчишке, из-за которого их в итоге и раскрыли.
Тут до всех, наконец, и дошло, что Сережка вообще всегда был прав, а они его не слушали и делали наоборот от него. Осознав это, они — по крайней мере, многие из них — окончательно перешли на сторону объективщиков, и так и оставались ими до конца жизни. В этом и был, пожалуй, основной смысл подвига Молодой гвардии — в переходе. Ради этого Тюленин и терпел в организации явного предателя Стаховича/Почепцова (явного для него, Сережки), и вернулся назад в Краснодон, когда уже начались повальные аресты (то есть сознательно шёл на верную смерть, чтобы помочь товарищам совершить переход).
Подвиг доступен немногим. Гораздо проще изобразить такой переход или просто сменить одну позицию на другую. В том и суть субъективщика, что ему особо не принципиально. Хорошо бы, конечно, чтобы взгляды были похожи на предыдущие — так привычнее — но если сильно нужно, то можно и потерпеть.
О, магическое слово терпение! Залог крепкой семьи, оплот дружбы, основа спаянности коллектива. “В семейной жизни главное — это уметь терпеть” — говаривал мой дядя. А я говорю: “Если нужно терпеть, то нахрена такая семья нужна? Разве это семья вообще?”
Чем отличаются семьи объективщиков и субъектищиков? В первых за правду не наказывают, а потому каждый всегда искренне говорит, что думает, и не понимает, как можно жить иначе. Следовательно, ни у кого нет тайн, и все проблемы решаются сразу после возникновения, по свежим следам. Если появляются какие-то разногласия, выясняется истина — как это всё устроено у других людей в реальности — и все снова приходят к единому мнению. Им не нужно в оправданиях конструировать свой особый мир, где они хорошие и во всем правы, а потому ум их ясен и быстр. Все живут и работают с интересом, взрослые дают лучшие результаты на работе, дети учатся только на "отлично" и "хорошо".
В семьях субъективщиков же истину никто не выясняет, потому что ее нет (для них). Поэтому когда в жизни встречается новая незнакомая ситуация, в которой нужно разобраться, никто этого не делает, а только махают рукой: "как-нибудь обойдется, раньше жили, и дальше проживем не хуже". Но не хуже не получится. Неразобравшись в ситуации, обязательно сделаешь ошибку. А так как ошибки субъективщиками не разбираются принципиально (разбор ошибок = выяснение истины), то они будут только накапливаться, обременяя душу тяжким бременем. Как часто мы встречаем по жизни людей, которые носят на своих плечах как бы всю тяжесть мира?! А это всего лишь груз неразобранных ошибок, накопленных за жизнь. Человек часто уже к 30-40 годам превращается в кладбище заблуждений и психотравм и делает такими же несчастными всех вокруг. А тем, чтобы совсем не сдохнуть от такой жизни, время от времени приходится убегать, искать отдохновения на стороне: взрослые начинают изменять друг другу, дети — уходить в компьютерные игры, наркотики, из дома. Все интуитивно рвутся из такой семьи, как из братской могилы. Но вырваться удается немногим.
Семьи субъективщиков могут быть бедными, так как неадекватникам сложно согласоваться с реальностью и никакая работа у них не идет. Семьи субъективщиков могут быть богатыми, так как они беспринципны и легко подавляют других людей и в конечном итоге всегда захватывают власть практически во всех сферах. (Кроме, разве что, военного времени, когда нужно выдавать реальный, а не бумажный результат — или все погибнут.) Семьи субъективщиков могут быть середняками, так как не обладая устойчивыми принципами, они могут подстроится под любой порядок — лишь бы платили. Поэтому ориентироваться на богатство или бедность (или на "срединность") того или иного человека нельзя. Нужно всегда смотреть на источник этого богатства или бедности. Но что можно сказать однозначно, так это то, что все семьи субъективщиков несчастны вне зависимости от уровня доходов.
В литературе наиболее ясный образ этого закона, и вообще беспросветности всей жизни субъективщиков изобразил А.С. Пушкин в своей "Сказке о рыбаке и рыбке". Вот старуха и новое корыто получила, и дом, и царицей в конце стала — куда больше? — а счастья как не было, так и нет. Раньше у нее была хоть надежда, что не будь она так бедна, то и не была бы так несчастна. Но теперь нет и этой надежды, и жить стало совсем невмоготу. Вот, она самоубийственно и просит рыбку, чтобы царица морская поменялась с ней, старухой, местами, заранее зная, какой будет ответ на такою наглость. Но та поступила милостиво и одновременно жестко: вернула всё в исходное состояние. Правда, теперь обогащенное осознанием своего реального положения (снятие по Гегелю). И вот получается, что если ты субъективщица, то будь ты хоть старухой-морячкой, хоть столбовой дворянкой, хоть царицей — счастья тебе от этого не будет. Что дело не в том, какой ты семье родился, а в том, какую жизнь прожил. Жизнь всех типов субъективщиков можно свести к жизни простой старухи с разбитым корытом. Возможно, именно за этот на редкость удачный обобщающий образ Пушкина так не взлюбили в одной из южных небратских республик — обламывает мечту. А старику, да — остаётся только терпеть. Ведь женившись на такой и не умея её переделать, он тем самым отрезал себе все пути в другие жизни.
Итак, понятно, что интерес к жизни, работе и учебе тем больший, чем ближе человек находится к объективщикам. Поэтому, чтобы понять, каких типов семей больше, а каких меньше, вспомните, сколько в вашем классе было отличников-незубрил. Ну как, вспомнили?)) Хоть пара-тройка наберется? Как скажете теперь, такое ли уж достоинство и добродетель уметь терпеть?
Они говорят: терпеть, а я бы сказал — притворяться. По-моему, это слово точнее. Еще с советской школы как-то повелось, что притворяться и лицемерить — это плохо. Причем акцент всегда делался на том, что плохо делают именно по отношению к тем, кого обманывают. Но честный человек все видит и не обманется, а вруны и сами рады обмануться. Да и не жалко их. Поэтому своим притворством ты делаешь плохо не другим — другим как-то вообще пофигу. Плохо ты делаешь как раз себе. Дюма как-то писал про одного короля, что тот не выносил, когда его в разговоре вынуждали лицемерить. Ведь он король и может позволить себе все, что угодно, в том числе и быть искренним. Кто его накажет за правду? Он ведь король! Вот подданные те да, пусть рассыпаются в лести и играют свои роли. На то они и подданные. Получается, что сам грех является одновременно и наказанием для грешника! Ты притворяешься, и в наказание становишься притворщиком. И существуешь среди таких же. Как все складно устроено в этом мире. “Эволюция, безжалостная ты сука!”
Но все же советская школа не была неправа в том, что искореняла фальшивость в учениках. Ведь они не выбирали, где родиться, и, пока маленькие, могут еще стать кем угодно. Этим она систематически уменьшала количество несчастных, которых с детства воспитывали в духе притворства и угодничества и которые ничего другого никогда не видели и не знали, показывая, что можно жить и по-другому. Что минимум тех же результатов намного проще добиться искренностью. С другой стороны, она учила таким образом коллективы выявлять и отделять от себя крайние формы субъективщиков, ведь субъективщик всегда предаст — такова его природа. (Правда, тогда еще не было единого собирающего термина для этого явления, поэтому приходилось распылять внимание, разбираясь в разнице между притворщиком и фарисеем, святошей и ханжой, лицедеем и лукавцем, иезуитом и ипокритом и т.д. В обилии терминов и тонкостей можно запутаться. А тут разобрался с одним понятием и можешь его применять всюду.)
Но не следует клеймить всякое приспособление и притворяшничество. У каждого понятия всегда есть минимум две стороны и два применения: на пользу и во вред. Так и от притворства можно выдавить кое-что положительное при желании. Например, попадая в новый коллектив, можно всячески выделываться и высказывать свое ценное мнение, а можно представить, что тебя априори все устраивает, как бы занять положение раба, пусть для начала и притворно (Геркулес ведь тоже совершал свои подвиги в качестве добровольного раба своего брата Еврисфея). Только, чтобы эта притворность не была тебе в проклятье, она должна быть всем очевидна — никого бы не вводила в заблуждение. Все должны видеть, и ты сам, что ты не раб, а только изображаешь из себя раба, дабы не мешать остальным работать. Первый этап, который необходимо освоить во всякой совместной работе — научиться не мешать. А там со временем начнешь понимать что к чему, и втянешься в работу полноценно, от души, и притворство уйдет само собой.
Таким образом, мы подобрались к грани между объективщиками и субъективщиками, к месту перехода одних в другие. В действительности между ними нет четкого разделения. У каждого человека есть сколько-то от одной категории и сколько-то от другой. Все люди вместе образуют непрерывный континуум между 5—10-ю процентами непоколебимых субъективщиков, готовых умереть, но не поступиться принципом отсутствия всяких принципов, и 5—10-ю процентами утвердившихся объективщиков, готовых умереть за противоположное. К ним примыкают стремящиеся и сочувствующие к той и другой стороне.
Но большинство, как всегда, посередине (по нормальному распределению). Для них вообще такого разделения не существует — они просто живут. Подобно тому, как сильный ветер может нагонять морскую волну далеко на сушу или далеко от берега в обратном направлении, так и масса в зависимости от того, куда ветер дует, по временам склоняется то в одну, то в другую сторону. И тогда говорят, что в это время была такая-то историческая эпоха, а потом маятник качнулся в другую сторону и была такая-то историческая эпоха.
И уже одно это — качания туда-сюда — делает их субъективщиками. Но в то же время они не лишены и объективности. Так как они живут без мыслей об истине, они её и не предают, а значит, в годину трудных испытаний объективщики могут поднять знамя общей для всех правды, и масса встанет под эти знамена — куда ей деваться? Жить-то хочется. Правда, когда испытания закончатся, и година минёт, тут же забудет и об истине, и о знамени и пойдет праздновать победу. Тут тоже не нужно путаться и строить иллюзий. Поэтому при определении, кто перед тобой объективщик или субъективщик, нужно всегда учитывать не только дела человека, но и те обстоятельства, в которых они совершались. Один и тот же подвиг в 1941 году и в 1944 году — это два разных подвига. А также нужно внимательно посмотреть, как он жил до этих дел и после них.
Так как вероятность встретить чистых объективщиков и субъективщиков невелика, а большинство в нормальных условиях все равно колеблется то туда, то сюда, при характеристике человека важнее не то, где человек находится, а то, куда он движется и к чему лежит его душа. Так как все всё равно вынуждены притворяться, дабы как минимум не отягощять ни в чем не повинных окружающих особенностями своего характера, то понять истинные наклонности человека можно по тому, на что человек оживляется, что может заставить его выйти из своеобразной душевной спячки. Какие книги и фильмы его трогают, в какие периоды истории он хотел бы попасть, с какими людьми прошлого встретиться.
Но наклонности ценны только реализацией. А реализоваться они могут только в деятельности. И именно деятельность определяет то, кем человек станет. Объективщиками или субъективщиками не рождаются, ими становятся. Все мы появляемся на свет как бы бесформенными, и только активное воздействие на окружающий мир и получение от него обратной связи формирует в нас определенные качества, а потом и убеждения. Наклонности определяют лишь начальное направление этих первых действий и то, как мы интерпретируем реакции мира.
Если человек растет в среде субъективщиков, например, в деревне, и сам является таким, но при этом увлекается техникой или программированием, то рано или поздно ему придется выбирать из двух одно. Вот он научился запускать программы, переходит от простеньких задач ко все более сложным, которые требуют серьёзного обдумывания. Придумав решение, он пишет программу и пытается ее запустить, уверенный, что все сделал правильно. Но она не работает. Какая первая мысль субъективщика? "Все, вроде, правильно. Может это в компиляторе ошибка? Да, скорее всего так и есть. Но все же попробую изменить программу." Изменил, попробовал — заработало. Надо же, оказывается это ты ошибся, а не компилятор! Если человек не бросает свои занятия, то данная история повторяется не раз и не два. До тех пор, пока он, наконец, не убеждается, что если возникает ошибка, то дело всегда в нем, а не в компиляторе. Да и как можно было подумать, что компилятор вдруг ломается на таких простых задачах, если на нем делают сложные игры, управляют полетами самолетов и расписанием поездов, и никто не жалуется. Уж если и было бы чего, то давно бы уже исправили.
Итак, первый шаг на пути к объективщику — это убедиться на своей шкуре и не признать на словах, а самому увидеть, что существуют объективные законы природы, которые не зависят от воли человека. Он же может или только познать их и использовать к своему благу, или терпеть ущерб от их незнания и неумения с ними совладать. На самом деле это большой прогресс и качественный скачок в развитии. С самого рождения вся его жизнь определялась волей и настроением его родителей и других людей, на которые он все же в большей или меньшей степени мог повлиять. Отношения же с прочими вещами окружающей действительности были поверхностными и в конечном счете всё равно проходили через фильтры других людей. Это был первый практический опыт непосредственного и глубокого взаимодействия с материальной объективной действительностью.
И можно с уверенностью сказать, что кто его не имел, кто не выковал ни одной подковы, не выплавил ни грамма металла, не собрал ни одного радиоприемника, тот не имел возможности убедиться в той простой истине, что чтобы что-то сделать, нужно этому сначала научиться, вникнуть в предмет, разобраться, как там все работает. Что нельзя считать себя знающим, только если ты прочитал гору книг — кто сказал, что ты их понял правильно, или вообще понял? А может сами эти книги писал тот, кто ничего не умеет и ни в чем не разбирается, а просто берет все из головы, так же, как и ты еще недавно, в полной уверенности в своей правоте?
Такой момент можно вполне назвать поворотной точкой в биографии. Но один пункт — еще не весь путь. По мере продвижения по своей профессии ко всё более сложным и трудно достижимым результатам хочешь, не хочешь, а приходится вырабатывать в себе набор специфических качеств, без которых если что и получится, то очень не скоро. Если человек один раз понял, что причина всех своих неудач — это он сам, то и дальше он будет искать источник проблем сначала в себе, в своем несовершенстве. Например, если он программист, то рано или поздно он приходит к выводу, что чтобы получить качественный и точный результат, нужно и мыслить качественно и точно. Точность должна быть в терминологии, точность должна быть в описании задания, точность должна быть в коде. Малейшее отступление от истинного значения слова, любая неправда или произвольное допущение в итоге всегда оборачиваются ошибками в проектировании, а потом и в работе программы. Всё, отныне точность — его второе имя. И результат не замедлил сказаться.
Но если скрупулезное отношение к работе приносит такие результаты, то почему бы эти же правила не распространить и на другие сферы жизни — думает он? И он распространяет. Так и получаются объективщики.
После этого он может заниматься любыми другими науками, в том числе гуманитарными. И результаты его будут всегда выше, чем у тех, у кого не было опыта непосредственного согласования с действительностью. Опыта, перешедшего в разряд принципа и даже привычки. Опыта, дающего понимание, что написать-то ты можешь, что угодно, и можешь быть абсолютно уверен в своей правоте, но только вот не имеешь права быть уверенным, пока не опробуешь это на практике. Что каждый новый шажок в теории должен подкрепляться множеством подтверждений из действительности.
Отсюда можно сделать еще один вывод. Если гуманитарий никогда не занимался точными науками, инженерией, техникой, если он даже не может починить кран в ванной, то скорее всего все его теории — оторванные от жизни измышления горе-теоретика, которые не стоят в научном смысле ровно ничего. Верными они могут быть или случайно, или по причине своей банальности, или если позаимствованы у теоретика-объективщика. Единственная ценность от таких трудов может быть разве что в деле пропаганды правильных идей среди субъективщиков, ведь учиться легче у того, кто ближе к тебе по развитию. Школьнику легче научиться у своего одноклассника, чем у взрослого учителя, и тем более, чем у академика.
Поэтому при выборе книги, будь то специальная или художественная литература, неплохо бы сначала узнать, кто автор — объективщик или субъективщик? А если последний — то сам он это все придумал, или пересказывает концепции какого-нибудь объективщика? Если пересказывает, то его еще можно почитать, если читать объективщиков напрямую не хватает развития. А если хватает, то всегда лучше читать оригинал, чем разные перепевки.
В этом плане показательна биография Плеханова. Было как-то раньше не понятно, почему он хоть и предал большевиков в мировую войну, а те всё равно ему памятники ставили, и улицы с институтами его именем называли. А все потому, что хоть он и был во многом субъективщиком, но ему в отличие от остальных народников хватило честности увидеть более истинное учение и начать его пропагандировать, а обычным работягам легче было воспринять его от другого субъективщика, чем от объективщиков-большевиков. Потому и ставили ему памятники, что работал на общую цель.
Миры
Выше мы разобрались в сути тех различий, которые лежат между объективщиками и субъективщиками. Но в реальной жизни абсолютных чистых типов не существует, а есть только переходные сочетания множества качеств характерных то для одной группы, то для другой. Комбинации эти могут быть такими причудливыми и разнообразными, что становится совсем непонятно, как применить всё то, о чём мы только что узнали. Ведь у каждого человека есть качества и тех, и других. И это еще не говоря о том, что он половину из того мастерски имитирует, с перевоплощением — то есть сам верит в то, чем пытается казаться.
Для этого нужно привлечь концепцию разных миров, которая существовала еще у древних и сейчас восстанавливается усилиями лучших из философов современности. Из глубины веков до нас дошла только общая схема: внизу три кита, на них черепаха, на черепахе слоны, на них земля, над землей горы и небеса, в которых парят орлы. В школе принято потешаться на нелепыми представлениями наших предков, дескать что с них взять, убогих. Не то что мы продвинутые — всё знаем. Но давайте разберёмся так ли это? Или может так статься, что мы только подбираемся до того понимания жизни, которое было доступно человечеству многие тысячелетия назад?
Итак, весь континуум между чистыми объективщиками и субъективщиками можно условно разделить на несколько частей. В каждой из них действуют свои собственные законы, а потому эти части существуют как бы параллельно, почти не пересекаясь. То есть для их обитателей они являются фактически отдельными мирами. Самый примитивный из них — мир люмпенов и рабов, то есть тех, кто не в состоянии работать без принуждения. Потом идет мир тех, кто научился получать удовольствие от работы и в понуканиях не нуждается. Такие будут работать, даже если им и не платить. Они постоянно что-то мастерят и чем-то заняты. Не удивительно, что у таких людей скапливается значительная часть всех богатств мира. Если первый мир — это еще мир животных, то второй — уже мир людей. Ведь, как известно, труд сделал из обезьяны человека.
Но занятия работяг не выходят за пределы собственного двора и собственной семьи. Поэтому следующий мир составляют те, кто вышел за эти пределы и понял, что гораздо выгоднее заботиться об общем благе, чем о своем личном. Ведь если всем будет хорошо, то и тебе будет хорошо, потому что ты один из всех. А если только тебе хорошо, а другим вокруг плохо, то всегда может случится что-то непредвиденное, и ты вдруг окажешься среди этих других. Чернышевский продвигал эту идею под названием "разумный эгоизм" ещё полтора века назад. (Как видим, ему пришлось максимально снизить идею до обывательского уровня, чтобы она была хоть как-то воспринята обществом без яростного отторжения.) Умение делиться пищей с неродственными особями — это одно из отличий мозга человека от мозга животного. Богатство тут отходит на второй план и не является главным в жизни, хотя при этом никто и не бедствует.
Когда человек в заботе об общем благе выходит за пределы бытовых проблем, и начинает решать более основополагающие и фундаментальные (всё же заниматься всю жизнь одной бытовухой скучновато), он переходит в мир мастеров. Мастера — это те, кто настолько освоился в своей работе, что дошел до пределов известного знания и начинает заступать за эти пределы. Это те, кто не повторяет то, чему его научили, а изобретает новое, совершает открытия, основывает новые направления в науке.
Но и мастера — это ещё не предел мечтаний. Они обычно разбираются хорошо только в своей ограниченной области. Но когда мастер решает не останавливаться и достигает уровня общечеловеческих проблем, уровня одной для всех истины, то он тем самым как бы воспаряет горным орлом уже над всеми мирами. Если такое возвышение происходит быстро, то со стороны оно выглядит как подвиг. Поэтому этот мир можно назвать миром героев, или, что то же самое, миром чистых объективщиков. Вся жизнь героя — это подготовка к подвигу. Если он еще в раннем детстве успешно прошел все начальные этапы и не успел наворотить ошибок, то герой может прожить относительно долгую жизнь (как Геракл, Цезарь или Сталин). Но чем более его жизнь была несовершенна, тем больше прошлые грехи будут тянуть его вниз. И тогда высшая истина заберет его до того, как он успеет пасть назад (Шура Космодемьянский, Олег Кошевой). Другие герои идут на смерть сознательно, чтобы помочь прорваться своим товарищам (Саша Чекалин, Лиза Чайкина, Зоя Космодемьянская, Серёжа Тюленин, Люба Шевцова).
Но герои живут и в спокойные времена, где от них не требуется выхода на подвиг. Тогда они как бы составляют коллегию жрецов. Даже если они находятся далеко или вовсе не знают друг о друге, они продолжают работать на общую цель и знают, что где-то так же, как и они, работуют другие. А потому они связаны. И не важно будут это сибирские шаманы, московские научные сотрудники или американские писатели или режиссёры.
Если жрецы будут стоять во главе государства, то его ждет расцвет во всех сферах культуры, науки, производства и жизни. Для врагов же оно будет неуязвимо, потому что если в соседних странах заправляют тоже люди разума, то они обязательно будут дружить, а если животные — то они ничего не в силах противопоставить жрецам. Шаман всё знает про нижележащие миры, ведь он сам там был и из них вышел. А представители нижних миров ничего не смыслят в более верхних. Для них там всё не понятно. Поэтому жречество всегда сможет обустроить ловушку для низушников (вроде Ганнибала, Наполеона или Гитлера), но низушники ни за что не обхитрят жрецов.
Таким образом, мы видим, что чисто субъективный мир — это мир животных, мир полный горя и страданий. Но по мере того, как человек выбирается из мира, в котором он родился, и переходит более высокие миры, количество страданий уменьшается, и появляется больше настоящего счастья и удовлетворения от жизни.
Для каждого такого мира можно, если выделить из него главное, можно найти соответствие в животном мире. Например, во всех развитых культурах орлы — это символ верховной власти, которые парят в вышине и всё видят, всё знают. Лес, или мир Фавна-оленя — символически обозначает мастеров и ученых, которым интересно разгадывать тайны природы. Слоны известны тем, что лучше всех заботятся о потомстве и своем стаде как целым. Черепахи знать ничего не знают, кроме себя, но всё же это уже не рыбы, и по временам они выходят на сушу и живут там какое-то время. Киты в эволюции хуже рыб. Они когда-то вышли на сушу и стали млекопитающими, но предали и вернулись обратно в океан.
Доказано, что некоторые древние философы еще задолго до нашей эры и Ламарка с Дарвиным дошли до идеи эволюции животного мира и понимали, что они произошли в конечном счете от рыб, хотя неоспоримых доказательств у них не было и эта концепция не стала, как сейчас, общепринятой. Но некоторые из них пошли еще дальше и увидели связь между этапами развития животного мира и человечества. Что человек как бы проходит за свою жизнь всю ту же духовную эволюцию, которую проходил животный мир в своем развитии. Подобно тому как по закону Геккеля эмбрион в утробе матери повторяет основные этапы эволюции своего физического тела. Не меньше века понадобилось, чтобы человечество приняло идею, что вся жизнь на Земле проистекает из одного корня. Но наука о психическом развитии человека, аллегорически выраженная древними в своей знаменитой схеме о трех китах, черепахе и слонах, только еще находится на стадии если не зарождения, то становления. И кто из нас больше заслуживает снисходительных улыбок: древние или мы?
Правда, большинство живёт так, будто никаких других миров, кроме их собственного, и не существует вовсе. Замечено, что такие обычно живут там же, где и родились, а их родители очень похожи и думают примерно одинаково. А те, кто думают не стандартно, часто происходят или со смешанной семьи (Пушкин, Дюма), или еще в детстве часто переезжал с места на место (например, два лучших английских писателя XX века — Киплинг и Моэм — не только родились не в Англии, но даже разговаривать научились сначала не на английском). Они с ранних лет пребывают сразу минимум в двух мирах, и потому для них вполне привычна мысль, что взглядов на одни и те же вещи может быть много.
Объснения этому можно найти вполне прозаические. Живя на одном месте, люди обычно совершают набор одних и тех же преступлений, к которым располагают условия жизни в данной местности. Поэтому они стараются не затрагивать больных вопросов друг друга — ведь это больные темы и их самих. Так и получается, что в каждом народе есть перечень вопросов, которые никто не обсуждает, которые запрещено обсуждать. Но на разных территориях или мирах и преступления разные, и их тебе не запрещали видеть. А если человек научился видеть одну тайну чужого народа, потому вторую, то это лишь дело времени, когда он научиться видеть тайны и своего народа.
Если ребёнок растет в однородной семье, то он ничего не будет знать о грехах своих родителей, родственников, своего народа, так как тут обязательно будет действовать заговор умолчания. В результате он вырастет таким же наивным простаком, как и все. Но если его семья разнородная, то он обязательно узнает или догадается о главных проблемах своих родственников. А потом перенесет это знание и на других людей. По меньшей мере такие не пугаются, когда встречают представителей других мировоззрений и не бегут от них прочь, как от чумы. А значит, для них не закрыты пути в настоящем развитии.
Так, большевики были правы, когда говорили, что революцию может сделать только пролетариат (хотя его и было менее 5% от населения), но никак не крестьянство, как считали народники и их последователи меньшевики. Действительно, крестьяне за всю свою жизнь могли не выехать дальше своей округи и никакого другого мира кроме крестьянского не знали и не могли узнать. Пролетарии же — это бывшие крестьяне, которые познакомились уже как минимум с двумя мирами: деревней и городом. Более того, кризисы, закрытие заводов, появление новых отраслей промышленности, которая бурно развивалась в те годы, вынуждало их перемещаться по всей многонациональной стране от Петрограда до Баку, сталкиваясь с самыми разными жизненным укладами. Так и получилось, что пролетариат был единственным классом способным воспринять новые революционные идеи и претворить их в жизнь.
Данная эволюция миров также отлично согласуется с вопросом полов. Если внимательно наблюдать за семьями, то можно заметить, что там либо муж работает, а жена от бессилия ничего делать не может, либо жена суетится, а муж тихо спивается. Казалось бы, соединиться бы обоим работающим из разных типов семей — вот бы зажили! Но если они соединятся, то снова работать из них сможет только один. Принцип Двуликого Януса называется. Суть его заключается в том, что двое, находясь в зацеплении друг с другом, обязательно занимают противоположные лики. Если одному грустно, другой повеселеет, если одному скучно, у другого появляется интерес и т.д. Этот принцип настолько всеобщий и важный для жизни, что у римлян храм Двуликого Януса существовал еще со времен основания, а Юлий Цезарь сделал месяц Януарий первым месяцем в году, намекая, что именно с этого "тайного" знания как бы и начинается настоящая жизнь человека. Ворота храма были всегда открыты, пока Рим находился в состоянии войны, и солдаты отправляясь на битвы по традиции обязаны были строем через них проходить. Потом в дороге, многие из них обязательно задумаются, в чем смысл этой традиции и догадаются о том принципе, что если ты будешь смелым и упорным, то противник рано или поздно прогнется, провалится в противоположный лик — трусость — и побежит. Так оно и было по истории, и скорее всего потому-то Рим и простирался на всю ойкумену и был непобедим.
Так и в любой обычной семье: постоянно идет борьба за более выгодный лик — кому хочется ходить постоянно грустным и обессиленным? Так вот, если верх берет жена (матриархат), то семья скатывается в мир прозябания, ведь ей ни поле вспахать, ни кран водопроводный починить, а у мужа на это всё нет сил. Если главным становится муж (патриархат), то у него за счет жены появлются силы работать, и семья в материальном плане процветает. Если женщина изначально воспитывалась на роль подпитки мужа (в античности таких называли нимфами), то он может даже стать миллионером или миллиардером.
Но жизнь подпитки не сахар. Постоянно приходится под кого-то подстраиваться и угождать. Поэтому, если вы слышите сакраментальное: "тяжела женская доля", произнесенное сокрушенным тоном, то перед вами скорее всего женщина из относительно патриархальной семьи (как пример: Дейзи Бьюкенен из "Великого Гэтсби"). Некоторые не выдерживают и начинают бунтовать. Но бунт бунту рознь. Если она берет власть по-простому, прогибая остальных под себя, то такую семью ждет банкротство и прозябание, переход в мир низов. А вот как женщине взять власть правильно, без разорения, на это можно ответить, только обладая вышеописанным знанием о "параллельных мирах". А оно говорит, что следующий мир — это уже мир объективщиков. А потому жене нужно или становиться на путь поиска объективной истины и переходить в следующий мир, или продолжать терпеть, или опускаться в мир уборщиц. То, что заниматься этим переходом в семье придется начинать именно жене проистекает из того, что у мужа-то всё хорошо: он получает удовольствие от работы, от успехов, от покорности жены. Это ей только плохо. Только у нее есть кровная заинтересованность в переходе, точно так же, как ранее выходом из мира низов был заинтересован прежде всего муж.
Символически данный этап выражен в мифе о матери богов Кибеле и Аттисе, горделиво сидящем верхом на коне. Чтобы Кибеле перевести Аттиса в мир объективщиков, ей придется снять его со своего конька мнимых побед из субъективного мира — разобрать все эти "победы" одну за одной и показать, что в действительности они мало что стоят. Он, понятно, будет сопротивляться и стараться всячески втравить её в предательства истины, чтобы она снова заняла прежнее подчиненное положение — то начнет оргии устраивать, то оскопит себя. Но если Кибела останется непоколебимой и стойко выдержит все эти провокации (на статуях это символически изображается в виде башни на голове), то Аттису в конце концов ничего не останется, как самому встать на сторону истины.
Мир Кибелы — это мир истинного матриархата. В отличие от первого, ложного матриархата, где все ориентируются на худшую, тут главной является лучшая из женщин. Хотя принцип Двуликого Януса по мере приближения к истине ослабляется (в силу того, что все больше его проявлений замечается, а потому нивелируется), но он всё же до конца никуда не девается и продолжает действовать, но уже в другую сторону. Поэтому в мире матриархата, пусть и истинного, мужчине не комфортно, как некомфортно всякое подчинение. Гораздо приятнее самому определять, что тебе и другим делать. Но он уже не может принимать решения, как раньше — по произволу, а как нужно, он ещё не знает и не умеет. А чтобы знать и уметь нужно самому стать мастером, а затем и жрецом. И тут уже задача перехода в следующий мир ложится на его плечи. Его жена-Кибела будет сопротивляться, но что поделать...
Так по принципу отрицания предыдущего этапа матриархат и патриархат сменяют друг друга и в итоге сливаются в единое целое — мир героев и жрецов, где принцип Двуликого Януса уже теряет силу и каждый пол выполняет свои хоть и разные, но одинаково важные задачи, к каким предназначен. Мир торжества истины и подлинного равенства.
В истории
Осталось только в завершении показать, что разница между объективщиками и субъективщиками действительно является тем основным разломом, которое делит человечество каждый раз на две непримиримые стороны. Тем критерием, по одному которому только и можно сказать, кто тебе свои, а кто чужие — начиная с семьи и заканчивая выбором стороны в войне. В конце концов, тем корневым противоречием, которое одно и двигает общественную эволюцию. А все остальные противоречия — лишь ситуативные его следствия в конкретных обстоятельствах и времени.
Если начать читать двухтомник “История философии” 1941-го года, то можно обнаружить одну любопытную закономерность. Хоть в обоих томах рассматриваются два совершенно разные периоды времени, отделенные друг от друга тысячей лет (в первом томе — философия античности, а во втором — философия Нового времени), но начинаются они одинаково: были темные века, отсталый родо-племенной/феодальный строй (что в сущности одно и то же), но вдруг что-то случилось, и люди начали заниматься торговлей, промышленностью, в результате чего появилась потребность в объяснении различных явлений природы и что так и появилась философия.
Так описываются два последних из трех известных нам циклов цивилизации — античности и Нового времени. От первого, который закончился кризисом бронзового века, до нас мало что дошло помимо мифологии, и отдельного тома в истории философии для него пока нет и не факт, что будет. Каждый период цивилизации заканчивался одинаково. Цивилизованные народы рано или поздно расслабляются, приходят варвары, всё захватывают и устанавливают свои порядки, в результате чего наступают темные века — без культуры, без письменности, без философии. Нельзя сказать, что им чужда культура. Они бы и рады ее сохранить, но не умеют. Потому что варвары. Однако, огонёк культуры никогда не угасает полностью. Рано или поздно появляется новый гений, которому удаётся зажечь сердца людей, пробудить их от летаргии апатии, и тогда все начинается вновь: города, торговля, промышленность, культура.
Любопытно, что последние два периода цивилизации начались с Гомера. Сначала Писистрат распорядился привести в порядок литературное наследство его, и всё закрутилось — началась эпоха античности. Потом, спустя более чем 2000 лет в Европе увлеклись забытым к тому моменту наследием греков — и началась эпоха Возрождения. Возможно, и первая цивилизация развилась, когда какой-то гений вроде Гомера составил всё тот же мифологический канон, которым во многом и пользовался наш слепой поэт. Выходит, вся человеческая цивилизация вышла из удачной картины мира, составленной в форме мифологической системы (раскопки первых известных храмов на земле в Гёбекли-Тепе это подтверждают). И если не цивилизацию вообще, то современную западную так точно можно с полным правом назвать цивилизацией имени Гомера.
Что характерно, у всех известных нам цивилизаций с древности было понятие об единой истине, законе, принципе, справедливости. У шумеров оно называлось Ме, у египтян — Ма'ат, у ариев — Рита, у индийцев — Дхарма, у китайцев — Дао и так далее. Отсюда можно заключить, что хоть материальные условия и предпосылки и важны, с этим никто не спорит, то следующим необходимым шагом в возникновении цивилизации является осознание одной истины на всех. У варваров ничего подобного не было и нет до сих пор. Наверное, потому они и варвары.
Такова цикличность истории. Как это происходит в подробностях?
Люди кормятся с земли, поэтому владение и обработка земли — это основа основ, от которой человечество не может отказаться, чтобы не погибнуть. То есть это тот уровень, ниже которого люди не могут опуститься (как бы они ни хотели опуститься еще ниже). Поэтому возьмем его за точку отсчета.
Хозяйство исключительно деревенское и натуральное: весной посеял, осенью пожал, остальное время чёрти чем занимаешься. Чем больше земли обработал, тем больше продукции получил. Ничего изобретать не нужно. Да тебе и не дадут, ведь малейшая неудача оставит твоих детишек голодными, и тогда зиму они могут и не пережить. А так как от качеств работника результат особо не зависит, то управлять ими можно и по произволу — без особого ущерба для дела (по принципу “я начальник, ты — дурак”). Более того, если народу дадут выбирать, он выберет того, кто меньше от них будет требовать в плане честности, кто будет меньше напоминать об их недостатках. Никакая истина тут не нужна никому. Что сказало начальство, то и истина. Таков родо-племенной строй (родоплеменизм?), или более развитая его форма — феодализм, суть которого в переделе земли и сборе дани с нее (как у нас в 90-е).
Далее, между разными территориями устанавливаются торговые связи, продукцию начинают производить специально для обмена, в результате чего она перестает быть продукцией, а становится товаром. Появляется товарное хозяйство, возникают города, сельское хозяйство отходит на второй план, занимает подчиненное положение. Если главной производительной силой являются рабы, то такой строй можно охарактеризовать как рабовладельческий. Если лично свободные наемные работники за плату — то это капитализм.
Пока простора в торговле и производстве хватает всем, и людям выгоднее конкурировать друг с другом, чем воевать, то более инициативный, умный и удачливый будет более успешным и богатым. Но когда рост рынков упирается в естественные пределы и их приходится делить между собой, то побеждает тот, кто сможет лучше подавить своих соперников, убить и ограбить их (см. мировые войны). В обоих случаях победит тот, кто лучше других согласуется с реальностью, то есть тот, кто находится ближе к объективной истине. Если в результате мировых войн происходит зачистка конкурентов (Германия, Австро-Венгрия, Турция, Франция) и появляется новое пространство для роста рынков, то капитализм продолжается. Если нет, то всё вырождается обратно в феодализм с разделом всей земли на аналоги феодов, с которых сюзерен будет стричь то, что он будет стричь. Так круг замыкается.
Исторически родо-племенной строй древности был сменен рабовладельческой античностью, после чего было феодальное Средневековье и капиталистическое Новое время. То есть налицо четыре крупные эпохи. Но приглядевшись получше, мы обнаруживаем, что в сущности их можно свести всего к двум, которые попеременно сменяют друг друга: эпохи нетоварного (обычно натурального) и товарного хозяйства. Получается, что все Марксовы формации можно свести всего к двум, причем как раз по отношению к тому базовому элементу, который он положил в основу своей теории капитализма — товару. Все же прочие — лишь разные их исторические формы.
Это если рассматривать с точки зрения базиса, то есть экономики. А если подняться на следующий уровень, то можно эти периоды назвать эпохой субъективщиков и эпохой объективщиков, так как в первой заправляют те, кому истина не нужна, и во второй, соответственно — их антиподы. Также для данных периодов можно подобрать синонимы, которые будут отражать тот или иной конкретный аспект жизни людей: эпохи деревни и города, варварства и цивилизации, темноты и просвещения, мракобесия и науки, консерватизма и прогресса, деградации и развития.
Данные противоположности не исключают друг друга полностью, все они существуют непрерывно и постоянно. Разница только в том, какая из них будет господствовать в данное время, а какая — подчиняться. Если верх берут субъективщики, начинаются гонения на мыслящих, произвол в управлении, упадок хозяйства, в народе начинают процветать самые нелепые представления и суеверия, общий уровень опускается до минимально возможного.
Если побеждают объективщики, то они первым делом находят узду для худших, поощряют и берут под защиту лучших, выделяют перспективных, а те, как культурные растения на очищенных от сорняков и защищенных от разных козлов полях и грядках, дают свои обильные плоды: торговля ширится, производство растет, науки и культура расцветают, народ благоденствует. А если ещё и побеждены все враги вокруг, то и вовсе устанавливается Золотой век в истории данного народа. Его будут вспоминать с ностальгией многие века даже самые закоренелые субъективщики. Хотя, казалось бы, по сути это их поражение, но вспоминают. С ностальгией!
Может так статься, что объективщиков на какой-то территории не стало или не было никогда, а есть одни субъективщики. В этом случае воевать им остается только друг с другом. Но это неправильная война. Банальная и бессмысленная драчка в портовом кабаке, которая ни к чему не ведет (Эпоха Воюющих царств в Китае, гражданские войны Рима, период феодальной раздробленности на Руси и в других странах). Так как ни одна из сторон не пользуется разумом, то она не может составить перевес сил достаточный для победы, а значит, драка будет бесконечной и по итогу опустошительной. Но стоит где-то поблизости появиться объективщикам (Цезарь, Чингисхан, Цинь Шихуанди), как драчуны забывают прежние обиды и объединяются единым фронтом. Хотя это им не помогает (битва при Алезии, на Калке), потому что объективщики воюют не числом.
Или в ходе борьбы одна из сторон каким-то образом приблизилась к истине, устав всё время получать по голове. Тогда война перерастает быть банальной кабацкой дракой, и превращается в жреческую войну — войну за истину (Цинь Шихуанди, Цезарь, Чингисхан, Иван Грозный, Елизавета I Английская, Сталин). Войну между объективщиками и субъективщиками. На какой стороне окажется ваш друг, можно определить по его искреннему отношению к знаменитым объективщикам: если он ценит всех их, не зависимо от того к какому народу или времени они принадлежали, и не обращая внимание на тонны клеветы, на них возведенные, то он скорее всего объективщик. Если он ругает одних и хвалит других, то скорее всего он лукавит и подстраивается. И если ругает всех субъективщиков, то это тоже ещё ничего не значит. Субъективщики вполне могут ненавидеть друг друга, это их нормальное состояние. А вот на чьей стороне будете вы — это зависит только от вас. "Что считаешь прекрасным — там и окажешься".
Все вышесказанное является логическим продолжением и обобщением концепций А.А. Меняйлова и группы “Палеонтологическая правда палеонтологов” с добавлением кое-чего из обычной философии и политэкономии.
UPD. Добавлены абзацы про семью, старуху с корытом, Зою, Молодую гвардию, параллельные миры, Двуликий Янус, матриархат и патриархат, хорошее и плохое.
Посл. ред. 08.06.2024.